Антон Антонов - Меч Заратустры

А может быть, он просто объяснил им на живом примере, что бывает с теми, кто сунется с войной на зачарованную землю.

После всех этих измен император Лев уже не удивился, когда его предали черные монахи.

Они не стали дожидаться, когда Лев соизволит с ними соединиться, и организованно отступили к Москве со своей бесценной добычей.

Их вел сам великий инквизитор Торквемада, который раньше других понял, что Орлеан в этом походе взять не удастся, а значит, все бессмысленно.

– Неспособные отвоевать святой город недостойны смотреть на него, – сказал он и дал команду на отход.

Дороги черных монахов и конного эскорта императора пересеклись уже в черте города. Лев был настолько зол, что бросил всю свою пешую свиту и поскакал в Москву галопом, в сопровождении четырех всадников.

В городе были верные императору отряды, которые остались охранять резиденцию, а также личная гвардия понтифика Петропавла и часть судей и воинов Белого трибунала.

Лев спешил к ним, чтобы поднять их по тревоге и задержать черных монахов, как только они появятся.

Но у монахов тоже были лошади. Одна своя, на которой Торквемада ездил послом на Истру, а другая трофейная – кобылица королевы Орлеанской.

На нее и положили поперек седла связанную королеву, а позади нее сел один из трех ближайших помощников Торквемады.

В этой четверке (считая и самого инквизитора) он был самым лучшим наездником.

На другую лошадь сели сам Торквемада и еще один его подручный, а третий повел остальных черных монахов пешком через лес.

Вернее, не пешком, а бегом, с приказом:

– Отставших не ждать.

Император по дороге нарвался на дзержинцев в автомобиле, и те устроили потешную погоню за всадниками.

Пришлось уходить врассыпную. На городских улицах этот метод действует немногим хуже, чем в лесу. И, по счастью, до резиденции было недалеко. Так что последним смеялся все-таки Лев. Пока он с одним телохранителем уходил переулками, двое других развели бандитов, как последних лохов.

Когда дзержинцы поняли, что влетели, было уже поздно. Посреди Кутузовского проспекта их окружила непроходимая буйная толпа, которая на «раз-два взяли» перевернула автомобиль кверху днищем и, выковыряв пассажиров из салона, как моллюска из раковины, потащила на суд.

Когда Лев решился, наконец, приблизиться, он был несказанно удивлен тому обстоятельству, что верные отряды встречают его ликованием и криками о великой победе.

Все объяснилось лишь несколько минут спустя.

Оказывается, черные монахи успели раньше – даже несмотря на то, что Торквемада тоже столкнулся с проблемой.

На него напали пешие демониады, которые теперь уже орудовали и днем.

Три дня крестового похода начисто переменили баланс сил в городе, и наглости демониадов не было предела.

Но куда им было тягаться с Торквемадой. Его подручный легко спрыгнул с крупа лошади на землю, а инквизитор, привстав в стременах, поднял меч над головой и заговорил таким голосом, от которого даже безбашенные демониады притихли и стали казаться ниже ростом:

– Нет разума в том, чтобы сильные убивали сильных. Если мы будем истреблять друг друга, то восторжествуют слабые – а разве мы этого хотим?! Идите с миром и истребляйте слабых, а когда их не останется под небом, приходите снова, и пусть нас рассудит последняя битва!

И демониады пропустили всадников беспрепятственно. Кому-то даже показалось, что он узнал говорящего.

Но не великого инквизитора – ибо на инквизицию демониады плевали ядовитой слюной и даже аутодафе было для них всего лишь способом поскорее присоединиться к своему господину.

И не Пантеру, которого они знать не знали вообще, потому что Пантера был прежде широко известен лишь в довольно узком кругу.

Они узнали человека, который вправе указывать даже демониадам, как им вести себя в выборе жертв, хотя какое значение может иметь личность жертвы, если вымостить торную дорогу зла можно только мертвыми телами всех людей без исключения.

И когда самый последний, кто останется, сделает себе харакири, наступит великое Царство Зла.

Так говорит Заратустра.

И тем не менее демониады расступились, пропуская всадников, так что задержка была совсем короткой, и Торквемада успел достигнуть резиденции Белого трибунала раньше императора Льва.

А достигнув ее, тотчас же объявил о великой победе.

– Мы захватили в плен саму архиведьму Жанну, Орлеанскую королеву! – возвестил он, и устремленное к небу здание наполнилось ликованием.

