Terry Pratchett - Санта-Хрякус (пер. С.Увбарх под ред. А.Жикаренцева)

– Когда я вышел однажды да-да-да-да-да черт знает зачем – в общем, за да-да-да, я увидел прекрасную деу-вау-шку и, кажется…

Трубы органа гудели от едва сдерживаемой энергии. Библиотекарь хрустнул суставами пальцев. Это заняло некоторое время. А потом он потянул на себя рычаг давления.

Гудение превратилось в настойчивое «ум-ум-ум».

Очень осторожно он отпустил педаль.

Когда звуки органа донеслись сквозь стены, Чудакулли прервал свое пение.

«Отличная музыка для ванной, – подумал он. – Какой подходящий момент».

Жаль, правда, она заглушается всеми этими ванными штуковинами.

Именно в этот момент он и заметил маленький рычажок с надписью «Музыкальные трубы».

Чудакулли был человеком, который никогда не задумывался о том, за что отвечает та или иная кнопка, – ведь куда проще и быстрее выяснить все простым нажатием. Так он и поступил. Но ожидаемой музыки не последовало. Вместо этого несколько панелей бесшумно скользнули в сторону, открыв множество рядов бронзовых форсунок.

Библиотекарь весь ушел в музыку, парил на ее крыльях. Его руки и ноги танцевали по клавишам, постепенно приближаясь к крещендо, являвшемуся финалом первой части Катастрофической сюиты Бубблы.

Одной ногой он ударил рычаг с табличкой «Форсаж», а другой открыл кран на баллоне с закисью азота (она же – веселящий газ).

Чудакулли постучал по форсункам.

Ничего не произошло. Он осмотрел пульт управления и вдруг увидел маленький бронзовый рычажок с надписью «Связь с органом».

Разумеется, аркканцлер немедленно потянул его. Однако и теперь музыка отказалась звучать, вторя звукам льющейся воды, но вместо этого раздался странный булькающий звук, который становился все громче и громче.

Разочарованно махнув рукой, Чудакулли принялся намыливать грудь.

– …Стремительный бег олененка… игра… ха? Что…

В тот же самый день дверь в ванную была заколочена и на ней появилась табличка:

«Не пользоваться ни при каких обстоятельствах. Это – ВАЖНО».

Однако, заколачивая дверь, университетский садовник Модо не стал забивать гвозди до конца – чтобы потом их легче было вытащить. Как говорится, он никогда не предполагал и никогда не располагал – просто хорошо знал, как работает разум волшебников.

Мыло найти так и не удалось.

Думминг и его друзья-студенты внимательно наблюдали за Гексом.

– Он же не может так просто взять и остановиться, – сказал Адриан «Чокнутый Дронго» Турнепс.

– Но муравьи остановились, – возразил Думминг и вздохнул. – Ну хорошо, установи эту штуковину на место.

Адриан осторожно установил маленького плюшевого мишку над клавиатурой Гекса. Машина мгновенно заурчала. Муравьи забегали. Мышка запищала.

Данный опыт повторялся уже в третий раз.

Думминг снова посмотрел на единственную написанную Гексом фразу:

«+++ Мое! Уа-а-а-а! +++»

– Мне совсем не хочется сообщать аркканцлеру, – мрачно произнес он, – что, как только мы убираем плюшевого мишку, эта машина перестает работать. Меня прибьют на месте.

– Э… но ты всегда можешь заявить, – подсказал Чокнутый Дронго, – что МПМ – неотъемлемая часть Гекса.

– Думаешь, это поможет? – неохотно спросил Думминг.

Если бы этот мишка хоть немного походил на свой лесной прообраз… Впрочем, какая разница…

– В каком смысле? Лучше ли это звучит, чем просто «маленький плюшевый мишка»?

Думминг кивнул.

– Конечно лучше. Без вопросов.

Гавейн сказал, что из всех принесенных Санта-Хрякусом подарков больше всего ему понравился стеклянный шарик.

А она спросила: какой-такой шарик?

А он ответил: ну тот, из камина. И вообще, с этим шариком он, Гавейн, еще не проиграл ни одной игры. Потому что он, шарик, катался как-то по-другому.

С приходом утра пошел снег, а нищие продолжали свое хаотичное, обратно-возвратное движение по городским улицам.

Периодически кто-то из них сытно рыгал. Все были в бумажных шляпах – за исключением Старикашки Рона, который съел свою шляпу почти сразу.

Из рук в руки передавалась жестянка со смесью выдержанных вин, спирта и еще чего-то, украденного Арнольдом Косым с завода масляных красок, что на Федрской улице.

– А гусь был весьма неплох, – сказал Человек-Утка, ковыряясь в зубах.

