Федотова Юлия - Очень полезная книга

— Похоже, здесь сто лет никто не ходил, — заключил Иван уныло.

— Или все следы дождем смыло, — внес свою лепту Кьетт. — Как теперь поступим?

А как поступают разумные существа всех миров, когда им надо сделать немотивированный выбор? Жребий кидают! Одни считают результат случайным, другие усматривают в нем волю высших сил, но порой это бывает единственным способом принять решение.

Пятирублевая монетка завалялась у Ивана в кармане. У Кьетта была своя, в три кроны. Но он честно признал — Иванова красивее, а главное, отлита лучше, равномернее по толщине. Кидали три раза. Победил Иван.

И был очень горд, когда километров через пять-шесть (судя по времени) вдоль дороги, свернувшей к горам, стали встречаться сначала чахлые кусты, а потом и полноценные деревья — дубы с бурой осенней листвой и богатым урожаем желудей. Правда, гордость его слегка поуменьшилась, когда он увидел, что именно висит на одном из дубов, самом раскидистом и величавом.

Это был удавленник. Точнее, удавленница. Дева лет восемнадцати, очень эффектного телосложения, но в разодранных одеждах, босая и косматая. Она глядела на мир мертвыми голубыми глазами, и несколько черных птиц уже прыгало рядом, радостно каркало в предвкушении обильной трапезы. Потом одна, самая нетерпеливая, слетела вниз, села красавице на голову и долбанула клювом в лоб.

Подобного зрелища Иван снести не мог. Только что стремился как можно быстрее проскочить неприятное место, а тут как перевернулось все в душе!

— Мы должны ее снять! — объявил он. — И предать тело земле!

— Еще не хватало! — горячо воспротивился Кьетт, чей жизненный опыт был, может, и ненамного богаче Иванова, но оказался более приближенным к местным условиям. — Как бы ее соплеменники нас самих потом земле не предали! Не мы вешали, не нам и снимать!

Иван его слушать не стал. Велел сурово:

— Дай нож!

— Ну и дурак! — пожал плечами нолькр, однако нож дал: не драться же из-за чужой покойницы! — Но на меня не рассчитывай, сам с ней возись…

— Справлюсь, — сквозь зубы бросил Иван и сделал уверенный шаг к дереву. Один. Второй вышел уже гораздо менее уверенным, третий дался через силу, на четвертом ноги стали подкашиваться, а руки дрожать. В общем, виси дева чуть дальше — так и осталась бы висеть. Но пятого шага не потребовалось. Отворачиваясь, чтобы не видеть жуткого синюшного лица, Иван резанул ножом веревку, та поддалась не сразу, пришлось пилить, и наконец мертвое тело мешком свалилось прямо на ноги своему «освободителю». Тот отскочил, не удержавшись от вскрика.

— И что теперь? — приблизившись, осведомился Кьетт, и в голосе его звучало неприкрытое осуждение. — Чем зарывать станешь? Только не моим ножом, не то окончательно затупится! Что тогда делать будем?

А вот это уже был аргумент! В краю, где юных дев принято развешивать на дубах, оружие следует содержать в боевой готовности. Иван без возражений вернул клинок владельцу и принялся беспомощно озираться в поисках какого-нибудь подручного средства: не настолько дорога была ему покойница, чтобы рыть ей могилу голыми руками. Подобрал с земли тяжелый сук, раз-другой ковырнул… Тяжелая и потная глинистая почва поддаваться не желала. «Натуральный суглинок!» — плюнул Иван и попытки прекратил. Ограничился тем, что, преодолевая отвращение, подтащил тело к краю насыпи, чтобы не видно было с дороги, и запорошил опавшей листвой. Изгваздался по уши, пока сгребал — десять раз пожалел, что связался. Однако главные последствия своего гуманистического акта ему еще только предстояло оценить.

Они, последствия эти, долго ждать себя не заставили — получаса не прошло.

Путники как раз устроили привал, расположились у обочины, чтобы дать отдых сбитым ногам, когда чуткое ухо Кьетта уловило приближающиеся шаги. Нолькр вскочил, рефлекторно сжав рукоять ножа. Иван последовал его примеру, обернулся и увидел.

По насыпи, нелепо размахивая полными голыми руками, подволакивая одну ногу, резво ковыляла удавленница, и светлые как лен космы ее развевались на ветру, а на шее, на манер ожерелья, болтался обрубок петли.

— Встала! — с мрачным удовлетворением в голосе объявил Кьетт. — А ведь я тебя предупреждал!

которая учит читателя, что красивая ложь порой бывает лучше горькой правды

— Она что, ожила?! — озадаченно спросил Иван. Страха он пока не чувствовал, скорее омерзение.

— Не думаю. Похоже, так мертвая и ходит, — очень серьезно ответил Кьетт.

— Вампирка?

