Евгений Лукин - Прошка с большой буквы

— Ух ты!

— Перчатки выдали нитяные. Я им пытаюсь втолковать, что мне без них удобнее… Зачем они вообще в участке? Чтобы отпечатков не оставить?.. А они — ни в какую! Надевай — и всё! Положено. Ну положено так положено. Надел. Сел за пульт. И ты не поверишь: пальчики сами по кнопкам забегали… Ни фига ни в чём не смыслю, а пальчики бегают. И не промахнулись ни разу!

— Классно…

— Так вот есть у них там, в будущем, такая одна проблемка — интеллектуальный диссонанс называется. Это когда шмотки оказываются умнее своего носителя.

— И чо?

— Ну так шмотки-то — они же друг с другом контачат! Обувь со штанами, штаны с пиджаком… А тут уж и до заговора недалеко! Бунт вещей, прикинь! Столковались, короче, и вытряхнули из себя того дурика… ну, которого я задержал… Вытряхнули — и пошли искать кого поумнее.

— Нашли? — обмирая от любопытства, спросил я.

— Ага! Нашли! — ощерился Мундыч. — Много ты там таких найдёшь! А тут ещё закономерность: чем грядушка слабоумнее, тем он одеться покруче норовит… — Выпил, подмигнул. — А прикид этот его взбунтовавшийся мы ещё месяц ловили…

— А чего там ловить? — опешил Петька. — Видно же: шмотки — а в них никого…

— Ну как это никого? — лукаво прищурился Мундыч. — Я ж тебе говорю: вещи — ум-ны-е! Заложника взяли…

— Ни фига с-се… — выдохнул Петька. — Это как?

— А так… Проникли в хату ночью, пока он голый спал, наделись на него — и вперёд. А он-то, бедолага, даже на помощь позвать не может — всё у них под контролем… Мало того! Они ему карьеру сделали — в главари мафии вывели! А чего? Одёжка — последнего поколения! Подумаешь там — мафию возглавить… Мы троих крёстных отцов задержали — троих! — пока сообразили, что люди тут вообще ни при чём… что это прикид шкодит…

Мы с Петькой сидим ошалелые, представить пытаемся. Потом Петька с запинкой говорит:

— А вот машины времени… тоже умные?

— Умнее всех! — чуть ли не с гордостью заверяет Мундыч. — Ты думаешь, почему до сих пор ни одну подбить не удалось?

Осёкся, да поздно. Смотрим на него во все глаза. Крякнул Мундыч, взгляд отвёл.

— А, ладно! — говорит. — Только, ребята, никому ни слова… Это я вам нечаянно служебную тайну выдал… Короче, так. Никто никого никогда не подбивал…

— А-а… что же тогда на этих… на пьедесталах?..

— Известно что! — хмуро объясняет Мундыч. — Дали заказ скульптору, съездил он на автомобильное кладбище, набрал обломков, перекурочил, покрасил… Ну и водрузил.

— Зачем?

— Ну вот! — всхохотнул Мундыч. — Зачем! А ещё староста класса! Чтобы хронопатриоты глядели и гордились…

Надо же! А я, главное, удивляюсь, почему это у машины времени — и вдруг фордовский бампер, только помятый сильно.

А дня через два забрали нашего Мундыча. «Скорая помощь» приехала — и забрала. Будто бы в наркологию. Только, я думаю, никакая это была не «Скорая помощь». Разболтался Мундыч, государственные тайны выдавать начал — вот и упрятали, чтоб язык не распускал.

— Как бы, — говорю, — они и до нас не добрались…

— А чего до нас добираться?

— Ну как… Начнут всех трясти, с кем он контачил, ну и вот…

Задумался Петька.

— Слышь, — говорит, — а вдруг это не наши его? Вдруг грядушки?

Сказал — будто лягушку за шиворот запустил.

— А что?.. — придушенно сипит Петька, а сам глаза таращит. — Чего он там про нас рассекретил? Вот про них он рассекретил — это да! И про беспилотничков, и про дороги электромагнитные… и что дебилы они там все поголовно…

— Так он же не только нам с тобой! Он, как вернулся, обо всём в хроноразведку доложил…

— Ну вот за это его и…

— Почему не сразу?

— Ну… — замялся Петька. — Выжидали…

— Так «Скорая помощь» же… — бормочу.

— А то у грядушек в «Скорой помощи» своих людей нету! Все завербованные… Пригнали машину времени, подвезли на «Скорой» — и туда!

Совсем зябко стало. Потом сообразил, говорю:

— Ты чо? Сейчас бы знаешь какой переполох был! В хроноразведке… Ты чо! Бывшего сотрудника грядушки украли! Всех бы свидетелей трясли — и нас тоже…

— Да о нём уже забыли все! — убеждает Петька. — Кому он нужен? Подумаешь, отставник, пенсионер… Только мы одни к нему и ходили! А грядушки — они ж мстительные, сам знаешь…

Поговорили так, поговорили и решили всё это дело проверить. Вдруг он и вправду ни в какой не в больнице, а исчез бесследно!

