Майк Гелприн - Богатыри не мы. Устареллы

– Вот ты где, Илья! А я уже весь биом обошла. Там дальше Ананси, робот-паук, страшный, шевелит лапами и жвалами, на Шелоб похож. А в самом конце – восковая фигура Энкантадо, амазонского оборотня. Ой, а тут что за птичка с длинным клювом? Девушка, а можно вас попросить нас с женихом сфотографировать?

Илья снаружи замер, будто окаменел, а внутри весь расплавился от гнева и стыда. А Келли будто ничего и не заметила – сунула Йаре свой айфон, повисла на локте Ильи, по-хозяйски обнимая его за талию. Йара медленно кивнула, облизнула губы, щелкнула их пару раз.

– Вы хорошо вместе смотритесь, – сказала она.

Отдала телефон, направилась в джунгли, к своим амазонским богам и чудовищам, прочь от Ильи, навсегда. Он знал – она оскорблена, теперь трубку не возьмет, на эсэмэски не ответит, гордая. Он стряхнул с себя Келли, бросился за нею.

– Постой, – сказал он в отчаянии, уже понимая, что «нежное» расставание сейчас превратится в «жоское» с тремя восклицательными знаками. – Постой, Йара!

Она развернулась, в зеленых глазах стояли слезы.

– Что? – сказала она. – Что ты мне можешь сейчас сказать? Еще наврать чего-нибудь про свое одиночество и неприкаянное сердце?

– Илья? – задохнулась Келли. – Что происходит?

Илья вдохнул глубоко несколько раз, непроизвольно отступая назад от обеих женщин, пока не укололся спиной о клюв Конгамато.

– Келли, – сказал он, глядя на мелкий гравий дорожки. – Я собирался поговорить с тобою за ужином. О том, что… когда ты уехала на стажировку и я остался один, – он мельком бросил взгляд на Йару: видишь, я не про все врал, – я взглянул на наши отношения по-новому… Я безмерно тебе признателен, это были хорошие годы, но я думаю, нам лучше будет расстаться и постараться стать друзьями…

У Келли дрожали оба подбородка, и какая-то часть Ильи находила ее настолько глупой и комичной, что умирала от истерического смеха, подавлять его приходилось с усилием. В груди было горячо и невесомо, будто эта сцена происходила во сне.

– Кто эта женщина? – спросила Келли, кивая на Йару. Та стояла очень прямо, собранная, грациозная, а у Келли уже тушь текла по щекам.

– Это Йара, – сказал Илья. – Мы познакомились недавно в ночном клубе. Йара, это Келли. Мы встречаемся… встречались уже четыре года. Но последний год уже в основном по привычке. А в тебя я влюбился…

Зеленые глаза Йары и серые – Келли смотрели на него не отрываясь.

– Сильно влюбился, очень страстно, – зачем-то добавил Илья. И вдруг не выдержал, расхохотался помимо своей воли, будто смех прорвал какую-то оболочку и потек наружу пузырящимся нескончаемым потоком. – Простите, – сквозь смех проговорил он, чуть не плача, – Келли, послушай…

Келли всхлипнула, не стала слушать – она замахала руками, будто и Илья, и темнокожая девушка были двумя шершнями, собравшимися ее ужалить, повернулась и убежала, спотыкаясь на гравии.

Йара смерила Илью долгим задумчивым взглядом, молча развернулась и ушла по другой дорожке.

Илья сел на дощатый ящик с трафаретной надписью «Плантаны – овощные бананы». Конгамато повернул голову и заклекотал – будто сливная труба засорилась. Илья закрыл лицо руками.

Йара шла по дорожке, кусала губы, пыталась как-то растушевать в сознании безобразную сцену, найти в ней хоть что-то положительное – честность там или благородство.

Ничего не находилось, кроме противного чувства предательства, и будто бы она сама тоже кому-то сделала плохое.

Самое обидное – что Илья ей по-настоящему нравился, она много раз проигрывала в голове его поцелуи, предвкушала, как останется у него ночевать, гадала, будет ли он резок или нежен, может ли он подолгу, стонет ли он или молчит (хотя с нею все обычно стонали).

Йаре казалось, что у них много общего – матери вышли замуж за англичан, когда они оба были подростками, оторвали их от привычных любимых мест, от друзей, привезли на этот хмурый холодный остров, где они оба говорили с акцентом и их родной культурой никто сильно не интересовался.

У большого куста стыдливой мимозы в конце дорожки стояла группа детей, они трогали листья и смеялись, когда те с механической равномерностью сворачивались и уходили от прикосновения. Йара тоже посмотрела, тоже дотронулась. Туп-туп-туп – свернулась веточка, складывая листочки в метелку.

