Сергей Панарин - ...И паровоз навстречу!

– Ух-е! – Дубовых хлопнул себя по коленям. – Как на заказ.

– Елки-ковырялки, Знамя напряг впустую, – пробурчал Коля.

– Впустую?! Да мы теперь, как этот, как его?.. Рэмбо в Афганистане!

– Ни хрена-то ты не понимаешь, – прошептал солдат, кляня себя за то, что не сдержал обещания, данного полковой реликвии.

Лавочкин уснул не сразу – сначала одолевали нехорошие мысли, потом прапорщик захрапел, как заикающийся отбойный молоток. А когда Коля отключился, стало ясно: лучше бы вообще не спал.

Снилось ему всякое непотребство. Смешались все значимые события. Сначала в тягучем мятущемся видении преобладали армейские мотивы.

Вот свежеотчисленный студент Лавочкин приходит из института домой, а родители смотрят телевизор. По телевизору гремит реклама: «Соберите вещи своего сына и отправьте его в армию – и вы получите два года отдыха!»

Затем провал.

Коля почему-то стоит на сцене и поет песню «Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь»:

Да не просто поет Лавочкин! К нему и военком выходит с повесткой, и какие-то люди спешат: кто кирзовые сапоги на шею вешает, кто китель участливо на плечи накидывает, один сует автомат в руки, другой фуражку нахлобучивает… Сильно удивляется Коля и…

Снова провал.

Парень осознает себя солдатом, но служит не в ракетном полку под Москвой, а где-то далеко, среди снегов, на секретном ядерном полигоне. Носит свинцовые трусы, спит в противогазе, но ничего не помогает. Садится письмо писать: «Дорогие папа и мама! Я живу хорошо, просто замечательно. У меня все есть. Я по вам очень скучаю. А здоровье мое не очень: то лапы ломит, то хвост отваливается. А на днях я линять начал. Старая шерсть с меня сыплется, хоть в казарму не заходи, зато новая растет чистая, шелковистая. Так что лохматость у меня повысилась. До свидания. Ваш сын дядя Шлюпфриг» [14] . Срывает Лавочкин противогаз, бежит к зеркалу, а там отражается пес. В башмаках.

Опять провал.

Коля чувствует себя Колей, но не Лавочкиным, а Герасимовым, учеником шестого «б» класса. Лежит он на полу заброшенного дома, побитый и несчастный, потом доползает до подоконника и кричит из последних сил: «Алиса! Они меня пытали, но я ничего не сказал!..» А внизу стоит она в форме советской школьницы. Чуть вздернутый носик, огромные обиженные глаза, круглое личико с ямочками на розовых щечках… И – слеза течет единственная. А сама отвечает укоризненно: «Какая Алиса, Николас? Эльза я, Эльза! Поматросил, стало быть, и бросил? Эх, мужики!..»

Парню стало стыдно, и он проснулся.

Уже рассвело. Палваныч сидел на кровати и насмешливо таращился на Лавочкина:

– Слышь, рядовой, а кто эта твоя Алиса, про которую ты так кричал? Подружка, типа?

– Секс-символ восьмидесятых, – буркнул Коля, накрываясь с головой одеялом.

В комнату заглянул Всезнайгель:

– Господа, пора вставать! А это что за ящики?

– Я вчера по ошибке наколдовал, – голос Лавочкина прозвучал глухо.

– С чем они?

– Это, товарищ маг, боевые припасы к автомату Калашникова, – авторитетно заявил прапорщик Дубовых. – Сам автомат вот он – на стуле. Он представляет собой огнестрельное оружие с высокой скорострельностью. Поражает живую силу противника на расстоянии… э… на большом расстоянии.

– А вы не могли бы продемонстрировать? – спросил Тилль.

Коля вылез из-под одеяла:

– Сейчас я оденусь и спущусь во двор. Мне пришла в голову отличная мысль: автомат можно использовать в войне против моих клонов.

– Клонов?

– Ну, солдат, похожих на меня.

– Ага, если солдат не похож на вас, то автомат не действует?

Парень скривился:

– Похоже, к вам вернулось ваше своеобразное чувство юмора.

Палваныч умело вскрыл цинк и сноровисто набил патронами рожок. Второй (а в караул выдавали два) не стал.

– Чтобы не тратить драгоценный припас, – пояснил прапорщик.

Во внутреннем дворике россиян уже ждали Всезнайгель, Хайнц и графиня Страхолюдлих. У Дубовых застучало сердце. Хельга была обворожительна: изящное темно-синее платье, песцовый полушубок, длинные смоляные волосы, на которые падали редкие снежинки. Даже ее бледность казалась особенно привлекательной на фоне снега. Муза прапорщика Колю не вдохновляла. «Готичненько», – отметил парень и занялся осмотром двора. Каменный мешок, да и только. Несколько деревянных столбов, ворота стойла и в дальнем углу колода для разделки мяса.

