Ю. Жукова - Сами мы не местные

— Вот тут, — говорит он размеренно, — между Ахмадул и Короул расположены их крупнейшие разработки. Я думаю, что их корабли будут приземляться у подножия Ахмадула. Короул-то чужаков не впускает. А между хребтами здесь огромное болото. Я думаю, что мы окружим их здесь. И утопим.

Я вынуждена зажать рот рукой. Понимаю, конечно, что коро-ул — это всего-навсего «чёрные горы», но ничего не могу с собой поделать.

— А мы-то там откуда появимся? — спрашивает Онхновч.

— Отсюда, — Азамат отмечает область по другую сторону Ахмадула, — отсюда, — они рисует стрелки от столицы и от моего дома к верховьям какой-то большой безымянной реки, вытекающей из того самого болота, — отсюда, — он обводит Короул, — и отсюда, — последняя стрелка ведёт от Сирия вверх по течению Сиримирна. — Ну и из космоса, конечно.

— Интересно, — хмыкает толстяк, — а нас Короул, по-твоему, примет?

— С нами боги, — пожимает плечами Азамат. — Имеет смысл хотя бы попытаться…

— Да вот прям так сирияне и стали нам помогать! — перебивает его сухарь. — Они скажут, мол, сами кашу заварили, сами и расхлёбывайте!

— Мне не скажут, — как-то зловеще усмехается Азамат.

— Это почему? — удивляется толстяк. — Они никогда столичные инициативы не поддерживают.

— Потому, — нравоучительно говорит Онхновч, — что Азамат сириянских женщин ценой собственной красоты спас. Они ему на две жизни вперёд должны теперь.

Народ замолкает, осваиваясь с этой мыслью.

— Вот же ж шакал! — выпаливает толстяк. Азамат раскатисто хохочет.

— Ну ладно, — продолжает обсуждение Эцаган после того, как все просмеялись. — Я вот чего не понимаю, капитан, а почему вы думаете, что джингоши не догадаются, что мы хотим их окружить? Допустим, они не знают, что Сирий вам должен, но всё равно ведь могут перестраховаться. Да и место тут очевидно окружённое, хоть у них там и база…

Азамат снова тянется к карте, чтобы объяснить свою позицию. Ему довольно неудобно каждый раз для этого перегибаться через меня, так что я решаю облегчить ему задачу.

— Я тебе ещё нужна тут? — спрашиваю. — Может, я пойду?

— Ты мне всегда нужна, — улыбается он. — Но можешь идти отдыхать, от тебя нам вряд ли ещё что-то понадобится. Когда ещё народ соберётся, проводишь их сюда, хорошо?

Я целую его в щёку к негодованию моралиста и покидаю третий этаж.

Новые гости не заставили себя долго ждать. Где-нибудь через час прибыл унгуц, а в нём Унгуц, а на заднем сиденье наш духовник.

Оба с интересом оглядывают дом и — один величественно, другой прихрамывая, — шествуют в гостиную, где и оседают.

— Вообще, — говорю, — все наверху, обсуждают, что делать будут… Вы не хотите присоединиться?

Ажгдийдимидин мотает головой, а Унгуц только отмахивается.

— Пусть мальчики поиграют, — говорит он. Потом добавляет, как бы задним числом: — да и Азамату мешать не стоит, — и подмигивает духовнику. Тот укоризненно сдвигает брови.

— Вы поесть не хотите? — спрашиваю.

— Отчего же, можно и поесть, — охотно соглашается Унгуц, усаживаясь поудобнее. — Ты, Ажги-хян, Лизкину стряпню ещё не пробовал ведь? Ну вот сейчас и восполнишь это досадное упущение.

Мне приходится срочно смыться на кухню и включить воду, чтобы Старейшины не слышали, как я фыркаю и давлюсь смехом. Ажги-хян, блин!

На кухне тусуются Ароновы дети. Где их родители, я не знаю.

— Вам не скучно? — спрашиваю, пока еда греется. — Может, вам бук дать поиграть?

— Отец не велит, — мрачно сообщает мальчик. Девочка задирает нос:

— А я не умею.

— А почему не велит? — я развиваю более содержательный ответ. Интересно, а когда с ними не разговаривают, эти дети всё время молчат? Видимо, да. Мальчик так ничего и не отвечает. Я вздыхаю. — Ладно. На вот, у меня есть блокнот и цветные ручки. Хоть порисуй… Игрушки-то с собой не взяли?

Он как-то странно пожимает плечами, берёт у меня блокнот, но ничего с ним делать не рвётся.

Старейшины углубляются в еду и всем своим видом показывают, что я тут лишняя, так что я возвращаюсь на кухню. Дети сидят, как сидели.

— Ну чего вы такие мрачные? — спрашиваю. — Не выспались? Домой хотите?

— Мы нормальные, — категорично отвечает девочка. Мне становится смешно.

— Ну давайте хоть в слова поиграем, — предлагаю я в расчёте, что мой словарный запас на муданжском по количеству должен примерно совпадать с детским.

