Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки - принц

Я щедро улыбнулся и сел. В зале разом будто прорвало плотину, все вскочили на ноги, поднялся шум, крики, всюду перекошенные лица, в глазах страх.

Карместер, нарушая субординацию, подбежал ко мне и едва не ухватил за руку, но вовремя удержался от такой неслыханной дерзости.

— Ваше высочество!

— Ну? — спросил я с интересом.

— Это невозможно! — вскрикнул он плачущим голосом. — Она же все… уничтожит! Все законы!

— Если успеете их принять, — сообщил я, — то ничего не уничтожит, это обещаю. Я, как гарант конституции и реформ, не изволю позволить. Но если вы не придете ни к каким решениям, то ей ничего уничтожать не придется, так как нет законов, ограничивающих ее волю! Не так ли?

Он остановился с раскрытым ртом, наконец вымолвил:

— Ваше высочество…

Я поднялся, сказал благожелательно:

— Дел у меня невпроворот, так что покину вас, законодатели вы мои мудрые. А вам советую не откладывать дело в долгий ящик и… начинать прямо сейчас. Сделайте хотя бы вчерне, а наждачком поработаете потом. Я распоряжусь, чтобы вам принесли еды и питья. Еды побольше, питья поменьше. И безалкогольного.

Церемония коронации должна была, по мнению Ротильды, затмить все предыдущие, и потому она сама выбирала костюмы, слушала музыкантов и браковала одного за другим, пока не отыскала тех, кто достоин играть во время такого великого события.

Немало времени билась над списком гостей, получался слишком куцым, а это умаление ее достоинства, но когда пробовала расширить, в нем обязательно оказывались всякие мерзавцы и негодяи, посмевшие остаться в стороне во время переворота, а некоторые, подумать страшно, даже сотрудничали потом с этим варваром и узурпатором!

Я картинно вздыхал, кривился, дескать, что за дурак, зачем пообещал свое высокое присутствие на церемонии, Ротильда чувствовала вину, подлащивалась, но это получалось настолько неумело, что мне становилось за нее неловко.

Сэр Норберт тоже хмурился, наконец как-то, выбрав момент, когда мы одни, посмотрел по сторонам и проронил:

— Ваше высочество…

— Сэр Норберт?

Он понизил голос и сказал совсем тихо:

— А что держит вас на самом деле?

Я пожал плечами.

— Обещание. Я сдуру брякнул, что буду присутствовать на ее коронации.

— Помню, — сказал он, — это было при мне. И что, только поэтому?

Я спросил сердито:

— Разве я не человек слова?

— Даже хозяин, — ответил он серьезно, и я не сразу понял, на что намекает, — но мне почему-то показалось, будто у вас обязательно отыщется связка серьезных причин, по которым вы должны срочно отбыть по делам.

— Как видите, — сказал я, — не отыскалась.

— Может, просто не хотите ее вытащить из кармана? А то и вовсе из рукава?

Я вздохнул, посмотрел ему в лицо. Он ответил таким же прямым, честным взглядом.

— Знаете, сэр Норберт, — сказал я, — мне как-то казалось, что вы прямой и бесхитростный рубака. А еще вы — прекраснейший стратег, который точно знает, что армии нужно при наступлении и что нужно при отступлении, и вы всегда это делаете сами, не ожидая приказов сверху.

— Спасибо, ваше высочество!

— Не за что, — ответил я, — это же не комплимент. Вы прекрасный руководитель легкой конницы и всегда видите картину в общем. Может быть, вам таким и остаться?

Он поклонился и отступил на шаг.

— Как вам будет угодно, ваше высочество. Я осмелился спросить только потому, что сейчас с вами нет ни графа Альбрехта, ни Вайтхолда, с которыми вы привыкли советоваться по важнейшим делам. Вот мне и показалось…

Он направился к двери, но когда протянул пальцы к дверной ручке, я вздохнул и сказал:

— Ладно, причина есть.

Он повернулся, но всем видом выказывал, что готов уйти, чтобы не вынуждать меня раскрывать то, что я раскрывать не хочу.

— Вы в самом деле, — сказал я, — начали заменять мне Альбрехта, Вайтхолда и других близких друзей и советников. Я даже и не заметил, как это случилось. Сперва только потому, что не с кем словом перемолвиться, а потом увидел, что мозги у вас работают так же хорошо, как и руки.

Он ответил с неловкостью:

— Вы переоцениваете меня, ваше высочество.

— Это вы недооцениваете себя, — возразил я, — потому всегда в тени. И только случайности могут вас из нее вывести. Вот как эта, когда других военачальников возле меня не оказалось. Я о тех, с кем привык обсуждать свои планы.