– Вот, пожалуй, на колоде и испытаем, – вынес вердикт солдат. – Будет громко, но вы уж потерпите.

Он перевел автомат на стрельбу одиночными и с плеча всадил несколько пуль в деревянный чурбан.

Резкие хлопки «акашных» выстрелов произвели впечатление. Хельга спряталась за спиной Палваныча. Хайнц недоуменно поднял бровь. Тилль был в восторге.

– Бабахает отменно, дырки тоже вижу, – неестественно громко сказал он. – Что еще?

– Ну, если стрелять не в колоду, а в человека, то убивает наповал, – смутился Коля. – Теперь я переведу на стрельбу очередями. Представьте, будто на нас надвигается толпа врагов. Я не стану водить дулом, чтобы не было рикошета.

Лавочкин дал короткую очередь, но немного не рассчитал. Как известно, при стрельбе автомат забирает вверх. Последняя пуля прошла выше чурбака и отскочила от каменной кладки в окно второго этажа. Стекло разбилось.

Всезнайгель небрежно взмахнул рукой, окно восстановилось.

– Все, я понял, – промолвил колдун. – Несколько минут работы этой штукой уничтожат большой отряд солдат Дункельонкеля, так?

– Да. – Коля поставил автомат на предохранитель.

– И вы все время ходили с ней по нашему миру?

– Конечно, только у меня патронов не было. Без патронов не постреляешь.

Парень был озадачен: придворный маг был не особо рад обретению нового оружия против Черного королевства.

– Тю-тю… – присвистнул Тилль. – У вас, господа мои, ужасный мир. Я боюсь представить, что бы было, если бы Дункельонкель смог завладеть парой таких штуковин.

– Вот, ектыш, интеллигенция! – хохотнул Палваныч. – Я по-простому считаю. Ствол и комплект у нас, значит, будем плясать от этой печки. А прикидывать, что там «если бы да кабы» или как где чего, некогда. Предложение мое будет категорически верным. Я и Хельга садимся на ковровую авиацию дальнего подскока и оказываем огневую поддержку угнетенному народу Дробенланда. А вы, как мне перед сном доложил рядовой Лавочкин, летите с дипмиссией.

– Хм, план хорош, – согласился после недолгих раздумий Всезнайгель.

– Нет, в Дробенланд полечу я, – сказал Коля. – Автомат мой, я и должен…

– Ладно, рядовой, не дрейфь, верну оружие в цельности и сохранности, – заверил парня Дубовых. – Я же понимаю, Родина вверила автомат в твои руки, ты и ответственный. Да ты прикинь, что именно тебе придется там делать…

– З-знаете, я б-б-бы зашла в д-дом, – проговорила Хельга.

– Разумеется! Прошу вас, – захлопотал Тилль.

Лавочкин поймал Палваныча за рукав, дескать, надо остаться.

– Товарищ прапорщик, я ведь все понимаю, – сказал парень, пронзая командира пылким взглядом. – Стрелять там придется не совсем по людям, точнее, совсем не по людям. Там будут големы, тупые и бессловесные машины-убийцы. Их вырастили за неделю в магических котлах. Но самое страшное – у них моя внешность!

– Так, рядовой. – Дубовых взял Колю за плечи. – Признавайся: спиртягу пил, клей нюхал, травку курил? Хотя откуда тут… Неужели с катушек съехал?

– Да не съехал я! Вы были в отключке, когда Дункельонкель показывал нам по зеркалу…

– Замолчи! – прикрикнул Палваныч и тряхнул Лавочкина, надеясь привести его в чувство. – Тебя послушать, сам с ума съедешь. Ишь карикатура: «По зеркалу показывал»! Не распускай сопли. Давай сюда автомат, язви тебя Хейердал.

Парень сдался. «Надеюсь, на месте не растеряется», – подумал он.

Прапорщик зашагал в дом, что-то решил добавить на ходу, повернулся к Коле и… налетел на открытую дверь, больно треснулся головой.

– Ух-е! – вырвалось у мужика, и он сел наземь.

Рядовой не сдержал улыбки:

– Я ж говорил, не стучитесь там, где написано, что надо звонить.

Он помог командиру подняться.

– Вижу, вы столковались, – деловито сказал Всезнайгель, когда россияне вернулись в гостиную. Поправил седую прядку, белевшую в пышных черных волосах, надел теплый берет с ушами. – Готовьтесь, Николас, мы отбываем!