— Это днем-то?

— Зомби, значит?! — предположил Иван.

Кьетт смерил его взглядом.

— А кто-то еще утверждал, будто не имеет отношения к некромантии! Ну-ну!

На этот раз Иван оправдываться не стал — не до того было. Удавленница приблизилась уже настолько, что различимы стали черты лица, изуродованные мучительной смертью.

— Как ты думаешь, она ведь не желает нам зла? Мы же для нее доброе дело сделали… — Иван невольно перешел на шепот.

— О тех, кто однажды переступил черту жизни, ничего нельзя сказать наверняка. У них слишком сильно меняется мировосприятие… Давай лучше от нее убежим, пока не заметила!

Предложение было полезным, но запоздалым. Покойница повела носом по ветру, издала ликующий вой и устремилась прямиком к своим «освободителям» со скоростью, достойной хорошего скакуна. Бежать было поздно. В последний момент Кьетт успел подхватить с земли палку и сунуть Ивану в руки.

— Круг! Очертись скорее кругом!

Иван послушно черканул веткой по земле.

— И символ, знак охранный любой, какой знаешь, твори!

Иван перекрестился. На самом деле он не верил, что от его манипуляций будет прок, но Кьетт ткнул ладонью в его сторону, и та уперлась в невидимую преграду.

— Действует! Сиди там пока!

— А сам-то ты что? — заволновался Иван.

— А я существо магическое, мне бояться нечего! — объявил нолькр и с прытью, достойной любого кота, вскарабкался на ближайший дуб. И уже оттуда, с ветки, крикнул: — И вообще я ей не нужен, она за тобой пришла! — Похоже, курс искаженной логики курсант Краввер усвоил в совершенстве.

— Тогда чего ты меня внизу бросил?! — взвыл Иван, на дереве он чувствовал бы себя гораздо увереннее, чем за призрачной стеной колдовского круга.

— Круг надежнее дерева, — с сожалением вздохнул Кьетт. — Она может следом полезть.

— Сделал бы себе круг!

— Как? Я же магическое существо! Защитная магия… короче, потом объясню! Эх, не сообразили! Ты должен был сначала меня в круг посадить, потом уже прятаться. А тебе бы только самому скорее спастись, а товарищ по несчастью пусть пропадает на дубу!

От обвинения столь несправедливого Иван даже поперхнулся. Но отношения выяснять было поздно — удавленница уже спускалась с насыпи. Видно, она и в самом деле шла по Иванову душу, потому что на Кьетта в ветвях не обратила ни малейшего внимания. Простерла руки и с выражением слезного умиления на белом лице устремилась прямиком к кругу.

— Любимый! Я пришла к тебе!

Иван невольно шарахнулся назад и из круга чуть не вылетел — для своего создателя невидимые стены были проницаемы. Зато мертвая дева впечаталась в них с разгону, и ее отбросило назад — так бывает, когда человек сослепу не заметит стеклянную раздвижную дверь, не успевшую вовремя перед ним раскрыться. Правда, человек при этом чувствует если не боль и сотрясение, то уж, по крайней мере, неловкость. Удавленницу же происшествие ничуть не смутило. Она вновь ринулась вперед, широко раскрытыми руками обняла невидимую поверхность, прижалась к ней лицом — и без того отвратительное, оно еще и расплющилось — и завела старую песню:

— Любимый! Я пришла к тебе! Я нашла тебя! Допусти! Я твоя навеки!

Только этого ему и не хватало! Ладно бы покойница просто нападала — это еще можно было бы понять! Но «остаться с ней навеки» — нет, нет и нет!

— Кыш! — смешно замахал руками Иван, будто отгоняя комаров. — Пшла! Пшла прочь! Домой, домой!

— Отныне дом мой там, где ты! — сообщила удавленница со страстью. — Любимый, не гони! Я вся твоя!

— Ну что тут у вас? — Это рискнул спуститься с дерева Кьетт. Он понял сразу: покойница сама не отвяжется, до конца века будет кружить рядом и канючить — видал он таких. Значит, требовалось вмешательство извне.

— Я его люблю, а он меня не пускает, — пожаловалась дева капризно и по старой, прижизненной еще привычке попыталась пустить слезу.

— Правильно не пускает. Ты же его защекочешь до смерти. Ты же лоскотуха! — На самом деле Кьетт назвал совсем другое, даже не созвучное слово, но Иван его понял именно так.

— Ведьма я! — обиделась покойница.

— Была ведьма, пока не повесили. Лоскотуха теперь.

— Что, правда? — смутилась та польщенно, принялась себя оглядывать, прихорашиваться, спросила кокетливо: — Зеркальца нет?.. — Махнула ручкой: — Ах да, откуда у мужчин… — Нащупала на шее борозду от петли, опечалилась: — Не знаешь, сойдет со временем?