Иван Мроев - Дорога через миры (сборник фантастических рассказов)

Ах, как сладко было с нею!

А потом, уже одеваясь, она сказала: «Мы ещё увидимся…»

Выстрелы обрушились внезапно. Вот только что вроде никого и не было на том берегу, ан глядь — уже пылят колонны, а за ними пушки разворачиваются. А Прохор вроде как сомлел? Пропустил подход силы вражеской. Ротный, поди, заметил. А и ничего. Зачем с пуста позицию раскрывать? Вона пушкари ихние как раз сюда направляются, батарею развернуть хотят. Вот тут мы с ними и повоюем!

Он перевернулся на живот, проверил штуцер. Подсыпал пороху на полку. Приладился к тому, как целить будет. Хорошо бы офицера снять. Ни хрена не разберёшь у этих хранцев, кто из них кто! Все попугаями разна-ряжены, эполеты у половины армии, мундиры в галунах так изукрашены, что и не поймёшь, офицер перед тобой или кто…

Внезапно раздался близкий, гулкий и сочный звук. Дурак Сенька, рано стрелять начал! Сейчас отправят нам своих фланкёров на свидание.

Свидимся мы, говорит, ещё. Откуда? Дороги солдатские знаешь, какие? Редко когда два раз в одну деревню заводят…

Но очень лестно было Прохору думать о том, чтобы исполнилось её предсказание… Оно и так-то дорога солдатская едва ли опять в то же село завела бы. Да можно было хоть весточку послать. А там и сговориться как-нибудь…

От ведь баба, а! Один денёк-то и побыли вместе, разок всего и полюбились… ну, два. А как присушила! Эх, живу бы остаться. А после войны, Бог даст, чего бы и придумал. Два пальца, например, отстригут хранцы сегодня — вот и не строевой. А два пальца что? — два пальца ерунда. Да ежели ещё и медаль какую… Околоточным можно запросто пристроиться! И к ней, к Марье! Изволь-ка, баба, замуж! За кавалера. И что, что мужняя? Мало ли, что случается. Мужик — он и есть мужик. С солдатом ли ему ровняться?

А любы они друг другу до кровиночки, уж оно видно.

Придумаем что-нибудь.

Прохор вздохнул. Ладно. До того ещё дожить надо. От этих вот отбиться, что на том берегу…

Точно, надурил Сенька! Вон хранцы в ответ по нему палить начали. А пятеро к берегу перебежками смещаться начали. Теперь не зевать. Сейчас залягут, тут мы их и…

Ружьишко у Прохора было старое, пристрелянное, он был в нём уверен, как в отце родном. Задержал дыхание, подождал, пока выбранный им француз остановится. И выстрелил.

Сквозь клубы порохового дыма увидел, как француз подпрыгнул по-заячьи, всплеснув руками, и упал. Тут же залегли и остальные, лихорадочно водя дулами ружей в поисках стрелявшего. Похоже, они не заметили его дыма за кустами. Ненадолго. Но ещё одного он благодаря их промашке на тот свет выцелит… Вон того, что поднимается на колено, выставив вперёд ружьё. В штыковую, что ли собрался, рукосуй? Короткие усы вражеского солдата торчали щёточкой. И они всё вырастали в сознании Прохора, пока он целился, — словно в офицерскую трубу подзорную заглянуть. Эх, такую бы к штуцеру приспособить! Цены бы не было! Это как с трёх шагов стрелять!

Впрочем, странность с усами не помешала Прохору положить пулю прямо в грудь врагу. Тот, не успев встать, уткнулся в землю.

Эх, паря. И кто тебя звал к нам…

Остальные подались назад.

Теперь надо бы сменить позицию. Уж точно увидели. Навалятся. А Семён как раз замолчал почему-то. Сбегать, посмотреть. Хотя, скорее всего, ясно всё с солдатом. Но, даст Бог, раненый лежит… Тогда можно с ним отойти. Дескать, раненого в тыл. С другой стороны, ненадёжно. Ротный — скотина та ещё. Вполне мог повернуть дело так, что нелюбимый им унтер просто бросил позицию. Был же приказ: раненых в тыл не таскать, разве что у самого заряды кончатся. Тогда заодно. И сразу — обратно.

А что ротный мог перевернуть всё именно самым злым образом, Прохор не сомневался ни мгновения.

Впрочем, вопрос решился сам собой. Семён лежал, упав головой прямо в речку, и вода весело уносила рыжую струйку крови. На Прохора глядели только подошвы сапог с налипшими на них комьями земли.

Он потянулся за Семёновым штуцером. Руки сработали прежде головы и сами начали заряжать его. Теперь у Прохора два ружья. И новая позиция. Ещё повоюем!

Привалившись к обратному склону пригорка, он тихонько покурил свою носогрейку, разгоняя рукою дым и изобретая различные хитрости, чтобы хранцы его не задели, а он их как раз — наоборот. Но ничего так и не придумывалось. В общем, самое хитрое — разом из обоих ружей пальнуть и снова под защиту ив отползти.

