Крэг Гарднер - Другой Синдбад

— Это, — резонно добавила женщина, — если мы вообще решим оставить его.

— А что нам тогда с ним делать? — спросил папаша. — Может, лучше избавиться от него прямо сейчас?

Мать расправила крылья, прежде чем ответить:

— Конечно, Кавде будет проще забыть его, если у нее не будет возможности к нему привязаться.

Мужчина склонил голову набок, приглядываясь ко мне повнимательнее.

— Он вроде мягкий и пухлый. Немножко похож на червяка, правда? — Отец вопросительно взглянул на супругу. — Я думаю, мы могли бы съесть его.

Я был в отчаянии. Ну почему все на свете хотят меня съесть?

Но, к счастью для моего дальнейшего существования, женщина не согласилась.

— Больше возни, чем проку, — каркнула она. — Такое мясо всегда плохо переваривается. Кроме того, взгляни на него. На этих костях — одни хрящи. Ну и есть еще наша дочь. Ты же знаешь, что Кавда может быть против.

Отец дернул головой.

— Эта молодежь бывает такой сентиментальной по отношению к самым странным вещам.

— По мне, так лучше добрая кучка личинок хоть каждый день, — с энтузиазмом сообщила женщина.

— Да, дорогая, ты уж точно знаешь путь к сердцу птицы, — охотно согласился папаша. Он снова взглянул на меня. — Так что, унести его из гнезда?

— Думаю, так было бы лучше, — ответила мать, отвернувшись и направляясь в гнездо, несомненно, чтобы заняться дочуркой.

— Отлично, мы уже улетаем. — Он захлопал крыльями и взлетел, петляя меж гигантских перьев, пока не оказался позади меня.

Я почувствовал, как две здоровенные когтистые лапы впились мне в плечи, отнюдь не так нежно, как это делали когти его дочери.

Но я снова летел, и похоже было, что эта птица унесет меня с Иззата, так что у меня может снова появиться шанс вернуться в мир людей и попытаться вести нормальную жизнь. Какими бы странными ни были теперешние мои приключения, наверное, все, что ни случается, — действительно, к лучшему.

Птица-отец поднимался ввысь, его сильные крылья несли меня даже быстрее, чем во время предыдущего полета крылья его дочери, и вскоре мы уже летели высоко над поверхностью Иззата.

— Я донесу тебя до края, — сообщил мне папаша.

И впрямь, за крылом гигантской птицы я уже мог видеть синее небо.

— После этого, — продолжал он, — ты должен будешь позаботиться о себе сам. — Он умолк на миг, что-то обдумывая. — О, верно, ты же не умеешь летать? Сдается мне, люди очень ограниченные, не так ли? Ну что же, так или иначе, я все равно сброшу тебя, и после этого я умываю крылья.

Мы наконец добрались до края крыла Иззата, и я увидел облака, клубящиеся далеко внизу.

— Если ты избранник судьбы, — добавила птица, — как полагает моя дорогая дочь, то наверняка спасешься. А если нет, это послужит тебе хорошим уроком за то, что ты врал нашей милой девочке. Счастливого приземления.

С этими словами он выпустил меня.

Я падал.

Поглядев вниз, я увидел океан. И тут я понял, что Иззат был так велик, что, должно быть, накрыл собой огромную часть земной поверхности, включая и тот остров, на который забросило меня и моих товарищей. Поэтому, когда меня скинули с крыла, я уже находился далеко над морем. И еще я понял, что догадка моя может быть верна лишь в том случае, если Иззат все еще каким-то образом летит над той же частью земли. Что, учитывая его размеры и скорость полета, было очень маловероятно. Но все же я допускал, что это возможно, поскольку маловероятным представлялось вообще все, что касалось Иззата.

Мне хватило времени и на эти размышления, и на многие другие, с такой высоты мне пришлось падать. Птица-отец сомневался, избран ли я судьбой. В эти краткие мгновения я знал лишь, что обречен умереть, ибо я падал с небес с такой скоростью, что удар даже о столь податливую субстанцию, как вода, должен был переломать мне все кости.

И все-таки за то короткое время, что я провел с Синдбадом Мореходом, — всего-то три полных дня! — я поучаствовал в таких приключениях и побывал в таких местах, которые другим не привидятся и во сне, проживи они хоть дюжину жизней. Тело мое долгие годы просуществовало, перетаскивая грузы, но душа моя провела эти немногие последние часы, общаясь с духами и чудесами великого мира.

