Питер Дэвид - Сэр Невпопад из Ниоткуда

Я об этом подумал, не сводя с него боязливого взгляда. Гранит как-то странно скосил глаза к переносице, бессильно уронил руки… и доблестный его меч со звоном упал на пол.

— Сэр Гранит! — орали за дверью. Кто-то отчаянно заколотил по ней могучими кулаками. По-видимому, внезапная тишина озадачила тех, кто собрался у порога, еще больше, нежели шум сражения.

Я бросился на пол и по-пластунски скользнул вперед, чтобы ухватить проклятый меч, наставить на Гранита острие и при помощи такого аргумента заставить его еще раз рассмотреть условия поединка, которые я предлагал. Я крепко вцепился в рукоятку, прижал ее почти к самому полу, а лезвие приподнял и нацелил Граниту в грудь. И как раз собирался сказать ему, чтобы он не двигался с места, а не то… Но я недооценил силу, с какой безобидный магический кристалл шарахнул сэра рыцаря по лбу: Гранит выбрал именно этот момент, чтобы рухнуть вперед, как подкошенный дуб.

Разумеется, он угодил прямехонько на меч, любезно подставленный мною. И буквально нанизался на него. Розали испустила пронзительный вопль. Великолепное зазубренное лезвие, красное от крови, на глазах у бедняжки выскочило из-под лопатки ее супруга. Что до самого Гранита, то старина в эти последние секунды своей жизни, как и на всем протяжении нашего поединка, не сказал ничего более или менее существенного. Падая на пол и при этом все глубже нанизываясь на меч, он издал не совсем внятный, но громкий звук, напоминавший сочную отрыжку. Мне стало даже как-то неловко. Наконец он приземлился на согнутые локти, заметил, что я сжимаю ладонями рукоять его любимого оружия, и изловчился отпихнуть меня в сторону. Видно, чтобы я не поганил своими руками его драгоценный меч. Он сам вцепился в рукоятку и стал глядеть на нее не мигая в немом изумлении. Видно, только теперь до бедняги дошло, что тело его сделалось своего рода ножнами для лезвия, которое столько раз верой и правдой служило ему в боях. Потом он разомкнул губы и коснеющим языком произнес ругательство — довольно пошлое, избитое и, возможно, не совсем подобающее рыцарю, но в данной ситуации, пожалуй что, и уместное. И свалился замертво. Дверь спальни беспрестанно содрогалась под градом ударов. Не иначе как два-три мускулистых рыцаря пытались высадить ее могучими плечами.

— Это зрелище вполне может нас скомпрометировать, — сказал я, обращаясь к Розали и кивком указывая на мертвого Гранита. Произнося это, я и не думал шутить, поверьте. Просто ляпнул первое, что пришло в голову. Иначе мне было не совладать с подступавшей тошнотой. Я уже упоминал, что от вида крови меня мутит.

Розали трясущимися губами промямлила в ответ что-то невнятное. Бедняжка была явно не в себе. Мне следовало придумать, как выпутаться из этой передряги, причем соображать надо было за нас обоих. Но у меня от пережитого как назло полностью отключились мозги. И только чудовищным усилием воли я стряхнул с себя оцепенение и дурноту и шепотом велел Розали:

— Подай мою тунику! Быстрей!

Она подчинилась, я поспешно натянул тунику, отряхнул и пригладил ее, что придало мне хотя бы более или менее благопристойный вид.

— Прячься, прячься скорей! — шептала Розали. Но мне на ум вдруг пришло кое-что получше.

— Некуда прятаться, да и ни к чему. Ты только подыграй мне, вот и все. Слушай, что я буду говорить, и причитай как можно горше.

— Но они тебя услышат!

— Как раз это мне и нужно! — И без дальнейших пояснений я начал вопить:

— Не делайте этого, милорд! Вам есть ради чего жить!

Старый осел Гранит, упокой, Господи, его душу, умер, сжимая в ладонях рукоять своего меча. На мое счастье. Для придания картине еще большей достоверности я вцепился пальцами в его мертвые коченеющие кисти (пренеприятное ощущение, скажу я вам!) и что было мочи взревел:

— Пожалуйста, остановитесь, сэр! Не надо! Они этого не стоят! Вы нужны всем нам! Не делайте этого!

До Розали пока еще не дошло, что я такое затеял, но она послушно мне вторила, сперва негромко и не очень уверенно, но после разошлась и стала визжать так громко, что у меня чуть уши не заложило:

— Дорогой мой! Пожалуйста, хоть меня-то пожалейте! Не надо! Невпопад прав, тысячу раз прав! Не надо! А-а-а!

И вот когда бедняжке удалось исторгнуть из своей груди самую что ни на есть высокую ноту, дверь с треском распахнулась, ударилась о стену, и в проем, отталкивая друг друга, протиснулись рыцари: сэр Кореолис из Срединных земель, а за ним сэр Юстус из Хайборна. А позади этих двоих толпились остальные. Я разглядел среди них даже моего наставника — вернее, официально почитавшегося таковым сэра Умбрежа. Старикан вытягивал тощую шею, пытаясь из-за спин разглядеть, что происходит в Гранитовой спальне. Сэры рыцари все как один опешили при виде мертвого Гранита и молча на него таращились. Но внезапно тишину нарушил властный голос:

— Дорогу его величеству! Дорогу королю!

