Терри Пратчетт - Народ

Они ждали нового мужчину. Волна обрушилась на них, словно молот.

По пути обратно к берегу он подобрал на полях отломанную ветвь, и без особого успеха попытался разогнать птиц. Около того места, где некогда была деревня, тела лежали повсюду. Просто поначалу их непросто заметить, они терялись среди обломков, потому что были серыми, как и покрывавшая их грязь вперемешку с пеплом. Ему придётся дотронуться до них. Их надо убрать отсюда. Скоро придут свиньи. Он представил себе свиней, пожирающих... Нет!

На востоке посветлело. Как такое может быть? Неужели прошла ещё одна ночь? Он спал? Где он был? Мау ощущал страшную усталость. Он сделал себе убежище, прислонив несколько ветвей с листьями к большому камню, и забрался внутрь. Серая грязь, дождь и синюшное небо тихо вползли следом, заполнили всё вокруг и сомкнулись над Мау.

Мау видел сон. Наверняка, это был сон. Он чувствовал, что раздвоился. Один из Мау, чьё серое тело было слеплено из серой глины, заботился о людях, которых не забрала волна. Он занимался этим аккуратно и бережно. А другой Мау прятался глубоко внутри, свернувшись клубочком, он спал и видел сны.

"И кто же я? – размышлял серый Мау. – Кто я теперь? Я стал как Локача, отмеряющий каждому его смерть. Но сегодня лучше быть им, чем Мау... потому что вот лежит тело. Мау не смог бы увидеть его, поднять его и заглянуть в его мёртвые глаза, потому что тогда он сошёл бы с ума, так что всё это сделаю за него я. А вот у этого тела лицо, которое Мау видел каждый день своей жизни, но сейчас я не позволю ему видеть это лицо".

И так он работал, а небо на востоке между тем посветлело, и солнце поднялось над украшавшим восточный горизонт столбом пара, и птицы принялись петь в лесу, несмотря на моросящий дождь. Он осматривал склоны у берега, пока не находил мёртвое тело, потом тащил или нёс его (некоторые были достаточно малы, чтобы их можно было нести) вниз на пляж, а потом дальше, на край рифа, откуда можно увидеть глубоководное течение. Обычно там плавали черепахи, но сегодня их не было.

Он, серая тень, находил камни или большие обломки коралла, которых немало валялось вокруг, и привязывал их к мёртвым телам тонковьюном. "А теперь я должен взять свой нож и прорезать в теле дыру, - думал серый Мау, – чтобы дух мог быстро покинуть тело, а потом затащить тело в воду и отпустить его там, где течение уходит вниз".

Спящий Мау позволил своему телу думать вместо него: ты поднимаешь вот так, тянешь вот так. Режешь тонковьюн вот так, и ты не плачешь при этом, потому что ты всего лишь тело, рука и нож, а они не способны пролить ни слезинки. Ты покрыт толстой серой кожей, которая не чувствует ничего. И ничто не может её пробить. Вообще ничто. Ты посылаешь очередное тело в глубокие тёмные воды, подальше от свиней, птиц и мух, там оно нарастит новую кожу и станет дельфином.

А ещё там были две собаки, это его чуть не доконало. Люди, ну, происходящее было настолько ужасно, что разум просто отказался функционировать, но два изломанных собачьих тела сломали саму его душу. Собаки наверняка были с людьми, возбуждённо бегали вокруг и не понимали, что происходит. Он тоже обернул их тонковьюном, прикрепил грузы и опустил в глубоководное течение. Собаки наверняка хотели быть там же, где и люди, потому что они сами были как люди, хоть и на свой особый лад.

А вот что делать с поросёнком, он никак не мог решить. Поросёнок был сам по себе. Наверное, свинья погнала свой выводок в горы, почуяв приближение волны. А этот отстал. Желудок Мау подсказывал ему, что поросёнок - еда. Но он сказал себе: нет, не этот, только не этот несчастный, всеми брошенный зверёныш. Мау и его отправил в глубокие воды. Боги сами разберутся. А Мау слишком устал.

Солнце уже почти село, когда он притащил на берег последнее тело и был уже готов бросить его в глубоководное течение, но тут его тело сказало: "Нет, стой, не бросай его. Это же ты сам, и ты очень устал, но не умер. Тебе нужно поесть, попить и выспаться. Главное, постарайся не видеть снов".

Он постоял немного, обдумывая эти слова, потом побрёл обратно на пляж, нашёл свой самодельный шалаш и рухнул внутрь.

Пришёл сон, но не принёс ничего хорошего. Снова и снова он искал тела и нёс их к берегу на руках, потому что это были маленькие и лёгкие тела. Они хотели говорить с ним, но он не слышал их, слова не могли пройти сквозь его серую кожу. А еще там была очень странная девочка, девочка-привидение, вся белая. Она пыталась заговорить с ним несколько раз, а потом растворилась в пучинах сна, как и все остальные. По небу неслись наперегонки солнце и луна, и он шёл сквозь серый мир, единственный живой в мире тишины, и это продолжалось вечность.

А потом, из серой мглы с ним заговорили.

- ТЫ ЧТО ТВОРИШЬ, МАУ?

Он осмотрелся. Всё вокруг было каким-то странным, бесцветным. Сияло солнце, но чёрное.