Я подумал про ту песню, которую пел у ворот Синдбада, и про то, как эти незатейливые куплеты дали мне возможность попасть в этот чудесный мир, мир, который, несомненно, каждый день окружает всех нас, если только суметь увидеть дальше той ноши, что все мы тащим на себе. Потом мне захотелось сочинить новую песню, чтобы покинуть эту новую жизнь точно так же, как я вошел в нее; песню, которая прославляла бы великое многообразие этого мира, песню про то, что все люди должны понять, как им посчастливилось, что они живут в нем.

И тогда я стал думать, как ее лучше начать. Пожалуй, слова, говорящие о приключениях, — «Мир, полный чудес» — хорошо рифмуются с «падая вниз с небес». Или, как того требовала моя романтическая натура, «любовь и мечты» созвучны с «падая с высоты».

Мои размышления были прерваны самым грубым образом, ибо я увидел мчащийся мне навстречу океан. Я слишком долго обдумывал рифмы. Если и суждено быть этой последней песне, то спета она будет уже в следующей жизни.

И все же, прежде чем закрыть глаза, готовясь к неминуемой смерти, я успел стать свидетелем еще одного чуда, не менее удивительного, чем все, что были прежде. Океан подо мной не был больше ровной поверхностью, он расступился, чтобы принять меня, словно ожидающая меня возлюбленная раскрыла мне навстречу свои объятия.

Я продолжал падать, но уже не в воздухе, ибо теперь меня со всех сторон окружала огромная стена воды. И вокруг меня тоже была вода, сначала в виде мельчайшего тумана, ласкающего мою кожу, но становившегося все плотнее по мере того, как я падал сквозь него, так что вскоре это стало похоже на проливной дождь, почему-то падающий снизу вверх. Этот волшебный ливень тоже становился все сильнее, сначала превратившись в бурю, потом в настоящий ураган, и водяные стены вокруг меня смыкались все теснее, и я оказался в узкой воронке, сходящей подо мною на нет. Потом я осознал, что, по мере того как плотность воды возрастала, скорость моего падения замедлялась, так что, когда в следующее мгновение тело мое прошло сквозь эту водяную стену, оказалось, что вода приняла меня с той же нежностью, с какой мать окунает ребенка в реку, чтобы умыть его.

Меня нисколько не удивило, что я могу дышать даже после того, как вода сомкнулась надо мной, поскольку я уже бывал в этом месте прежде. Так же как я ничуть не удивился, когда, после того как глаза мои начали привыкать к тусклому свету под океанской поверхностью, увидел обнаженную зеленую деву, плывущую мне навстречу из глубин.

— Значит, ты наконец вернулся ко мне? — сказала она, подплывая.

Она остановилась, и океан вокруг нас озарился ее улыбкой. Это было воистину прекрасное создание, и ее нагота и совершенство тела были столь соблазнительны, что я ощутил, как плоть моя исполнилась желания.

Но я состоял не из одной лишь плоти. События нескольких последних дней открыли мне глаза на все красоты, дарованные нам Аллахом, а мое падение с небес, когда я был уверен, что смерть близка, открыли мне и мой разум тоже. Я обнаружил в себе новые черты, новые возможности и новые силы, и понял, что все они — часть того путешествия, в котором я принимаю участие.

Теперь я знал, что это то же самое странствие, в котором мой тезка провел всю свою жизнь, и что, хотя он и разбил его на семь разных частей, на самом деле это было всего одно большое путешествие, то самое, в котором все мы находимся с момента рождения и до смертного часа. Синдбад Мореход был наделен даром увидеть сказочные чудеса и все же возвратиться домой целым и невредимым. И он лелеял этот дар, что бы он сам ни говорил. Мне пришло в голову, что он, возможно, даже устраивал каким-то образом (может, и неумышленно) снова и снова свое банкротство, чтобы иметь оправдание для нового путешествия и возможности воспользоваться своим даром.

Это и мой дар, который я тоже должен лелеять. И именно он привел меня в объятия морской девы.

— Ты вернулся ко мне в третий раз, — сказала она, подплывая еще ближе. — Это значит, что ты можешь остаться навсегда.

И окончить тем самым свое путешествие, подумал я. Как бы ни желал я эту морскую женщину, путешествовать мне хотелось больше.

— Ты дышишь водой благодаря моей магии, но ты не стал еще по-настоящему частью моря. Подожди. — Она склонилась ко мне, словно целуя мое лицо. — Открой рот, — сказала она вместо этого, — и впусти в себя океан.

Потом она коснулась моей щеки, и пальцы ее были холодными, как океанские глубины.

Я изо всех сил старался не дрожать. Эта женщина просит меня утонуть. Но что еще мне оставалось, ведь я был таким же пленником здесь, под водой, каким был прежде на крыле Иззата, без какой-либо возможности когда-нибудь вернуться к остальным людям. Но я не был готов принять такое решение.