– Самое смешное, твоя утка, что у тебя на башке, никак не отреагировала на то, что ты хладнокровно сожрал ее сородича, – ковыряя в носу, ответил Генри-Гроб.

– Какая утка? – не понял Человек-Утка.

– Кстати, а что это было, такое жирное? – спросил Арнольд Боковой.

– Это, мой милый друг, был паштет из гусиной печенки. Готов биться об заклад, прямиком из Орлей. И кстати, весьма неплохой.

– А вот я от него расперделся.

– Вот он, мир высокого кулинарного искусства, – весело произнес Человек-Утка.

Наконец они подошли к двери любимого ресторана. Человек-Утка мечтательно посмотрел на витрину затуманенными глазами.

– Здесь я когда-то ужинал почти каждый день, – промолвил он.

– А чё перестал-то? – спросил Генри-Гроб.

– Не знаю… – пожал плечами Человек-Утка. – Некоторые части моей жизни… они все в каком-то тумане. Но точно помню, что тогда я был совсем другим человеком. Тем не менее, – он похлопал Арнольда по голове, – как говорится: «Лучше по-дружески закусить старым башмаком, чем съесть большой бифштекс с врагом». Эй, Рон, твоя очередь.

Они поставили Рона перед черным входом и постучались. Когда официант открыл дверь, Старикашка Рон широко улыбнулся ему, продемонстрировав все свои выпавшие зубы и обдав своим знаменитым прирученным запахом.

– Десница тысячелетия и моллюск! – воскликнул он, приложив руку ко лбу.

– Со страшдеством всех вас, – перевел Человек-Утка.

Официант хотел было закрыть дверь, но Арнольд Косой был наготове и тут же сунул в стремительно уменьшающуюся щель свой башмак[27].

– Мы подумали, может, вы хотите, чтобы мы заглянули к вам во время страшдественского ужина и порадовали ваших клиентов приятным сантаславием? – сказал Человек-утка.

Рядом с ним вулканически раскашлялся Генри-Гроб. Кашель даже звучал по-зеленому.

– Бесплатно, конечно.

– Сейчас как-никак страшдество, – добавил Арнольд.

Тут следует отметить, что Арнольд Косой, Генри-Гроб, Старикашка Рон и Человек-Утка не состояли в Гильдии Попрошаек, поскольку даже у этой Гильдии были свои стандарты. Однако жили они довольно-таки неплохо – опять-таки согласно тем же довольно низким стандартам. И все благодаря правильному применению Принципа Уверенности. Люди были готовы отдать им все, что угодно, только бы эти жуткие нищие убрались с глаз долой.

Через несколько минут друзья снова отправились в путь, толкая перед собой тележку с довольным Арнольдом, обложенным наспех завернутыми пакетами.

– Люди могут быть такими щедрыми, – сказал Человек-Утка.

– Десница тысячелетия и моллюск.

Пока они толкали тележку через канавы и сугробы, Арнольд исследовал дары благотворительности.

– Какой-то знакомый вкус! – вдруг воскликнул он.

– В каком смысле?

– В смысле грязи и башмаков.

– Скажешь тоже! Это же самый шикарный ресторан в городе.

– Да… да… – Арнольд задумчиво жевал. – Но вдруг мы теперь тоже все из себя шикарные?

– Не знаю. Рон, ты шикарный?

– Разрази меня гром.

– О, звучит очень шикарно.

На реку Анк медленно падал снег.

– Тем не менее… счастливого Нового года, Арнольд.

– Счастливого Нового года, Человек-Утка, и твоей утке – тоже.

– Какой утке?

– Счастливого Нового года, Генри.

– Счастливого Нового года, Рон.

– Разрази нас гром!

– И да благословит нас бог, каждого из нас, – завершил Арнольд Косой.

Они потихоньку скрылись за плотным снежным покрывалом.

– А который именно бог?

– Не знаю. Да какой хочешь.

– Эй, Человек-Утка!

– Да, Генри?

– Помнишь, ты говорил о бифштексе с врагом?

– Да, Генри.

– А разве бывают бифштексы с врагами? По-моему, это как раз из врагов делают бифштексы.

– Вообще-то, бифштексы делают из коров.

– А из башмаков?

– Вряд ли, Альберт. Но я имел в виду… А потом остался только снег.

А потом он стал таять на солнце.

В том смысле, что человек заслужил, чтобы его кровь пролили. Или не заслужил, но кровь его тоже пролили – такое тоже возможно. В общем, детскую логику понять очень трудно.

Данный разговор может создать вполне достаточное впечатление о человеческой цивилизации. По крайней мере о том, чем она жила до того, как переселилась на дно морское, в резервации или обратилась в дымящиеся кучки пепла.