Сирил Корнблат - Карточный домик (Сборник рассказов)

— Ну и что же? — спросил директор с некоторым недоумением.

— Вы его слышите?

— Разумеется.

Инженер фыркнул.

— Вот это-то и плохо.

— Почему?

— Потому что он предназначен не для того, чтобы производить шум. Шум говорит о разболтавшихся деталях, плохой регулировке, неправильной скорости работы. Эта машина больна. Она непроизводительна, и ее шум снижает производительность рабочего.

Директор усмехнулся.

— Человек, который на ней работает, должно быть уже давно привык к шуму. Ведь это старейший рабочий фирмы. Он начал еще при моем отце. Видите золотой полумесяц у него на груди?

— Какой полумесяц?

— Да золотой значок на лямке его комбинезона.

— А, этот!

— Да. Только те, кто проработал в нашей фирме не меньше пятидесяти лет, имеют право его носить.

Инженер откинул голову и захохотал. Директор был оскорблен.

— И много у вас таких? — спросил инженер, немного успокоившись.

— Энтон сейчас единственный. Раньше были и другие.

— Сколько же болтов он испортил?

— Конечно, — сказал директор, — признаться откровенно, он уже не тот, каким был прежде… Но я никогда не допущу, чтобы этого человека уволили, — решительно добавил он.

— И незачем, — согласился инженер. — Хороший станок должен работать автоматически и быть совершенно надежным, ловкость рабочего тут ни при чем.

С минуту оба смотрели, как Энтон выбирал из ведра, стоявшего у его ног, жирный от смазки болт и вставлял его в зажимной патрон. С помощью линейки и калибра он установил болт точно перед сверлом, которое должно было проделать в нем отверстие.

Энтон двигался тяжело, осторожно. Его телу, похожему на ствол старого дерева, не хватало устойчивости: его беспрестанно колотила дрожь. Инструменты прыгали в руках Энтона. Временами сильный кашель сотрясал его грудь, на шее резко обозначались жилы, а желтая кожа, обтягивавшая щеки, краснела. Когда легкие его освобождались, дрожь в теле утихала, но еще мгновение он стоял неподвижно, глядя на инструменты в своих руках, как будто не мог сразу вспомнить, что ему нужно делать. Только немного погодя он снова брался за оставленную работу, однако вскоре ему опять приходилось ее прерывать. Наконец, точно установив болт против сверла, Энтон включил станок.

— Чувствуете? — торжествующе крикнул инженер.

— Что? — спросил директор.

— Вибрацию! — воскликнул инженер.

— Ну и что же?

— Да вы только подумайте, сколько энергии тратится на то, чтобы весь день трясти ваше здание! Какая вам польза от того, что ваши полы и стены с утра до вечера танцуют, а вам приходится платить музыкантам?

Он не собирался читать мораль, но заключительная фраза показалась ему такой удачной, что он повторил:

— Ваше здание танцует, а вы платите музыкантам — зря расходуете энергию.

Поскольку директор молчал, инженер продолжал развивать свою мысль:

— Эту энергию нужно сконцентрировать в режущей точке инструмента, а не распылять в пространстве. Что бы вы подумали о водопроводчике, который подводил бы к крану только пятьдесят процентов воды, а остальная растекалась бы по зданию?

И так как директор все еще безмолвствовал, инженер продолжал:

— У вас не только зря пропадает энергия, но и увеличивается износ частей. Машина дрожит как в лихорадке!

По окончании рабочего дня весь длинный ряд станков сразу остановился; рабочие побежали в умывальную, и внезапно пульсирующее безмолвие воцарилось в большом цеху. Только Энтон, оставшись один в своем углу, забыв о том, что фабрика пуста, все еще стоял у станка, пока темнота не заставила его прекратить работу. Тогда он вытащил из-под станка тяжелый брезентовый чехол и укрыл им свою машину.

Он с минуту постоял возле станка, по-видимому погруженный в собственные мысли, а может быть всего лишь стремясь побороть упрямство своих негнущихся конечностей, дрожавших непроизвольной, беспорядочной дрожью и не повинующихся его воле. Потому что он, подобно изношенной машине, не мог не растрачивать свою энергию на бесполезную вибрацию.

Старый сторож открыл ворота, чтобы выпустить Энтона. Оба они какое-то мгновение стояли почти вплотную друг к другу, — их разделяла только железная решетка. Каждый проворчал что-то ободряющее, и затем, прихрамывая, они поплелись в разные стороны: сторож пошел делать обход, а Энтон — к себе домой.

