Сергей Панарин - Барабан на шею!

– …подосланный тобой!

– Дудите уже ужин, пожалуйста.

Шлюпфриг жадно слушал перепалку. Глазки юнца бегали особенно быстро, впрочем, надолго останавливаясь на предмете, спровоцировавшем спор.

Палваныч извлек из флейты три совершенно немузыкальных звука, и перед ним возникли три свеженькие тушки жареных цыплят с кружечкой пива, куском хлеба и крыночкой сметаны.

Юноша восхищенно ахнул.

– Вот что настоящее искусство могет! – изрек прапорщик. – Угощайся.

За ужином Коля расспросил Шлюпфрига о королевстве.

История Дробенланда не отличается оригинальностью, но тем не менее поучительна. Некогда славное, крепкое царство, оно рассыпалось под влиянием разных неприятностей. Огромное целое трудно удержать в одних руках. Три-четыре века назад суровые и даже жестокие короли объединили под своей десницей князьков, отхватив земли у Дриттенкенихрайха и Зингершухерланда. Последний, кстати, недавно перестал существовать, переродившись в Черное королевство. Но в пору своего расцвета именно Дробенланд диктовал условия всем подряд государствам.

Затем воцарился король-реформатор. Он провозгласил лозунг: «Хапайте себе столько, сколько исхитритесь унести». И началось… Теперь десятки феодалишек тянули одеяло на себя, ослабляя друг друга и обрекая страну на отставание от соседей. Тем не менее у дробенландцев была собственная гордость: на соседей они смотрели свысока. В силу особенностей рельефа.

Лавочкин подумал: «Что-то это все напоминает…»

Попировав, улеглись спать. Коля еще поговорил с Шлюпфригом под храп Палваныча, рассказал, куда они со спутником идут. Рыжий селянин позавидовал. Несомненно, это общая черта домоседов – вздыхать о путешествиях.

Завтра крестьянам предстояло побастовать, а потом приняться за восстановление деревеньки. Процесс уже был налажен: раз в три года к замку Лобенрогена подкатывали очередные противники и выжигали всю округу. Люди привыкли. Они ко всему привыкают.

– Спокойной ночи, – сказал Шлюпфриг, выбираясь из-под полога.

– А ты куда? – спросил Лавочкин.

– По девчонкам пробегусь. Хочешь со мной? Наставил бы рога самому Лобенрогену. У него жена молодая…

– Ага, шутник. Мост-то до сих пор не опустили. Нет, спасибо. Сегодня без девочек – устал слишком.

«Наверное, здесь работает тот самый феномен, о котором пишут умные психологические статьи, – подумал Коля, закрывая глаза. – После стресса человек норовит предаться сексу…»

С этой оптимистической мыслью парень и заснул.

Средневековая забастовка выглядела столь же жалко, сколь должен смотреться капиталлистический субботник.

Толпа с плакатами работы Николаса Лавочкина толклась напротив ворот замка и выкрикивала всякие крамольные призывы. Лозунги им подсказал тот же автор.

– Барона Лобенрогена к ответу!

– Землю крестьянам, обезьянники обезьянам!

– Лучше выпить самогона, чем работать на барона!

– Деньги на бочку, а не то по почкам!

– Верни награбленные налоги, презренный Лобенроген!

Мост так и не опустили, поэтому делегация имела особенно мистический вид: толпа на краю замкового рва.

Прапорщик и солдат предпочли созерцать пикет издали, с небольшого естественного возвышения типа холм. Утренний ветерок отлично доносил скандируемое до вдохновителей народного бунта.

– Молодец, рядовой, – похвалил Палваныч. – Политпросвещение внедрил – любой политрук бы позавидовал.

– Что-то неспокойно мне, – признался Коля. – С бароном-то я работу не провел. Как он откликнется на чаяния трудящихся?

– Не дрейфь, революционно-освободительное движение еще никого не оставляло равнодушным. Особенно тех, против кого направлено.

«Откуда берутся все эти наши диалоги?» – терзался Лавочкин. Он еще накануне начал подозревать, что полковое знамя не только потеряло мощь, но и стало слегка глючить, внушая ему и прапорщику советско-проповеднический образ мыслей.

К наблюдателям присоединился всклокоченный Пес в башмаках.

– Хорошо ли почивали, любезные? – поинтересовался он. – Как продвигается забастовка?

– А ты чего не с массами? – спросил подозрительный Палваныч.

– Дабы не превращать серьезное дело в цирк, – ответил пес. – К сожалению, моя репутация…

– Кобелиная, что ли? – Коля хитро улыбнулся.

– Я бы настаивал на другой формулировке. – Зверь слегка обиделся. – Репутация дамского угодника.

Лавочкин показал на стену замка:

– Смотрите-ка, переговорщик!