Пришли навестить, банку пива под мандарины заныкали, а нам в приёмном покое говорят: нету его — был, но перевели в госпиталь. Значит, не грядушки, значит, всё-таки наши его упекли… Поехали в госпиталь, а там сидит этакая тётя Стёпа в белом халате и никого не пускает. Вернее, пускает, но только своих.

Сели на лавочку, съели по мандарину. А вокруг чистота, порядок, аж не по себе становится: кустики пострижены, дорожки выметены, вдоль бордюра — плакатики, вроде как в уголке гражданской хронообороны. На том, что напротив нашей скамейки, грядушечник спящим притворяется. И надпись крупными буквами: «Не всяк спит, кто храпит».

Ну понятно — госпиталь хроноразведки!

И тут подсаживается к нам на лавочку улыбчивый такой кругленький в больничной пижаме — и ласково на нас смотрит. Румяный. Седенький. На колобка похож. Мы уже хотели на всякий случай удрать, а он вдруг интересуется:

— Феликсовича навестить пришли?

Растерялись, кивнули.

— Ты — Пётр Безотечества? — спрашивает.

— Да… — отвечает мой дружок, слегка перетрусив. Обычно ж как? Раз Петром назвали, а не Петей, значит, опять из школы исключать собираются.

А улыбчивый этот — весь в щёчках и ямочках — поворачивается ко мне.

— А ты, стало быть, Прохор… староста класса… Что ж, молодцы, ребята, молодцы! Хорошая смена растёт! Я уж, честно признаться, думал, Феликсович опять мёртвых душ в отчёт насовал — чертей хотел ему выписать… А вы, оказывается, и впрямь в природе существуете… Он мне вас как ценных работников охарактеризовал. В частности, тебя, Прохор…

— Меня?!

— Ценный, говорит, кадр, — подтвердил он. — Неделю назад внедрён по заданию в тайную ложу грядушечников…

— Это мы с папкой в гости ходили… — пролепетал я.

— Папка? — обрадовался улыбчивый, даже ладошки потёр. — Папка — это здорово, папка — это прикрытие…

Петька вмиг обиделся, наежинился. Ну понятно: вся слава мне, а ему — хрон сушёный…

— Что же касается Петра Безотечества, — видя это, говорит колобок, причём таким голосом, будто правительственную награду вручает, — то в отчёте он особо отмечен как перспективный агент влияния…

Теперь уже и Петька просиял.

— О! И гостинцы принесли… Давай передам! — Взял у нас пакет, заглянул, нахмурился. — А что ж пиво не догадались в бутылочку от чего-нибудь безалкогольного перелить? Тоже мне юные опера! Учить вас ещё и учить… Значит, так, друзья! Феликсович пока прикован к постели, связь с ним держать будете через меня. Спросите в приёмном покое Герундия Петровича, позовут — выйду.

— А что с Мун… то есть с-с… с Феликсовичем? — спрашиваем робко.

— Так, — говорит, — профилактика…

Встал и пошёл. Я ему вслед гляжу и думаю: ничего себе! Значит, я Мундыча в свой отчёт вставляю, а он меня — в свой?

А плакатик, что напротив нашей скамейки, так в глаза и лезет. «Не всяк спит, кто храпит!» Да уж…

— Это он нас завербовал, что ли, получается?

— А чего нас вербовать? Мы и так хронопатриоты!

— Слушай, а ведь этот нас операми назвал…

— Юными…

— А какие ж мы ещё?

Встали, гордые, и подались на выход.

— А вдруг нам задание дадут, а? Настоящее!

— Какое настоящее?

— Ну… к грядушкам забросят…

Замолчали. Представили. Аж дух захватило.

— Да нет… — говорю. — Мы ж ещё в школе учимся…

— Ну! Вот в ихнюю школу и внедрят! Вроде как «Гостья из будущего», только наоборот…

А что, думаю, запросто! Подумаешь, одиннадцать смайликов выучить! Главное, язык за зубами держать, и чтобы ни одного слова по-нашему. Ну скажешь разок: «бибибля»… или там «чухчухнах» — и всё… Зато кайф какой: по электромагнитной дороге на заднице, как с ледяной горки… Даже рулить не надо — шоссе за тебя всё само разрулит…

Потом смотрю, а Петька идёт и лоб морщит.

— Слушай, — говорит, — а что такое агент влияния?

— Фиг его знает, — отвечаю. — Ты вон в Мундыча пиво вливал всю дорогу… ну и вот… Агент влияния.

— Да иди ты! — вскинулся Петька, но вдруг обмер и уставился на плакат — крайний, тот, что перед самыми воротами.

Смотрю, а на плакате нарисована машина времени. Настоящая. Не подбитая. Вроде часового механизма, в который кресло и рычаги засобачили. Вот она, значит, какая… А может, и не такая. Может, её для секретности нарочно по-другому нарисовали… С двух сторон на эту самую машину со зловещим видом облокотились двое грядушек. На одном написано «Уэллс», на другом — «Макаревич». Наверное, они её и придумали, потому что на плакате ещё подпись была: «Сон разума рождает чудовищ. Франсиско Хосе де Гойя».