Он повторил, глядя в пол:

— Вы переоцениваете меня, ваше высочество. Просто, находясь рядом с вами, невольно начинаешь жить этими мыслями и даже стараешься понимать причины и мотивы…

— Тогда постарайтесь понять и сейчас, — сказал я.

Он с виноватым видом развел руками, но я смотрел требовательно, и он пробормотал:

— Мне кажется, у вас есть и своя цель помимо того, что пообещали королеве быть на церемонии.

— Ну-ну, — подбодрил я, — это понятно. Но какая цель?

Он сказал, запинаясь и подбирая слова:

— Думаю, это связано с Хартией. Вам нужно, чтобы в королевстве успело ее прочесть как можно больше народу.

— Ну-ну, а дальше?

Он сказал еще медленнее:

— И, наверное, чтобы успели принять… какие-то законы, которые вынуждена будет… выполнять и королева… Не так?

Я широко улыбнулся.

— Норберт, вы прекрасно умеете делать правильные выводы почти при отсутствии следов. Все верно, нам нужно будет принять Хартию в виде основного документа…

— Королева будет присутствовать? — спросил он быстро.

Я отмахнулся.

— Зачем ей забивать голову всякими законами, когда она занята намного более важными делами?

— Выбирает платье, в котором сядет на трон?..

— И серьги, — добавил я.

Он чуть улыбнулся уголками губ, но глаза оставались серьезными.

— А потом?

— После помазания, — ответил я, — ей и преподнесут Хартию.

— Она ее порвет в клочья, — сказал он.

— Пусть рвет, — ответил я равнодушно. — Хартия — закон, что вступит в действие в момент принятия. И всякий, кто осмелится ослушаться, — совершит преступление. А так как местные еще не понимают, что закон выше даже короля…

Он сказал понимающе:

— Оставите здесь армию?

— Половины хватит, — ответил я великодушно. — Думаю, это будет первый в истории случай, когда население будет радоваться присутствию проклятых оккупантов!

— Которые будут защищать их свободы от их же королевы? — спросил он. — Да, уникальный случай.

— Ротильда, — сказал я мягко, — хороший человек и заботится о своем народе. Так, как считает нужным. И ей неважно, хочет тот такую заботу или нет. Потому наша армия и побудет здесь какое-то время…

— Пока народ не научится защищать себя сам?

— Точно, дорогой друг. Точно.

Я вошел в ее покои, громко топая, чтобы фрейлины разбежались, но они за это время то ли как-то учуяли своей женскостью, что меня страшиться вообще-то не стоит, то ли поверили, что миром правит их королева Ротильда Дрогонская, но лишь заулыбались мне навстречу.

Ротильда, видя мое недовольное и озабоченное лицо, сказала торопливо:

— Милый, я знаю-знаю, что задержала тебя!.. Но все уже закончено, коронование назначено на послезавтра в полдень. И ты сможешь наконец-то обнажить меч и устремиться навстречу новым великим подвигам!

Я протянул ей бумаги.

— Тогда, Ваше Величество, подпишите вот это… да-да, привыкайте входить и во все мелочи — такова жизнь коронованных особ.

Она воскликнула:

— Я знаю, но не сейчас же!

— А завтра будете заняты еще больше, — сказал я настойчиво.

Из-за моей спины вышел ее юный паж, на подносе массивная чернильница из серебра, золотой стаканчик для перьев, там их целый пук, а также большая королевская печать.

Ротильда, поморщившись, схватила перо, я услужливо расстелил перед нею лист, придерживая края, чтобы не скрутились обратно в трубочку.

Задержав на мгновение руку, Ротильда быстро пробежала глазами первые строки, там насчет недопущения потравы полей одного лорда другим лордом, хотя вообще нужно бы написать «скотом лорда», хотя кто заметит разницу, вон и Ротильда быстро подмахнула, я тут же подал второй, третий, четвертый…

Следующие уже не читала, ставила росчерк быстро, энергично, даже по этому жесту видно сильную и уверенную женщину, а я прижимал печатью и тут же подавал следующий лист, а печать держу наготове, чтобы шлепнуть сразу, захватывая краем растопленного сургуча хвостик подписи.

Мне кажется, ей все-таки нравится, что я вот так прислуживаю при всех, даже фрейлины начинают поглядывать на меня свысока.

Я дождался последней бумаги, собрал все в кучу, поклонился и отступил.

— Не буду мешать столь увлекательному занятию! Продолжайте с финтифлюшками…