Не было никаких сомнений – если сжечь на костре архиведьму, то иссякнет колдовская сила по всей земле, и даже первый ересиарх Заратустра не сможет восстановить ее в одночасье.

Сам дьявол будет ранен почти что в сердце.

Торквемада был уверен, что все фанатики в первых рядах двинулись в поход, да там и сгинули. А оказалось, что не все. Хотя больше фанатиков истекали восторгом приблудные, которые соскучились по аутодафе.

А ведь это было главное условие Торквемады. Новое аутодафе состоится только после того, как будет пойман хотя бы один еретик из главного списка.

Архиведьма Жанна значилась в этом списке под номером четыре.

И когда император Лев по прибытии стал предъявлять черным монахам претензии, они в ответ предъявили ему Жанну.

– Разве это не искупает нашу вину? – спросил Торквемада, и императору было нечего на это ответить.

– Я не понимаю, как люди могли всего за один год так одичать, – сказал президент Экумены Гарин Царю Востока Соломону Ксанадеви, когда они встречались последний раз и смотрели с вершины университетского здания на бурлящую внизу толпу сатанофилов и сатанофобов.

– Ты просто никак не вырвешься из плена старых заблуждений, – ответил тогда мудрый восточный царь. – Ты до сих пор веришь, что люди когда-то были цивилизованными.

– Да нет. Я тоже слышал, что человек – это злобная хищная обезьяна, свихнувшаяся на почве насилия. Мои биологи регулярно развивают тему, что человека создал не труд, а людоедство. Одним людоедам было жизненно важно перехитрить других людоедов, чтобы не попасть к ним на обед, и в результате выживали самые умные. Это я все знаю. Мне странно, как это жители мегаполиса 21-го века, которые были на «ты» с компьютером и общались друг с другом по мобильникам через космос, вдруг в одночасье уверовали во всю эту чушь. Сатана, Армагеддон, нечистая сила, черная месса и «Бросьте еретиков в огонь!» соответственно. Вот что не укладывается у меня в голове.

– Знаешь, как-то перед самой Катастрофой в одной газете появилась история про то, как один преуспевающий владелец фирмы нанял киллеров, чтобы убить соседку-бухгалтера – за то, что она наводит порчу на его ребенка. А сегодня я как раз перелистывал старые газеты – тут, в библиотеке – и эта история сразу бросилась мне в глаза.

– И это, по-твоему, все объясняет?

– Не все, но многое. Ты скажешь, что это был один такой идиот. Но в мирное время, когда москвичи еще общались по мобильнику через спутник, я знал массу людей, которые были уверены, что у них в блочных квартирах шестнадцатиэтажных домов живут домовые, а некоторые с ними даже беседовали. Я знал священнослужителей с высшим богословским образованием, которые убеждали свою паству, что индивидуальный налоговый номер – это черная метка сатаны, а штрих-код на упаковке – это число Антихриста. Теперь некоторые из этих священнослужителей стали архиереями. Надо ли удивляться тому, во что верит их паства?

– Я всегда думал, что нормальных людей большинство. Не так уж много в те времена было тех, кто по религиозным соображениям отказывался получать ИНН или употреблять продукты со штрих-кодом.

– Норма изменчива, а большинство в любой массе составляют конформисты. Я тоже удивлялся, когда в конце восьмидесятых советские люди валом повалили креститься. Ведь крещение предполагает искреннюю веру в догматы церкви, а православная церковь требует слепо и безоговорочно верить не только в то, что люди произошли от Адама и Евы, но и в то, что Адам был сотворен из глины, а Ева – из ребра. И если в первое с некоторой натяжкой может уверовать даже вполне здравомыслящий человек, то в отношении второго даже ребенку должно быть ясно, что это просто старая еврейская сказка.

– Я никогда не верил в Бога и во все эти сказки, но мне всегда казалась, что религия в основе своей нацелена на созидание.

– В основе своей религия ни на что не нацелена, – покачал головой Царь Востока. – Воинственный ислам может быть религией сугубо мирных людей, а миролюбивое христианство – благословлять воинов на безжалостное истребление врагов. Просто религия наиболее удобна, чтобы делить людей на своих и чужих. Тот, кто верит и молится иначе, чем ты – чужак, и потому недостоин жалости. А когда ломается прежняя жизнь и еще не устроена новая, особенно важно держаться поближе к своим и опасаться чужих.