Генри Каттнер - Робот-зазнайка (авторский сборник)

— Ты с ума сошла, — сказала я.

— Нет. Так оно и есть. Мистер Генчард говорил то же самое. Говорил ведь он, что теперь придется строить новый домик. Хорошие жильцы не поедут в плохой квартал. У нас живут сомнительные эльфы, вот и все.

Я разинул рот и уставился на жену.

— Угу. Те, что привыкли ютиться в трущобах. Пари держу, у них в кухне живет эльфовская коза, — выпалила Джеки.

— Что ж, — сказал я, — мы этого не потерпим. Я их выселю. Я… я им в трубу воды налью. Где чайник?

Джеки вцепилась в меня.

— Не смей! Не надо их выселять, Эдди. Нельзя. Они вносят плату, — сказала она. И тут я вспомнил.

— Станок…

— Вот именно. — Для пущей убедительности Джеки даже впилась ногтями в мою руку. — Сегодня ты бы погиб, не спаси тебя счастливый случай. Наши эльфы, может быть, и неряхи, но все же платят за квартиру.

До меня дошло.

— А ведь мистеру Генчарду везло совсем по-другому.

Помнишь, как он подкинул ногой камень на лестнице у берега и ступенька провалилась? Мне-то тяжко достается. Правда, когда я попадаю в станок, за мной туда же летит цилиндр и останавливает всю махину, это так, но я остался без работы, пока не починят станок. С мистером Генчардом ни разу не случалось ничего подобного.

— У него жильцы были не того разряда, — объяснила Джеки с лихорадочным блеском в глазах. — Если бы в станок угодил мистер Генчард, там бы пробка перегорела. А у нас живут сомнительные эльфы, вот и удача у нас сомнительная.

— Ну и пусть живут, — сказал я. — Мы с тобой — содержатели притона. Пошли отсюда, выпьем у Терри.

Мы застегнули дождевики и вышли; воздух был свежий и влажный. Буря ничуть не утихла, завывал порывистый ветер. Я забыл взять с собой фонарик, но возвращаться не хотелось. Мы стали спускаться по холлу туда, где слабо мерцали огни Терри.

Было темно. Сквозь ливень мы почти ничего не видели. Наверно, поэтому и не заметили автобуса, пока он не наехал прямо на нас, — во время затемнения фары почти не светили.

Я хотел было столкнуть Джеки с дороги, на обочину, но поскользнулся на мокром бетоне, и мы оба шлепнулись. Джеки повалилась на меня, и через мгновение мы уже забарахтались, в чавкающей грязи кювета, а автобус с ревом пронесся мимо и был таков.

Мы выбрались из кювета и пошли к Терри. Бармен выпучил на нас глаза, присвистнул и налил нам по рюмке, не дожидаясь просьбы.

— Без сомнения, — сказал я, — они спасли нам жизнь.

— Да, — согласилась Джеки, оттирая уши от грязи. — Но с мистером Генчардом такого бы не случилось.

Бармен покачал головой.

— Упал в канаву, Эдди? И вы тоже? Не повезло!

— Не то чтоб не повезло, — слабо возразила Джеки. — Повезло. Но повезло сомнительно. — Она подняла рюмку и посмотрела на меня унылыми глазами. Мы чокнулись.

— Что же, — сказал я. — За удачу!

Говорят, фантасты любят загадывать людям загадки. Генри Каттнер тоже загадал их немало. Не только в литературе — в жизни.

Притом, что в биографии его не было ничего необычного. Родился он в 1914 году в Лос-Анжелесе, в семье, представлявшей собой некое «этническое среднее» чуть ли не всех национальностей, живущих в этом городе. Он был отчасти англичанин, отчасти еврей, отчасти немец, поляк и ирландец. Социальные слои, к которым принадлежала семья, тоже принято характеризовать как «средние». Отец его был владельцем книжной лавки. Потом положение семьи пошатнулось. Отец умер, когда Генри было пять лет. Чтобы как-то продержаться, мать открыла пансион в Сан-Франциско, но в деле этом не преуспела и несколько лет спустя вернулась в родной город. Там Генри окончил среднюю школу и его пристроили в литературное агентство, принадлежавшее дальнему родственнику. Может быть, эта работа была выбрана по настоянию самого Генри — мальчик увлекался литературой.

Литературные пристрастия его, впрочем, не отличались оригинальностью. Они были точно такие же, как и у большинства мальчишек того времени. До двенадцати лет Генри зачитывался Берроузом, потом, в 1926 году, появился первый американский журнал научной фантастики, «Эмейзинг сториз», и юный Каттнер свои симпатии отдал ему.