Дом Энтона был лачугой, стоявшей на голом участке. Днем ватага резвых ребятишек вытаптывала землю так, что она стала похожей на резину; они губили всю зелень, кроме нескольких пыльных сорняков, которые тесно прижимались к защищавшему их дому или гнездились вокруг остатков крыльца, когда-то украшавшего фасад. Здесь ноги детей не могли достать их, и они выпускали несколько жалких, шершавых листочков — горькая поросль изгнанников.

В лачуге было несколько комнатушек, но только одна — жилая. Порванные и отставшие обои в этой комнате позволяли видеть сменявшие друг друга узоры, которые некогда нравились владельцам. Остатки прежней роскоши сохранились в виде мраморной облицовки камина и окна с разноцветными стеклами, сквозь которые дуговые фонари с улицы бросали в комнату холодные цветные блики.

Когда Энтон вошел, она не пошевелилась. Она лежала на постели, отдыхая не столько от работы, сколько от тяжести лет. Она слышала его шаркающие шумные шаги, тяжелые вздохи, кашель, его свистящее дыхание и чувствовала едкий запах машинного масла. Довольная тем, что он пришел, она погрузилась в дремоту. Сквозь легкий сон она слышала, как он двигался по комнате, чувствовала, как он лег в постель возле нее и прижался к ней в поисках тепла и уюта.

Инженер не был удовлетворен установкой автоматической подачи и автоматического патрона.

— Все должно быть автоматизировано, — заявил он, — из-за ручной наладки недопустимо много потерь.

Прежде Энтон выбирал болты из ведра и тщательно вставлял их в патрон. Теперь механизм автоматической подачи подносил болты один за другим к патрону, который тут же сам захватывал их.

Энтон завтракал в углу, прислонившись к стене. Он вздыхал. Его руки ощупью искали бутерброд и роняли то мясо, то хлеб, а кофе расплескивался из кружки. Зубов у него осталось немного, они пожелтели и расшатались. Он не мог сомкнуть челюсти. Устав от бесполезных усилий, Энтон бросил хлеб в кружку и стал сосать размокшую мякоть.

Потом он лег отдохнуть и заснул.

Во сне к Энтону явился инженер и сказал, что у него есть новый механизм автоматической подачи и патрон для рук и рта Энтона. Они были из блестящей стали, со множеством вращавшихся осей и шестеренок, сложным путем взаимодействующих друг с другом. И хотя теперь его бутерброды состояли из болтов, из твердых стальных болтов, новый патрон Энтона был еще крепче. Он без всякого труда захватывал эти бутерброды. Его новые стальные зубы кусали болты, перемалывали их, жевали и затем с силой выплевывали. Болты подавались все быстрее и быстрее, и все крепче и крепче захватывал их патрон в свои отлично пригнанные зубья, играл ими, как игрушками, грыз их, жевал…

Тяжелый приступ кашля разбудил Энтона. На миг у него возникло ощущение, что он должен откашляться стальными болтами, но, хотя грудь его болела так мучительно, будто это ощущение было явью, он сплюнул только обычную мокроту и слизь.

— Мы должны отделаться от шума и вибрации прежде, чем установим устройство для автоматической регулировки, — сказал инженер. — Посмотрите, например, на эту деталь, видите? Она движется неправильно. Бьет и царапает. Это не годится.

Энтон стоял тут же, а инженер и его помощник принялись за дело. Когда все было кончено, станок превратился в механизм обтекаемой формы, работа которого сопровождалась лишь тихим мурлыканьем. Его многочисленные движущиеся детали чуть слышно шелестели, и в тот момент, когда режущий край соприкасался с болтом, раздавалось только легкое фырканье.

— Теперь вы не слышите, как он кашляет, плюется и скрипит, правда? — сказал инженер директору. — И пол не вибрирует. Да, я начинаю гордиться этой машиной, и сейчас, по-моему, можно установить здесь регулируемый эксцентрик, чтобы вся операция производилась автоматически. Каждая машина должна быть полностью автоматизирована. Машина, которая нуждается в рабочем, неполноценна, — торжественно заявил он.

За короткое время были установлены эксцентрики, и теперь каретка с режущим инструментом стала ходить взад и вперед, и сверло каждый раз соприкасалось с болтом под нужным углом и при заданной скорости вращения.

Теперь в задачу Энтона входила лишь остановка машины в случае задержки. Но скоро исчезла надобность и в этом. Задержек больше не происходило. К разным точкам станка были подключены электронные лампы, управляющие механизмами, которые выбрасывали неисправные болты, пока те еще не успели попасть в подающее устройство или после операции.