Так он и сделал. Не одновременно, конечно, собачки дёргал, но два выстрела спроворил с малым промежутком. Одним попал, хотя, похоже, только ранил. Неважно — главное, бусурмане эти теперь подумают, что тут целое отделение залегло.

Тем временем бой разгорелся по всей линии. Зашагала пехота. Вдалеке выметнулись казаки, но французы довольно удачно пальнули по ним, и те отвернули в сторону. А на том берегу, прямо перед Прохором, уже основательно развернулись артиллеристы. Да много! Шесть пушек и две гаубицы. Рота! Серьёзное дело!

Им, конечно, не до Прохора, они по тучковским ухарям-братишкам бьют. Ну, сейчас он хранцам обедню попортит…

Осторожно выглянул — как раз вовремя. Из-за позиций пушкарей вышли человек пять французских пехотинцев с ружьями наизготовку. Явно по его душу. Залягут на том берегу и не дадут головы поднять. С пятью выстрелами против одного можно чувствовать себя уверенно.

Но он не стрелял. Рано. Французы были слишком далеко, чтобы надёжно в них попасть. А Прохор не имел теперь права промахиваться. Поэтому он, усмехаясь, лишь наблюдал за тем, как враги вдруг рассыпались, присели на колено, бойко крутя головами и поводя стволами своих фузей. Ага, они его потеряли! Ну, пусть подойдут, будет им подарочек…

Он тихонько скользнул на дно лощины и закусив губу, словно это могло сберечь тишину, хоронясь, едва ли не ползком перебрался на новую позицию. Отсюда враги оказались совсем близко. Шагах в тридцати, как на ладони. Они что-то лопотали, наклонившись, над трупами.

Прохор задержал дыхание и плавно потянул на себя собачку. Грохот выстрела раздался как обвал, над кустом, что его прятал, поднялся сизый пороховой дым.

Прохор не стал ждать, чтобы посмотреть на результаты. Он ходко бежал — даром что на четвереньках опять — к своей основной позиции. Здесь сразу схватился за своё родное ружьишко и лишь тогда выглянул, прицеливаясь.

Французы залегли лицом к его давешнему кусту. Один из них как раз выстрелил, повесив над собой сизое облако.

Тот же, в кого целил Прохор, лежал на боку, подгребая под себя руками, и громко кричал. Под его грудью расползалось кровавое пятно, которое тут же впитывалось в землю.

Прохор ругнулся про себя — не попал всё же! Но рассуждать было некогда, если он хотел французов ошеломить — а он этого хотел. И выстрелил в того, кто был поближе. Снова не стал смотреть на то, что получилось, а кинулся влево. Там залёг и начал перезаряжать оба штуцера. Осторожно выглянул. Второе тело в синем мундире не шевелится. Оставшиеся забегали, разворачиваясь в сторону бугра. Где уже никого нет.

Прохор выстрелил снова, и ещё один солдат противника вскрикнул и упал, зажимая рану на шее. Пожалуй, не жилец. Один из оставшихся в живых что-то выкрикнул и рванулся назад. Прохор пальнул, но на этот раз не попал. Последний француз тоже ходко отбегал к своим пушкам.

Снова перезарядить. У врагов на батарее суетились. А вы чего хотели, нехристи! На Рассею кто приходит, обратно редко жив выбирается! Сейчас мы офицерика подцепим, и вообще всё хорошо будет!

Подцепил. Хотя далековато было. Забегали на батарее, как петухи.

Выцелил ещё одного. Эх, не видит никто! И трофеев не подобрать. Чтобы предъявить ротному. А хоть самому полковому командиру, майору Степанову. Вот бы ещё зарядный ящик у залётных этих подпалить. Может, с этим и на «Егория» хватит. Тогда хрен ротному! — с георгиевским крестом его пальцем тронуть нельзя! И жалованье на треть больше!

Долго предаваться мечтам ему не дали. На сей раз французы уже не медлили. По нему сосредоточили огонь уже человек двадцать. Не по нему, конечно, — он-то позицию уже сменил. Но при таком плотном огне пули жужжали совсем близко. Совсем нехорошо. Да, с этими, пожалуй, не справиться. Кто-нибудь да подцепит…

И не сбежишь. Да и не хочется чего-то! Набегались вон аж до Смоленска! Хватит! Этак рукосуи те пол-Расеи захватят, пока мы всё пятиться будем.

Вдруг в нём поднялось чувство какого-то гордого возбуждения. А-а, подумал, целый взвод на него на одного направили! И двигаются теперь сторожко, вон, останавливаются, ищут. Давайте, идите! Пусть я лягу, но и вас сколько-нито с собою заберу.

Он чувствовал себя как на деревенском празднике, когда идёшь стенка на стенку и нет желания больше, чем победить парней из соседнего села. Пущай знают хранчики, что не все на русской земле отступают, что и их найдется кому бить. Вона много ваших лежат уже! Я свою жизнь окупил. Да ещё возьму цену с вас, прихвачу кое-кого с собой, чтобы по дороге к Богу скучно не было.