— А как? — оживляется мальчик.

Дальше я мучительно стараюсь объяснить суть игры. Наверное они всё-таки лучше меня говорят. Но наконец мне удаётся растолковать, чего я от них хочу, и мы приступаем. В принципе, получается неплохо, только девочка поначалу капризничает и заявляет, что имеет право говорить слова «не совсем на ту букву», ведь «я же девочка». Я ей сообщаю, что я тоже девочка, а правила нужны, чтобы было интересно. Кое-как всё-таки удаётся её убедить им следовать, хотя, кажется, она просто иногда путает буквы. И то сказать, маленькая же.

Нас прерывает Ажгдийдимидин. Возникает в арке между кухней и комнатой и протягивает записочку: «Не хочешь ли ты мне рассказать о вчерашнем?»

— Вас интересует, как я его убила или что было потом? — уточняю.

Он дважды кивает. Вероятно, хочет услышать и то, и другое. Потом жестом указывает детям, чтобы ушли в гостиную, где Унгуц встречает их с распростёртыми объятьями:

— Ба-а, какие тут знатные го-ости! — слышу я его весёлый голос.

— Пойдёмте наверх, — предлагаю духовнику. Он кивает, и мы перемещаемся в мой кабинет на втором этаже.

Я довольно конспективно отчитываюсь о вчерашнем дне. Все свои переживания по поводу убийства я уже выплеснула на Азамата и как-то изжила, и возвращаться к ним совершенно не хочу. Само выплёскивание мы сегодня тоже обсудили, так что и там не осталось ничего затруднительного. Ну стошнило, ну поплакала. С кем не бывает.

«Ты уже выговорилась ему» — гласит очередная записка духовника. Вопросительной частицы там в конце и не планировалось.

— Ну да, — говорю. — Естественно. Вы же не думаете, что я вашего приезда должна была ждать? Азамат всё понял, его даже не напрягло, когда я сорвалась. Я сегодня утром попыталась извиниться, так он возмутился, считает, что я имела полное право…

Старейшина смотрит на меня изучающе.

«Бывает, что тебе хочется с ним поссориться?» — пишет.

Я моргаю.

— Нет, зачем?

Он не отвечает, вместо этого пишет:

«В ближайшие дни у него не будет времени с тобой возиться, и тебе придётся это стерпеть. Если не сможешь, по крайней мере, не закатывай публичного скандала, это подорвёт его авторитет».

Я аж задыхаюсь от возмущения.

— Естественно, я понимаю, что у него теперь дел по горло! И со мной не нужно возиться, я сама справляюсь! Стоило один раз пустить слезу — и вы уже думаете, что я всегда такая?! И вообще, я бы ни за что не стала устраивать сцены при посторонних!

Он насмешливо улыбается, зараза.

«Тебе придётся держать себя в руках даже если кто-то усомнится, что ты на это способна», — пишет он, а когда я раздражённо вздыхаю, гладит меня по голове и смотрит так, как будто я породистая кошка, только что получившая медаль на выставке. Как будто оценивает в последний раз прежде чем вручить хозяевам приз.

Наш разговор прерывается из-за звоночка под потолком. Кто-то ещё прилетел. Иду открывать, предварительно глянув в окно. Человек на пороге один, и он мне смутно знаком. Открываю. Это Экдал, брат Эндана, муж Эсарнай. Очень экающая семейка. Он высокий, статный и красивый, этакий индейский принц с лицом, исполненным аристократической скорби.

— Здравствуй, — говорю, — давно не виделись. Заходи.

Кто бы мне объяснил, по какому принципу я выбираю, с кем быть на ты, а с кем на вы, когда говорю по-муданжски.

Он перешагивает через порог, но дальше не идёт.

— Азамат здесь? — спрашивает без приветствия.

— Да, наверху, со всеми… Проводить тебя или сначала отдохнёшь?

Он мнётся, смотрит на меня пристально, оценивающе. Наконец открывает рот:

— Эндан… здесь?

— Да, — киваю пару раз для убедительности.

— Он… с самого начала здесь?

— Ну как… — пожимаю плечами. — Он прилетел вместе со всеми сегодня днём.

— Нет, я хочу сказать, — Экдал хмурится, — он сразу решил участвовать в кампании? Сразу, как всё заварилось?

— Почём я знаю, — пожимаю плечами. — Когда я вчера прискакала на поле, где они тренировались, он там был. И там все были за то, чтобы побить джингошей, во всяком случае, я не помню, чтобы кто-то возражал. Но у меня не очень-то хорошо голова варила. А потом он прилетел со всеми вместе, сидит там сейчас, обсуждает, где лагерь устраивать.

Экдал глубоко вздыхает, кажется, облегчённо, и принимается вертеть головой, соображая, куда дальше идти. Тут из кухни является Старейшина-духовник и жестом подманивает внезапно оробевшего наёмника. Я следую за ними в гостиную, где Экдалу приветливо кивает Унгуц.