Николай Кудрявцев - Что уж, мы уж, раз уж, так уж...

Боян восседал на пластиковом ящике из-под стеклянной тары и играл на дудочке. Напротив его, на корточках, сидел Глюк. Он внимательно слушал, записывая мелодию в нотную тетрадь, изредка вытирая слезы буклями своего парика.

Горыныч лежал на боку, поджав одно крыло, а другим, слегка помахивая над Брыней, чтобы тому не было жарко. Левая голова, умиленно щурясь, ласково бодалась с козой Клеопатрой. Центральная голова зорко следила за палаточным лагерем, разбитым, невесть откуда взявшимися Гринписовцами. Они стояли в шеренгу и нагло требовали предоставить свободу какому-то динозавру. Время от времени, центральная голова посылала струю пламени в сторону палаточного городка, чтобы остудить слишком горячие головы. Правая голова валялась в пыли, слегка похрапывая и бормоча, что-то во сне. Хвост Горыныча, медленно поднимался и опускался, качая Кольку. Горынычу нравилась деревня, нравились ее жители, нравилась природа, нравилась жизнь.

Коза Клеопатра, расцветшая после появления в деревне Горыныча, отбежала на исходную позицию. Вся такая белая и пушистая, как одуванчик перед полетом, она шаловливо посмотрела на улыбающуюся левую голову Горыныча. Вдоволь насмотревшись на нее, она взбрыкнула несколько раз задними ногами, пригнула голову, и ринулась на дракона, как рыцарь на турнире. Подбежав к левой голове, она резко остановилась и нежно боднула Горыныча. Тот закрыл глаза, от удовольствия. Счастливая Клеопатра запрыгала по кругу, потом помчалась в сторону палаточного городка, развернулась перед строем пикетчиков, подняла свой миленький хвостик, и окатила Гринписовцев своим горошком, именуемым в простонародье "Козьими наками". Удовлетворенная содеянным, она отбежала на исходную позицию.

Колька качался на хвосте Горыныча и кормил хлебом воробьев. Воробьи, косясь на чешуйчатую трехголовую птичку, разбились на две партии, выдвинув своих представителей. Представителем первой партии, был матерый, повидавший все и вся, воробей. На ноге у него не было одного пальца, что еще больше подчеркивало его авторитет и жизненный опыт. Чирикал он, не торопясь, с чувством. Обладал, лидер первой стаи, своеобразным чувством юмора и одним принципом, который гласил: "Пусть каждый возьмет столько, сколько может увезти". Следуя своему принципу, он отлавливал самые большие куски хлеба и откидывал их своим близким. Колька называл этого воробья «Борисом», а его приближенных «Семьей». Они действительно выглядели, как большая дружная семья, охраняющая свое (если можно назвать своим Колькин хлеб) от всяких голодранцев. Когда Борис уставал от раздачи, он подлетал к Диогеновым шашкам, делал несколько глотков, и возвращался к работе, с новыми силами и творческими планами.

Лидера второй стаи, Колька назвал Геннадием. Он выглядел солидно и был красноречив. Немного косолапил, но это его не портило, а наоборот, как бы подчеркивало близость к народу. Как и полагается лидеру, у него тоже имелся принцип. Этот принцип был прост донельзя: "Все поделить поровну, предварительно набив свою кладовку". Он стоял, зажав лапкой, большой кусок хлеба, и ждал, когда к нему в клюв влетит еще один кусок, который можно будет поделить поровну со своим электоратом. Это ему удавалось, но редко, поэтому его стая, как была, так и оставалась голодной.

Колька это видел и старался кинуть хлеб ближе к Геннадию. Борис старался перехватить, за что получал упрек от Кольки.

— Борис! Ты не прав! — Кричал он.

В стороне от Гринписовцев стоял маленьких пухленький энтомолог. На голове у него была белая панамка, на носу большие круглые очки, в руках он держал детский сачок для ловли бабочек. Глядя на Горыныча, энтомолог мучительно вспоминал, как же зовут того коллегу, который позавчера на банкете, проговорился, что в Фофанке появились трехголовые комары.

Завершало деревенскую идиллию чья-то вызывающе шумная дегустация «Мухоморовки».

"Эхо развлекается!" — Подумали жители Фофанки.

— Хтой-то едет! — Старый Филька, сощурившись, глядел в сторону леса, над которым поднимался столб пыли.