На стене действительно появился одинокий человек. Он походил на растолстевшего Дольфа Лундгрена: лицо-ледокол, широченные плечи, высокий, но – дряблый. Сказывались неправильный образ жизни и пристрастие к горячительным напиткам. Разумеется, это был сам барон Лобенроген.

Барон пребывал в крайней степени раздражения. Во-первых, бодун. Во-вторых, горечь вчерашнего поражения от проклятого Косолаппена. В-третьих, вопящая толпа разбудила его, а это прямой вызов его абсолютному авторитету.

«Вчера тебе накостылял соперник, а сегодня подданные наглеют. Куда катится мир?» – подумалось барону.

– Чего орете, смерды? – крикнул Лобенроген и тут же схватился за больную голову.

Крестьяне замолкли.

Ответил дрожащий от страха староста:

– Мы требуем выполнения своих требований!

Это было серьезное заявление. Хозяин замка на несколько секунд забыл о головной боли, постарался вникнуть в содержание плакатов.

– Э… «Барон, иди считать ворон»… «Выполни»… «обязанности»… «за май»… «супружеские»… Ерунда какая-то… – Похмельный феодал шевелил непослушными губами, ища смысл.

Он нервно облизнулся, мечтая выпить чего-нибудь холодного и не очень крепкого.

– То есть вы хотите, чтобы я пошел считать ворон? – грозно спросил он. – А супружеские обязанности я уже исполнил в полном объеме!

– Мы же написали, не супружеские, а наоборот… – стушевался староста. – А про ворон… Это фигурально.

– Супружеские наоборот?!. Э, да тут у меня бунт?! – Лобенроген выпучил глаза. – Вы что, песье племя, себе позволяете?

– Вы, ваше величие, налоги собирали? Собирали! А защищать нас вчера стали? Не стали!

Староста отлично усвоил Колину большевистскую пропаганду.

– А я и не обещал никого защищать, – нагло заявил барон. – Идите работать. Если не разойдетесь, то выпущу войско. Уж с крестьянами-то оно справится.

Лобенроген обернулся и посмотрел вниз, во двор:

– Да-да, про вас, дармоедов, говорю!

Палваныч сплюнул. Толкнул солдата в плечо:

– За мной, рядовой. Пора в путь.

– А как же?.. – Коля протянул руку в сторону забастовщиков.

– А так же, – осклабился Дубовых. – Хочешь дождаться от них самой искренней благодарности?

– Н-нет.

– Тогда валим отсюда!

– Можно с вами? – протявкал Пес в башмаках.

– Не возражаю, – разрешил прапорщик.

Троица покинула наблюдательный пункт и скрылась в лесах Дробенланда, оставляя за спиной еще две рассерженные фракции. Селяне были сильно недовольны итогами переговоров с администрацией. Администрация ужасно желала узнать, кто был зачинщиком столь необычной смуты. Барон Лобенроген сообразил: такие бунты отнюдь не усилят его власти.

Слуги феодала пристрастно допросили пару крестьян. Стали известны имена смутьянов-гастролеров. Николас и Пауль обретали новую, весьма сомнительную популярность.

Палваныч, Лавочкин и пес топали по узкой лесной тропинке. Было пасмурно, влажно, и дул прохладный ветер. Скука царила неимоверная, хоть засыпай на ходу.

Чтобы развеять дрему, прапорщик завел разговор:

– Ну, кобель в сандалиях, или как там тебя, показывай дорогу к Дриттенкенихрайху.

– Пес в башмаках, с вашего позволения, – поправил оскорбленный кобель.

– Однохренственно. Что там с дорогой?

– К сожалению, не знаю. Не путешествовал… Именно по этой причине я напросился к вам в спутники! Посетить иные края – вот соль моих мечтаний!

– Кто тебя говорить учил? – спросил Палваныч. – Треплешься, как Пушкин с Лермонтовым, блин.

– Не имел чести знавать. А манеру изъясняться принял от многих достойных представителей аристократии.

Пес проговорил это с нечеловеческим достоинством. С собачьим.

– Эти представители посещали тебя в деревне? – Лавочкин лукаво улыбнулся.

– Ваша ирония простительна, ибо опирается на неосведомленность, многоуважаемый Николас, – печально прогундосил кобель. – Я начал жизнь в столице.

Коля перебросил мешки с левого плеча на правое. Солдат тайно костерил прапорщика за то, что тот сгрузил свою ношу на него. Вроде бы не тяжело, но неудобно и нечестно. И между прочим, вчера мешок Палваныча казался легче…

– В столице, значит… – продолжил беседу рядовой. – Да вы, получается, светский лев?

– Издеваетесь, – насупился кобелек. – Каламбурите… А ведь всего три года назад я отчаянно воспламенял на балах!