Когда голоса зазвучали снова, ему показалось, что ветер несёт их со всех сторон разом.

- НЕКОГДА СПАТЬ. У ТЕБЯ МНОГО ДЕЛ.

- Кто вы?

- МЫ – ПРАДЕДЫ!

Мау задрожал, и это было единственным его движением, ноги не слушались.

- Пришла волна, - сказал он. – Все умерли! Некоторых я послал в тёмные воды.

- ТЫ ОБЯЗАН ИСПОЛНИТЬ ПЕСНОПЕНИЕ ТЁМНЫХ ВОД.

- Но я не знаю, как!

- ТЫ ОБЯЗАН ВОССТАНОВИТЬ БОЖЬИ ЯКОРЯ.

- Как мне это сделать?

- ТЫ ОБЯЗАН ЕЖЕДНЕВНО ПЕТЬ УТРЕННЮЮ ПЕСНЮ И ВЕЧЕРНЮЮ ПЕСНЮ.

- Я не знаю слов! Я не мужчина! – в отчаянии крикнул Мау.

- ТЫ ОБЯЗАН ЗАЩИТИТЬ НАРОД! ТЫ ОБЯЗАН ДЕЛАТЬ ТО, ЧТО ДЕЛАЛОСЬ ВСЕГДА!

- Но здесь лишь я один! Все умерли!

- ТЕПЕРЬ НАРОД - ЭТО ТЫ! ПОКА ТЫ ЕСТЬ, ЕСТЬ И НАРОД! ПОКА ТЫ ПОМНИШЬ, НАРОД ЖИВЁТ!

Лёгкое дуновение воздуха, и Прадеды... ушли.

Мау моргнул и проснулся. Солнце было жёлтым, и уже клонилось к закату. А рядом с Мау лежала круглая железная штука, на которой были разложены кокос со срезанной верхушкой и пара манго.

Мау молча уставился на неё.

Он был один. Ни единой живой души вокруг. Некому оставить здесь еду и тихонько уйти прочь.

Мау посмотрел на песок. Там отпечатались следы, небольшие, зато без пальцев ног.

Он очень осторожно встал и осмотрелся. Тварь без пальцев наверняка следит за ним. Может... может, её послали Прадеды?

- Спасибо, - сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь.

С ним говорили Прадеды. Он размышлял об этом, обгладывая манго. Раньше он их никогда не слышал. Но то, чего они требовали... как мальчик может справиться с этим? Мальчишкам даже подходить к пещере Прадедов не дозволялось, это было строгое правило.

Которое постоянно нарушали, конечно же. Мау было восемь, когда он увязался в такой поход за мальчишками постарше. Они его не заметили, потому что он крался за ними через лес вплоть до самых лугов, с которых можно было видеть весь мир до самого края. Здесь гнездились птицы-прадеды, почему их, собственно, так и назвали. Старшие мальчишки говорили ему, что птицы-прадеды шпионят для настоящих Прадедов и поэтому могут выклевать тебе глаза, если ты слишком близко подойдёшь к запретной пещере. Но он-то знал, что всё это ерунда, потому что много наблюдал за прадедами и давно уже убедился: эти птицы (пока не хлебнули пива) не станут нападать ни на кого больше мыши, если есть хоть малейший шанс, что жертва будет сопротивляться. Просто некоторые люди готовы болтать что угодно, лишь бы напугать тех, кто помладше.

На дальнем конце лугов была Пещера Прадедов, здесь, на высоте, открытая ветрам и солнечному свету, следящая сверху за всем миром. Прадеды жили за круглой каменной дверью, которую могли сдвинуть с места только десять взрослых мужчин. Проживи хоть сто лет, но как её открывают, увидишь всего несколько раз, потому что лишь самые лучшие, величайшие охотники и воины, становились после смерти Прадедами.

В тот день, когда Мау прокрался за старшими мальчишками, он забрался на дерево на краю леса и оттуда следил за ними сквозь густую листву. Вначале они подначивали друг друга подойти поближе к камню, потом тронуть его, потом легонько толкнуть... а потом кто-то из них крикнул, будто что-то услышал, и они в три секунды исчезли среди деревьев, бегом направляясь домой. Мау подождал немного, но ничего не случилось. Тогда он слез с дерева, подошёл к камню и приложил к нему ухо. Он расслышал какой-то тихий треск, на самой грани восприятия, но тут громко рыгнула сидевшая на соседнем утёсе птица-прадед (эти уродливые твари ели не просто всё, они ели вообще всё, а потом отрыгивали то, что не поместилось, не понравилось или вдруг проснулось и начало сопротивляться). В общем, совсем ничего страшного. Никто никогда не слышал, чтобы Прадеды выходили из своей пещеры. Камень тут лежал не просто так. И очень тяжёлым он тоже был не без причины. Мау забыл о звуке, который ему послышался. Может, это просто насекомые трещали в траве.

Вечером в хижине мальчиков старшие принялись хвастаться перед младшими, как они откатили в сторону камень, и как Прадеды повернули к ним свои древние иссохшие лица, и начали подниматься на крошащиеся от времени ноги, и как они в последний момент (очень храбро) закатили камень на место и закрыли дверь в Пещеру.