Сергей Шкенёв - Пёс имперского значения

— Вообще-то да, охрана нужна. Там не только подарки жене и детям, я и про тебя не забыл. Мину противотанковую надо?

— Какую-какую?

— Позолоченную.

— Зачем она мне?

— Не знаю. Можно на стол поставить, пригодится бумаги прижимать.

— Если только так, — согласился генерал-майор. — Их у меня много.

— Что, совсем наша армия обюрократилась?

— Да причём здесь армия? Слышал, наверное, что Жданова от нас на повышение забрали? Вот его обязанности ещё приходится исполнять. Так что извини, но сегодня к тебе не поеду. Давай в следующий раз?

Председатель не возражал, и даже втайне обрадовался. Человеком он был по натуре спокойным и чуть замкнутым, и вынужденная общительность последних месяцев успела изрядно надоесть. Все эти праздники, встречи, банкеты, хождения за три моря… Всё хорошо в меру, и хотелось просто посидеть дома, хоть ненадолго позабыв про дела. Чтобы дети вокруг и пироги на столе. А кошке, намывающей гостей, можно и подзатыльник для профилактики.

На вокзальной площади Александр Фёдорович с удивлением увидел сидящего на капоте "эмки" Такса. Надо же, на этот раз не пришлось дожидаться. И морду в сторону не отворачивает. Как в Ленинграде, когда из хулиганства внёс некоторые изменения в памятник Петру Первому. Нет, сам медный всадник не пострадал, а вот его конь… Скорее всего выпускникам военно-морских училищ придётся расстаться с одной из славных традиций.

А здесь разрушений на первый взгляд не видно, только водитель сидит бледный, и при появлении председателя из машины не вышел.

— Разбаловался без тебя народ, товарищ Беляков, — заметил Конев.

— Это он от радости растерялся, — заступился за подчинённого Александр Фёдорович. — Кстати, а Жданова-то куда перевели, в Москву?

— Нет, в Кушку, руководить местным райисполкомом.

— Какое же это повышение?

— Над уровнем моря, — генерал дождался пока носильщики в погонах положат багаж, и протянул руку. — Ну, до воскресенья.

А город неуловимо изменился. Вот так сразу и не скажешь в чём именно, но после долгого отсутствия это чувствуется сразу. Вроде бы всё по прежнему — та же набережная с неизменными букинистами в чахлом сквере, тот же мост, по которому со скоростью спешащего пешехода проносятся трамваи… Но вот купола Благовещенского монастыря на другой стороне Оки блестят чуть ярче, а собор Александра Невского на Стрелке оделся в леса.

И люди… Нет, лучше они конечно не стали, но в одежде и поведении появилось что-то, просто немыслимое ещё год назад. Вот через дорогу переходит отряд пионеров, а у сопровождающей их учительницы юбка на ладонь выше колена. И это ещё осень на дворе. А что будет следующим летом, когда инициатива наркомата лёгкой промышленности по экономии материала получит достаточное развитие?

А ведь хороша, чертовка! Александр Фёдорович едва шею не свернул, провожая учительницу взглядом. И понял, чего ему не хватало в поездке по заграницам — улыбок. Не американского оскала, когда хвалятся серебряными пломбами или новой вставной челюстью, а вот когда так, непроизвольно, одними уголками губ, отчего на щеках сразу играют ямочки. И почти все прохожие на улицах, немногочисленные по причине рабочего времени, улыбались. Одни только пионеры сохраняли присущую их возрасту солидную суровость.

Когда машина съехала с моста над устьем Оки на набережную уже Волги, Александр Фёдорович попросил водителя сбавить скорость. Ведь именно тут он шёл пешком год назад, сойдя с поезда на старом Ромодановском вокзале. Вот на этом углу останавливался, чтобы свернуть из остатков махорки тонкую самокрутку, и выкурил её в три затяжки, привычно пряча в кулак от тянущей от реки измороси. И как мысленно пересчитывал зашитые за подкладку ватника деньги.

Чёрт побери! Сейчас в кошельке столько, что хватит на покупку небольшого пароходика, но те несколько сотен, которые нёс домой, до сих пор в памяти. И перед глазами предстала… нет, не купюра, а кружка с белой шапкой пены, так и не выпитая тогда. Вот оно, вот чего не хватало, чтобы окончательно почувствовать себя вернувшимся на Родину!

Коньяк и вина на торжественных мероприятиях при коронации, шампанское и опять же коньяк, обязательный для пассажиров первого класса в морском путешествии. А потом, в Америке, водка и естественно… Б-р-р-р… Им, видите ли, пиво пить губительно для репутации. Разве что Хаммер по утрам мог себе позволить бутылочку, да и то тайком. А вот гостю предложить — ни-ни, моветон-с!

