Анна Йоль - Травница

— Скоро мази и настои научишься варить такие, что от них кожа будет нежная как персик, а волосы гладкие как шёлк! А про родителей пора забыть и сердце себе не рвать!

Да, только от таких утешений становилось только хуже.

«Первое впечатление всегда обманчиво» — это я усвоила, что с вигтом, что с Трудой. Женщина действительно была довольно доброй, но с налётом показательности и не так уж отличалась от своего мужа: настолько же была тщеславна. С последним мы благо почти не пересекались и игнорировали друг друга. Хотя, периодически я замечала перешёптывания «за моей спиной» и, конечно, их потребительское отношение было очевидным.

Труда любила, чтобы у неё все было лучше, чем у других. Она совершенно не выдерживала конкуренции: как увидает, что у кого, так сразу злющая бежит ко мне жаловаться. А как закончит, так сразу в довольную и добрую превращается.

И ко мне она относилась, как к «есть чему позавидовать». Она иногда таскала меня на ярмарки по выходным проходя через всю деревню, хотя короче бы обойти. Деревня совсем глухая и потому все оглядываются, некоторые даже из домов выскакивает, а блондинка лишь голову выше задирает. Я же не обращаю внимания, приемся я им скоро.

Но иногда они приходят к дому на меня, диковинку, поглядеть. Труда же на глазах расцветает от такого внимания. Заметит любопытных, как горделиво выйдет на двор:

— Чего ходите тут? Упавшую не видели? — «Ну как бы да», думаю про себя — я же на деревне у них первая. Но блондинка как маков цвет довольная становится, ну пусть радуется, меня меньше дёргает.

Читать учил меня вигт, он у них за домового. К вечеру, когда глаза пекут от пряных трав, а руки гудят от работы — он ждал меня в комнате с потрепанными детскими книгами. Его звали Укко и он был добрее и терпеливее Труды ибо чтение давалось ещё более туго:

— Замученная приходишь, оттого и валандаешься с этими буквами. — брюзжал на меня старичок, но по-доброму.

На удивление мы с ним хорошо поладили, и он таскал мне леденцы с ярмарки и разные угощения. Один раз даже гребень красивый принёс:

— А то ходишь лохматая, как рохля. — грозно пробурчал он, протягивая мне его.

А, взамен поутру я собирала его любимые ягоды, и ах, какой он довольный от этого становился.

Сами хозяева о нём были не большого мнения, в принципе, как и о других домовых:

— Вигт, конечно, ворчлив и страшен до ужаса, но всяко лучше капризного брауни. — Как-то сказала мне Труда за нашей «учёбой».

В ответ я лишь вопросительно подняла брови, не отвлекаясь от трав.

— Брауни — помощники, ой как хороши, но капризны… — голос был полон едкого отвращения. - Да-да! Капризны, как девицы городские. Вот замотаешься и молока налить забудешь, да так разобидится и считай — нет помощника.

И Труда цокнула языком, толи в сторону домового, толи в мою, так как принялась исправлять меня.

— Опять неправильно делаешь, — сокрушалась блондинка. Пока она в сотый, а может быть, и в тысячный раз показывала «что да как», я разминала затёкшую руку.

А брауни я видела, он к Укко приходил как то: ростом они одинаковы, только этот бурый и моложе выглядит, как подросток.

— А чем вигты хороши?

— Ну с ними ритуал на хлебе проведёшь и будут тебе верны пять лет и пять дней: ни злого, ни кривого хозяину сделать не могут. — Блондинка ухмыльнулась моему озадаченному лицу. — Хоть детей его убивай — ничего не сделает. Только и приказать им лихого нельзя.

— У домовых есть дети?! — я аж рот открыла от удивления. — Не представляю…

— Не в прямом понимании. А ты чего не работаешь?!

— Ой, я же хотела рассказать, что у нас брауни — это торт! — Мика постоянно заказывала его и даже составила рейтинг кафешек нашего города: от «несъедобно» до «пища Богов». Как она там? Эх…

— Как торт? А вкусный? — тут же всполошилась наставница.

— Очень.

— Мне нужен рецепт! — безапелляционно заявляет блондинка.

Только что я выиграла себе перерыв…

Лишь к концу весны у меня начало выходить что-то ладное: руки, привыкшие к работе, уже не кровоточили и несколько погрубели, густой едкий запах трав и настоек больше не вызывал головных болей — въелся в меня, под самую кожу. Тереть, нарезать, переминать я могла уже с закрытыми глазами, порезы и ссадины стали привычкой и обыденностью.

В моем послужном списке имелось с дюжину мазей от различных ран и болей, с десяток припарок от зудящих дёсен до ноющих колен и столько же всевозможных настоек. По правде сказать, простецких, годных, но не отличных и сильных.

«Наставница» же была в восторге:

— Да что ты! — заверяла меня женщина. — Они очень хороши, всяком случае лучше, чем у Тивы! Во сто крат!

