Кэтрин Коути - Длинная Серебряная Ложка

К вечеру усталый этнограф прослушал добрую сотню народных песен, узнал дюжину способов безмедикаментозного лечения золотухи и мог проследить генеалогию каждого деревенского жителя вплоть до Темных Веков. Он чувствовал себя старателем, перемывшим тонну песка ради нескольких желтых крупиц. Время от времени ему действительно удавалось выловить сведения о вампирах. В большинстве случаев это было закрепление пройденного. В который раз Уолтер услышал, что

— вампиры боятся серебра

— вампиры боятся освященных предметов

— они не отражаются в зеркалах. (По одной версии, потому что у них нет души, по другой- потому что при изготовлении зеркал используется серебро (см. пункт 1). В таком случае назревал вопрос — а будут ли они отражаться в ведре с водой?)

— они могу перекидываться в летучих мышей. (Интересно, что в этот момент происходит с их одеждой? Ведь никто еще не видел мышь в плаще с пелериной.)

— они не станут есть чеснок даже из вежливости

— они крайне щепетильны в вопросах приличий и не войдут в дом без приглашения, зато уж после приглашения от них попробуй отделайся (как и от многих людей, кстати.)

— для них губителен солнечный свет,

— истребить упыря можно отрубив ему голову и проткнув сердце осиновым колом

— и прочая, и прочая.

Все эти характеристики он знал не хуже, чем Папа Римский — катехизис. Впрочем, попадалась и весьма оригинальная информация. Согласно легендам, если перед вампирами бросить пригоршню крупы, они начнут считать каждое зернышко. Наверное, они очень бережливы. Еще более удивительным было поверье о том, что умерший может стать вампиром, если через его могилу переступит монахиня. Впрочем, если бы монашки играли в чехарду возле гроба его деда Преподобного Джебедайи Стивенса, не терпевшего ирландцев и прочих «папистов,» покойник тоже сделал бы пару кульбитов.

Что здесь правда, а что — фантазия, Уолтеру предстояло выяснить экспериментальным путем. Собственно, этим он и займется в ближайшее время.

В дверь кто-то поскребся и мистер Стивенс увидел своего давешнего знакомца, который держал под мышкой огромный сверток, перевязанный алой шелковой лентой.

— М-можно войти?

— Ну разумеется! — Уолтер пропустил его в комнату. — Я уже подготовился к поездке, так что вам не придется долго ждать, герр Штайнберг…

— Просто Леонард. Когда говорят «герр Штайнберг», мне кажется, что это про отца, — смущенно объяснил он.

— Тогда называйте меня Уолтером.

— Да, конечно… А что это у вас?

Англичанин задумчиво покрутил в руках серебряное распятие.

— Сувенир. Купил на память о Будапеште. Хотите посмотреть?

Но Леонард замотал головой, как флюгер во время шторма. Контакты с чужими вещами он сводил к минимуму.

— Красивая вещица. Вы бы носили ее с собой, а то об-бидно будет потерять.

— Пожалуй, вы правы, — сказал англичанин и сунул распятие в карман.

— Эммм… Уолтер? Насчет нашей поездки… Боюсь, что она не состоится, — заметив, что у англичанина вытянулось лицо, Леонард продолжил скороговоркой. — То-есть, не состоится с моей стороны. Как раз сегодня на меня свалилось множество дел дома… то-есть в цехе… то-есть… Иными словами, я не смогу быть вашим попутчиком, но не переживайте, мы что-нибудь придумаем. Наверняка у кого-то из крестьян найдется бричка…

Не успел он развить мысль, как в комнату вбежала Бригитта.

— Там за молодым господином приехали из замка, — сообщила она, сделав большие глаза.

— Сам граф приехал? — уточнил Леонард.

— Да как вам сказать.

Сначала Уолтеру почудилось, будто у трактира остановился катафалк. Приглядевшись, он понял что это массивная карета, рассчитанная на четверку лошадей, но запряженная одной невеселой кобылой. Худощавый возница, в пыльном кафтане и широкополой шляпе, тоже был со странностями.

— Я кучер в замке Лютценземмерн, — представился этот тип, свешиваясь с облучка. — Хозяин повелел, чтобы я доставил гостя в целости и сохранности. Так же он приглашает герра Штивенса погостить несколько дней.

Что-то в его внешности сразу же насторожило Уолтера. Возможно, это была благородная осанка мужчины, отличавшая его от согбенных работой крестьян. Или же белые руки с длинными тонкими пальцами. А может и накладная борода, сбившаяся набок. Проследив за взглядом англичанина, кучер смущенно откашлялся и вернул бороду на место.

Уолтер покосился на Леонарда. Юноша топтался на месте и не знал куда девать глаза.

— Ваше… эмм… друг мой, — наконец изрек он, разглядывая свои ботинки с увлеченностью археолога, нашедшего редкий артефакт, — передай это своему господину.