— Саня, давай-ка в "Скобу" заедем, — попросил Беляков.

Водитель молча кивнул, и автомобиль свернул в один из коротких переулков, соединяющий Нижне-Волжскую набережную с параллельно идущей Рождественской улицей. Собственно, Скобой и назывался её кусочек от Зеленского съезда почти до самого бывшего банка купцов Рукавишниковых, занятого теперь речным пароходством. И пивная, память о которой до сих пор жива в сердце каждого образованного нижегородца, имя носила соответствующее.

— Ты со мной? — Александр Фёдорович вопросительно посмотрел на Такса и, увидев утвердительное помахивание хвостом, первым шагнул в полутёмное заведение.

Внутри было тихо и почти безлюдно, лишь за столиком у окна два гражданина в полувоенной форме, по виду — типичные ответработники невысокого ранга, негромко переговаривались за дюжиной пива. Из-за отсекающих цен, а кружка здесь стоила на четыре копейки дороже, в "Скобе" собиралась публика солидная, к мордобою не располагающая — всё больше мастера с двух швейных фабрик да мелкие служащие учреждений, которым из Кремля было не больше десяти минут ходу. Но и они будут к вечеру, сейчас же можно спокойно посидеть, размышляя о смысле жизни или иных высоких материях.

Конечно, председателя слегка грызла совесть, что задержался по пути домой… Но кто из нас без греха? А тут как раз появившаяся в зале официантка сразу, не спрашивая, принесла пару, справедливо рассудив, что прилично одетый гражданин меньше и не потребует. И перевела взгляд на Такса, уже сидевшего на высоком табурете положив морду на столешницу:

— А ему? Может быть молока налить?

Пёс предупреждающе зарычал, причём всем присутствующим почудилось произнесённое: — "Дура!"

— И ему пива, — решил Беляков, уже привыкший к странным причудам своего спутника. Да вы не бойтесь, он во хмелю не буйствует.

Официантка не стала спорить, а сходила за мисочкой.

— Так удобнее будет, — пояснила она и спросила: — На закусочку чего пожелаете?

— А что есть?

— Балычок свежайший имеется, стерлядочка копчёная, крабы. Но они, правда, консервированные.

— Нет, спасибо, — отказался Александр Фёдорович. — Мне бы попроще, чего-нибудь.

— Вчера раков принесли. Отварить десяточек? С укропчиком?

Председатель поморщился, вспомнив надоевших омаров и лангустов, чем сразу приобрёл репутацию твёрдого в заблуждениях старовера. Только они утверждали, что де водяных сверчков есть не положено. Вот с курением многие, особенно бывшие фронтовики, делали себе послабление, хотя староотеческие книги питание дымом тоже не одобряли, а раками до сих пор пренебрегали.

— Может, воблы желаете?

— Астраханской?

— Да вы что, гражданин хороший? — даже оскорбилась официантка. — Чай нешто мы гостей будем кормить старыми подошвами? Своя имеется.

Издавна, со времен Макарьевской ещё ярмарки, повелось, что рыбного товару в Нижнем Новгороде водилось в количестве громадном и по цене весьма умеренной. Начиная от белужьей да осетровой икры множества видов, привозимой целыми баржами, до бросовой тарани, продаваемой потом зимами по деревням в разнос. Каждый находил себе по вкусу: человек обеспеченный — белорыбицу да звенья провесного балыка, а народ попроще предпочитал "коренную". Да непременно с душком, иначе вроде и не рыба вовсе. Местные же ловы считались сущей безделицей и баловством, достойным разве что мальчишек да досужих дачников, сидящих на берегу с камышовой удочкой при галстуке и шляпе.

Но пришли иные времена, и обычная осетрина стала из еды деликатесом неслыханным и невиданным. И оказалось, что даже щука, которой брезговали из-за морды, похожей на лягушачью, очень даже ничего, а лещ не такой уж и костлявый, как думалось раньше. Волга прокормила город в трудные годы. И многим по вкусу пришлась чехонь, считавшаяся рыбой сорной, а от многочисленности своей и вредной. Особенно с пивом.

А если её не пересушивать до состояния мощей, а дать провялиться в теньке дня три-четыре… А если она ещё и осенняя, нагулявшая жирок? Когда отрываете плавники, и начинаете дегустацию именно с них… И потом отламываете голову, непременно отламываете, не допуская кощунственного прикосновения ножом, и снимаете шкуру в несколько быстрых движений… С непривычки может показаться слишком долго, но сноровка приходит с годами, и только строгое следование ритуалу убережёт вас от косых взглядов со стороны собратьев по кружке при пренебрежении им.