– Йара, – пронесся под деревьями тихий шепот.

Девушка огляделась – дети убежали, только один высокий посетитель стоял у бамбуковой поросли.

– Йара…

Она вдруг вспомнила, как, когда ей было десять лет, дедушка взял ее с собой в джунгли, они долго ехали на машине сквозь густеющую зелень, потом тайными тропами шли к Солимойнс, которую те, кто там не живет, называют Амазонкой. Вспомнила густые и странные запахи дождевого леса, пружинистое переплетение корней под ногами, жадную жизнь, кишевшую вокруг, – яростную, завораживающую.

– Стой и слушай, – говорил дед Антонио. – Ты здесь своя, род тупи не прерывался по материнской линии. Лес накормит, Солимойнс напоит, змея не тронет, леопард не прыгнет, пчела не ужалит. Энкантадо выйдут и поклонятся тебе, потому что в семи коленах нашей семьи женщины принимали речное семя и усиливали магию крови. Потому что ты – Йара, госпожа вод. Выйди к реке, дочь моей дочери. Позови.

Воспоминание путалось, было нечетким, потому что произошедшее казалось слишком большим для ее детского восприятия и, ужавшись, чтобы поместиться, смялось и склеилось. Она помнила реку, розовеющую от закатного солнца, дельфинов, поднявшихся над поверхностью, общее ощущение счастья, чуда, укорененности в мире. Через полгода мать увезла её из Манауса в Сальвадор, к океану, и Йара никогда больше не ходила в джунгли.

– Йара… – она оглянулась и вздрогнула, потому что вдруг осознала, что человеческая фигура в конце площадки – не застывший от восторга при виде бамбука посетитель, а восковая статуя, один из фольклорных экспонатов. Она подошла поближе.

«Энкантадо, – сообщала табличка, – речные духи Амазонии, по преданию, живущие в волшебном мире Энканто. В поисках любви человеческих женщин они приходят в наш мир – сначала в виде речных дельфинов, потом превращаясь в людей, но не полностью – шляпа прикрывает дыхательное отверстие, которое так и остается на голове…»

Йара посмотрела в лицо восковому манекену. Он был как живой – с очень белой кожей, чуть розоватой от румянца на высоких скулах, большими серыми глазами, полными губами… Йара улыбнулась, огляделась, не идет ли кто, подняла с головы энкантадо соломенную шляпу и увидела в короткой щеточке темных волос надо лбом круглое отверстие дыхала. Преодолела соблазн проверить анатомическую точность модели в других местах – согласно легенде, энкантадо были оснащены незабываемо. Провела пальцами по губам статуи, изогнутым в легкой полуулыбке, потом, повинуясь странному порыву, прижалась к ним своими.

И вскрикнула – восковые губы дрогнули, глаза моргнули. В их блестящей поверхности она увидела свое растерянное, перевернутое отражение с некрасиво отвисшей челюстью. Йара отскочила назад, споткнулась о веревку ограждения и растянулась на гравии, больно приложившись копчиком. Огляделась, не вставая, – почва вокруг дрожала, растения тянули к ней листья, ветки, корешки. На лице она почувствовала теплый ветер, которому было неоткуда взяться в закрытом мирке биома. Ветер пах великой рекой джунглей.

– Йара… – прошептал энкантадо. – Вернись к нам, войди в воду. Семь раз ты принадлежишь нам, любимая. Наш мир ждет, он прекрасен и добр, нет в нем ни тлена, ни смерти, ни страха, ни потерь…

Йара поднялась на ноги и бросилась бежать, обернувшись лишь в самом конце дорожки. Энкантадо стоял, как раньше, недвижный, восковой, шляпа валялась у его ног, глаза смотрели прямо на нее. Дрожа и обнимая себя за плечи, девушка пробежала мимо маленького озера, мимо кустов чили, мимо сладко пахнущего «корабля специй».

– Мисс, вы упали? – спросил ее толстый служитель, подрезавший у выхода ветки кофейного дерева. – У вас руки поцарапаны, кровь. Вам принести аптечку?

Йара помотала головой, выбежала из биома, тяжело дыша.

Ей казалось, что в ней случился необратимый сдвиг, что-то проснулось и никуда теперь не денется, но тут телефон в кармане завибрировал эсэмэской от мамы «Не забудь пообедать, хорошо покушай!! купи мне меду в их магазине. и мыло! ххх».

Мамина забота была хорошей, привычной, обыкновенной. «Мало ли что почудится от голода и сердечного расстройства», – говорило сообщение от мамы.

Йара тряхнула головой и пошла покупать сэндвич.

В средиземноморском биоме было сухо и прохладно по сравнению с джунглями. В зарослях оливок играла гитара. Вкусно пахло из ресторанчика у входа.