Юноша боком подошел к карете и протянул вознице сверток.

— Первосортная колбаса-кровянка, без чеснока, как он любит. Скажи, что мы с отцом кланяемся его сиятельству и фроляйн Гизеле.

Разделавшись со светскими обязанностями, Штайнберг-младший шумно выдохнул, словно Сизиф который докатил таки камень на вершину горы.

— Конечно, Леонард… то-есть, сударь.

Пока они переговаривались, мистер Стивенс успел как следует рассмотреть транспортное средство. Краска частично облезла, но на боку еще можно было разглядеть герб с оскалившимся волком.

Поскольку Уолтер ничтоже сумняшеся принял предложение погостить, его саквояж погрузили в карету, которая сразу же тронулась в путь. Когда он обернулся, то увидел как Бригитта, наблюдавшая за ними из окна, облегченно перекрестилась. Это был добрый знак.

— Мой хозяин просил окружить вас заботой, — крикнул ему кучер, — Посмотрите под сидением — там для вас приготовлена фляжка сливовицы.

Уолтер действительно нащупал ее, но так и не решился сделать глоток. Неизвестно, кто пил из этой фляжки до него. Может, на горлышке остались их бактерии. Общение с юным микробиологом давало о себе знать.

Карета ползла в гору, перекатываясь с буерака на буерак. Тут уж Уолтер действительно обрадовался, что не стал угощаться графской сливовицей — его швыряло из стороны в сторону.

— Да что у вас за дороги такие, а? — возопил Уолтер, когда колени в очередной раз отбили ему подбородок.

— Трансильвания — это не Англия, — флегматично отозвался кучер, — наши дороги — это не ваши дороги.

Уже стемнело, и обступавшие дорогу ели чернели, как закопченные зубы дракона. Где-то вдали раздался протяжный волчий вой. Атмосфера была что надо. Уолтер начал представлять, как по приезду опишет свои впечатления в дневнике. Он закрыл глаза и увидел ровные строки на пожелтевшей бумаге. О, это будет поистине чудовищная история! А начнет он вот так…

«Мир окутала непроглядная тьма, а мое сердце сдавила тоска — кто знает, быть может мне не суждено более увидеть утренний свет? Тем временем вой все нарастал, пока не сделался столь пронзительным, что резал мои барабанные перепонки подобно шрапнели. Когда же я решился выглянуть в окно, чтобы установить источник чудовищных звуков, то увидел что за каретой несется волчья стая. Я кричал и стучал фляжкой о стену, но кучер все гнал лошадь. Вот стая уже поравнялась с нами, а в следующий момент матерый волк, похожий на оборотня из народных преданий, прыгнул на дорогу впереди лошади, заставив несчастное животное взвиться на дыбы. Карета остановилась. Но вы и вообразить не можете то чувство запредельного отчаяния, которое посетило меня, когда я увидел что кучер спрыгнул с облучка и направился к волкам. Их пасти ощерились, с кривых клыков стекала слюна. Затем вожак, описав в воздухе серую дугу, прыгнул на горло моему вознице. Я зажмурился, не в силах более сносить этот ни с чем не соразмерный ужас.»

Когда ему наконец удалось стряхнуть с себя волка, который истоптал ему всю грудь в попытке лизнуть щеку, псевдокучер развязал пакет и, воровато озираясь, пошвырял волкам кольца колбасы. Даже без чеснока колбаса выглядела малоаппетитно, но изголодавшиеся животные устроили из-за нее свару. Ну еще бы, ведь после вырубки леса, которую кое-кто устроил чтобы расчистить место для нового цеха, в округе поуменьшилось дичи, так что бедняжки сидели впроголодь даже летом. А если они начнут таскать овец, крестьяне возьмутся за рогатины. Покончив с процедурой кормления и потрепав по загривку волчат, он вернулся к карете, где бедняга Уолтер съежился на сидении.

«— Вы должны забыть об увиденном, — сурово сказал он мне, просовывая бороду в окно кареты, — и ни словом об этом ни обмолвиться, если не хотите навлечь на себе гнев нашего господина!

Что мне оставалось делать, кроме как покориться его воле и отдать свою судьбу в распоряжение этого странного человека, не внушавшего мне ничего кроме трепета? Так мы путешествовали в кромешной тьме еще несколько миль.»

Когда карета наконец вкатилась во двор замка, Уолтер тихо посапывал, усыпленный тряской и парами пролитой сливовицы. Почувствовав толчок от остановки, он продрал глаза и, зевая в кулак, выбрался из кареты. Замок окружал его со всех сторон и нависал над ним темной громадой. Казалось, юноша стоит на дне колодца и смотрит вверх. Затем послышался лязг и скрежет, словно кто-то скреб гигантским гвоздем по гигантской же грифельной доске, и огромная дверь распахнулась. На пороге появился старик, облаченный во фрак. В руках он держал фонарь.