Все поспешно расступились в стороны, и на пороге появился его величество Рунсибел, следом за которым, по своему обыкновению, семенил придворный шут Одклей. Просто удивительно, как велики были внешние различия между этими двоими! Король, при всех его многочисленных недостатках, внешне выглядел весьма внушительно. Его отличали неизменная сдержанность и присутствие духа. Он с его немного выдававшейся вперед головой всегда чем-то напоминал мне ястреба, который высматривает добычу, паря в небе. Слава мудрого и справедливого правителя, а также грозного противника на поле брани и в диспутах настолько предшествовала его величеству, что тому порой приходилось прилагать усилия, чтобы ее нагнать. Королева, добродушная, отлично воспитанная и, в общем-то, довольно безобидная леди, родила ему единственное дитя — наследницу престола принцессу Энтипи, которую я к моменту описываемых событий еще ни разу не видел.

В противоположность Рунсибелу шут Одклей был низкорослым и сутуловатым. Его крупную голову украшали немногочисленные пряди рыжевато-коричневых волос, торчавшие в разные стороны, а глаза шута были разного цвета и то и дело меняли оттенки… Он беспрестанно кривлялся и паясничал, при этом ни в повадках, ни во внешности его нельзя было заметить решительно ничего не то что бы смешного, но даже просто забавного. Рунсибел полагал, что иметь при себе несмешного шута — это очень оригинально.

Король наш, прежде чем заговорить, всегда выдерживал многозначительную паузу. Такое уж у него было обыкновение. Не знаю, желал ли он таким образом придать своим словам больше веса или просто тянул время, чтобы лучше осмыслить происходящее и не сморозить глупость, не разобравшись, что к чему.

— Что, — наконец изрек он, — здесь происходит?

Розали обратила ко мне взгляд, полный отчаяния и мольбы о помощи. Только что она вопила во всю мочь, заклиная Гранита не делать этого, как я ей велел, теперь же несчастная боялась неосторожным ответом на прямой вопрос погубить себя и меня. Она ведь так и не догадалась, что было у меня на уме. Я в душе был ей очень благодарен за это молчание. Меня-то как раз страх почти отпустил. Я глубоко вздохнул, как человек, готовящийся поведать о чем-то печальном (а на самом деле попросту собираясь с духом, чтобы в очередной раз при помощи отчаянного вранья выпутаться из опасного положения), разжал ладони и поднялся на ноги. Я вовсе не собирался скрывать от вошедших, что прикасался к рукоятке треклятого меча и к мертвым пальцам Гранита. Напротив, в моих интересах было, чтобы все это заметили.

— Сэр Грэнитц, — так начал я свой рассказ, решив, что при данных обстоятельствах уместней будет назвать покойного его настоящим именем, — был чрезвычайно подавлен тем, какой оборот приняли события в Пелле.

— Продолжай, — негромко, без всякого выражения приказал король.

— О чем… свидетельствует его… в первую очередь его возвращение сюда, в замок, не так ли? — бессовестно врал я. — Я хочу сказать, что хотя вы, ваше величество, приказали ему отправиться к одной из границ, он… он вернулся сюда… А все потому, потому что он… считал себя недостойным. Недостойным того доверия, каким вы его облекли.

Я сделал паузу и опасливо взглянул на короля. Как-то его величество отнесется к моей выдумке?

Рунсибел долго ее обдумывал и наконец велел мне:

— Дальше.

«Кажется, он это соизволил скушать, — пронеслось у меня в голове. — Но от короля помощи не дождешься, надо поддать жару».

В самом деле, можно ли говорить о трагическом происшествии с Гранитом таким спокойным тоном, какой я взял в начале своего рассказа?! И тогда я зачастил:

— Ему не давали покоя мысли о том, как неладно все вышло в Пелле. Ему поручили пресечь беспорядки, а он нанес казне вашего величества серьезный урон, сократив число налогоплательщиков и, следственно, налоговых поступлений. Но дело не только в этом. Видите ли, сэр Грэнитц был по характеру куда более мягким и сострадательным человеком, чем вы, ваше величество, и все вы, милорды, привыкли считать. Он скрывал эту черту своего характера от всех… кроме леди Розали, разумеется… и ему было безумно жаль… безумно жаль… — Я не мог вспомнить, кого именно должен был, согласно моему бессовестному вранью, пожалеть этот осел Гранит, и со злости стукнул себя кулаком по колену. Во-первых, это освежило мою память, а во-вторых, наверняка придало моим словам больше убедительности и задушевности. — Безумно жаль всех тех мирных жителей Пелла, всех женщин и детей, которые заживо сгорели в огне…