Ох, уж эта Тива. Сколько раз я слышала это имя — не пересчитать. Злополучная невестка старосты и главная соперница Труды: высокая и статная, как на гнома, с толстой косой русых волос и большими шоколадными глазами.

— Ой, да у этой тощей и шанса не было. — раздражённо размахивая руками, рассказывала мне женщина. Ей моего ответа не требовалось, так что я молча перебирали настойки. - Халвен только меня любил, а то она себе выдумала.

Ну да. Укко мне рассказал, что Халвен к Тиве сватов засылать собирался — завидная невеста, дочь купца. Нота неожиданно уехала выставлять свои настои в другое село, на большую ярмарку. Труда этим и воспользовалась, и, по словам вигта: «Окрутила парня за неделю и свадьба не задержалась». Каким способом она его «окрутила» он не уточнял, но я догадалась.

Тива же спустя год выскочила за младшего сына старосты. Как по мне, то женщина она приятная — всегда со мной приветлива и добра, как-то даже сухарями подслащенными угостила.

С чтением у меня тоже наблюдались успехи, но несильные. Хоть и медленно, но я уже спокойно могла читать корявые рецепты Труды и другие книги. «Великая История Лесной Долины» — моя любимая, я ещё никогда не читала столь пафосных книг. Два жалких набега неких «Древесных варваров» описывались с такой эпичностью — любой индийский боевик отдыхает.

С домовым я стала проводить времени больше чем с блондинкой и уж тем более, Халвеном. И мы вконец раздружились, и как-то он сказал мне:

— Ты хорошая. — Звучало сухо и сурово, но на сердце теплело.

За весной пришло раннее лето, а с ним пора «Народных ярмарок» в Лесной Долине. Сие торжество даже отсталый Красный Лист не пропустил: на главную площадь съезжались десятки толстосумов — купцов, торговцы с яркими повозками, разодетые покупатели и простые зеваки. Воскресные ярмарки были особо шумными, красочными и до ужаса людными. Лишь однажды я выбралась на неё за нужными мне вещами: колбами, инструментами для трав и тканью. С последним в деревне была беда — у единственной швеи было два небольших мотка ткани: одна как старый джинс, а вторая напоминала белый хлопок, все остальное разобрали, как пришла весна. Мне хватило лишь на единственные укорочённые бриджи и узкую рубашку. Содрали в три дорого и посетовали: «Придется теперь ждать ярмарки. Надеюсь, торговцы с тканью приедут, а то на край Долины ехать неохота».

За весну и усиленные «полевые» работы: одежда была убита. Штаны были зашиты — перешиты с кучей заплаток и не выводимыми травяными следами, ну а рубашка просто стала ближе к зеленому. Как-то вернувшись после изнуряющего «дня выкорчевывания» под солнцем, домовой сказал, что я «похожа на шишигу»:

— На кого, прости? — Вяло возмутилась я.

— Злое чудище, которое на пьяниц нападает. Его увидишь — к беде.

— И причем тут я?

Он деловито обсмотрел меня:

— Оно горбатое, брюхатое и вечно голодное, прям как ты. — И хрюкнув, бросился от меня наутек.

Так что при первой возможности я купила добротные ткани и заказала себе пару рабочих и выходных кофт, штанов, рубашек и ботинок (благо нога маленькая, хоть с этим повезло).

Несмотря на все невзгоды, трудности и то что в лесу и поле я проводила большую часть своей теперешней жизни — девушка во мне не умерла. Я даже, путем проб и ошибок сварила себе шикарное подобие косметики: шампунь, маску для волос и крем. Некоторые девушки даже подходили и восхищались моими «тёмнымикак ночь волосами и гладкой кожей».

— От мамы достались. — скромно отвечала. А где-то глубоко во мне, те самые женские жадность и тщеславие потирали ручки: «ни за что не раскроем свой секрет».

Женщины — милые люди, в чем-то мы даже лучше мужчин. Но среди нас есть представительницы портящие «статистику». К примеру болтливый мужчина — в подметки не годится разговорчивой даме. У нас это на каком-то сверхмасштабном уровне, как эпидемия. Но бывает и хуже: болтливая женщина, да без царя в голове — пандемия! Внимание! Быстрее покиньте этот корабль! Спасайтесь, кто может! Жаль только, что я не успела…

Труда — одна из таких и она сидела у меня в печёнках ещё с середины весны. Её вечные обсуждения за глаза, причитания и сплетни — убивали. От неё, откровенно, тошнило. Вот говорят: муж и жена — одна сатана. И я ошибалась, что Халвен и Труда противоположности — они просто идеально вписывались в эту мудрость. Оба завистливы, алчные и злые. Есть такой тип людей, которые для себя идеальные и просто прекрасные, а все вокруг фу и виноваты во всех бедах. Что пирог у неё не вышел? Упал? Конечно, виновата соседка, та её сглазила, а то и хуже порчу новела. То, что она просто забыла за него не в счёт. Что?! Староста отказал Халвену в притязании на участок земли? Да этот ужасный староста просто его ненавидит и завидует. Упускаем то, что тот клочок земли оставлен вдове с двумя сиротам.