«Эмейзинг сториз» обладал своеобразным обаянием достоверности. Его издатель Хьюго Гернсбек был придирчив к технической стороне дела, и в этом журнале даже сам знаменитый Берроуз не осмелился бы сообщить, что герой, скажем, попал на Марс «способом, который со временем может выясниться». А какой мальчишка не любит техники и не мечтает знать о ней все? Но и «Эмейзинг сториз» со временем отошел на второй план. Каттнер увлекся журналом «Вирд тейлз». В нем печатались произведения «готического» плана, и авторы его считали себя наследниками Натаниеля Готорна, Эдгара По, Мери Шелли, Уилки Коллинза. В этом журнале и было опубликовано в 1936 году первое произведение Каттнера — стихотворение «Баллада богов». Больше он стихов не писал, но в том же году там появилась и первая его вещь в прозе, «Кладбищенские крысы», «рассказ ужасов», вполне отвечавший самой что ни на есть «готической» традиции журнала. Впоследствии Каттнер запретил перепечатывать этот рассказ, но в момент его появления испытывал, надо думать, те же чувства, что и другие начинающие авторы, когда их работу заметили. Во всяком случае, за первым рассказом последовал второй, за вторым — третий все в том же «готическом» роде: сердце молодого Каттнера никак не смягчалось. Завершением этого цикла послужил рассказ «Я вампир».

И все же чтение трезвого «Эмейзинг сториз» не прошло даром. Меньше чем через два года Каттнер уже снова увлекался фантастикой. Заняться ею всерьез ему, правда, какое-то время казалось трудно — не хватало научной подготовки… Но недостаток технических подробностей, так ценимых Гернсбеком, искупался у Каттнера юмором. Его было в научной фантастике Каттнера не меньше, чем в ранних его вещах — ужасов. Так появился сборник рассказов «Голливуд на Луне».

В том же году он познакомился с Катериной Мур (род. в 1911 году). Она была уже известной писательницей — настолько известной, что издатели дате перестали скрывать, что она женщина: фантастика считалась неженским делом. Каттнер, впрочем, так не считал. Три года они работали вместе — и не без пользы для Каттнера. Он, правда, лучше умел построить сюжет, но она — лучше его разработать, отделать, придать художественную завершенность, а иногда и просто дописать начатую Генри вещь. Если дело не шло на лад, он способен был забросить рассказ и начать выдумывать новый.

Потом они поженились. И продолжали работать вместе.

Они теперь были очень на виду, их знали многие. И никто не видел в Каттнере ничего загадочного.

Странности? Пожалуй. Но кто без странностей!

Подсмеивались над несвежими рубашками Каттнера, над его стремлением как можно реже прибегать к услугам бритвы. Удивлялись его нелюбви к автомобилю — и поразительному шоферскому искусству, которое временами он обнаруживал. Восхищались нервной энергией, вспыхивавшей в нем, едва он садился за пианино, — бешеные мелодии возникали в эти минуты. Свои достоинства, свои недостатки — фигура вполне бытовая.

Все знали Каттнера — и никто не знал, кто такой Каттнер.

Когда была напечатана «Баллада богов», один читатель попросил журнал сообщить ему, кто скрывается под этим псевдонимом — Генри Каттнер. Как нарочно, большинство своих последующих вещей Каттнер действительно подписал псевдонимами. Их было столько, что после того, как тайна раскрылась, одному фантасту нечаянно даже отказали в праве на существование. Его настоящую фамилию, которой он подписывал свои произведения, приняли за очередной псевдоним Генри Каттнера.

Каттнер при этом отнюдь не стремился мистифицировать читателя. Просто так получилось.

У Каттнера было качество нужное художнику, но его, Каттнера, всегда подводившее — артистичность. Его художественный темперамент был подвижен сверх всякой меры, дар имитации развит чрезвычайно. Стоило какому-нибудь писателю его поразить — и этот художественный толчок порождал цикл рассказов. Причем одновременно из-под пера Каттнера могли выходить рассказы совсем другого плана. Все это писалось под разными псевдонимами. Сколько было псевдонимов, столько и Каттнеров.

Постепенно каждый из них — Льюис Педжетт, Лоуренс О'Доннел, Кейт Хеммонд, Кельвин Кент, Пол Эдмондс — приобретал известность. Но славу приобрел только сам Генри Каттнер, когда выяснилось, что он в одном лице воплощал их всех.

Слава, а вместе с ней и известная материальная независимость помогли Каттнеру осуществить свою давнюю мечту. К тому возрасту, когда у многих появляется особенно острая потребность учить окружающих, Каттнер сам засел за учебу. Он поступил в Южно-Калифорнийский университет и окончил его в 1954 году — сорока лет от роду. Четыре года спустя он должен был защищать магистерскую (кандидатскую) диссертацию по физике, но неожиданно умер во время сердечного, приступа.