Александр Шепиловский - На острие луча

— Теперь скажи, откуда ты?

— Не скажу точно я. Из Клахторуфия.

— Ра-ау тебе знакомо?

— Каменоломни? Видел, знаю. По соседству дворец мой стоял.

— Вот и отлично! Мы кое-что выяснили. Можно и позавтракать.

Много ночей я учил его нашему языку. Он понимал значение многих слов, но с произношением было сложнее, и мы этим занимались днем. Практиковались даже во время обеда. Квинт оказался дотошным учеником.

— Какая разница между картошкой и картофелем?

Или спрашивает:

— Борода — это волосы, усы тоже волосы, и бакенбарды — волосы, а волосы на голове как называются?

Порой заберемся в такие дебри, что я сам начинаю, путаться в словах не хуже его.

Гуляя по городу, Квинт больше не испытывал страха. Он восхищался и задавал мне массу вопросов.

Квинт уже разбирался во многих проблемах современной науки, но иногда запутывался в самых простых вещах. Хорошо объяснив устройство транзистора, он тут же мог задать вопрос: «А что такое баня?». И на выдумки он не был способен. Это меня несколько огорчило. И воспринимал он все слишком прямолинейно, как ребенок. Так, я однажды сказал, что природу трудно провести, трудно утереть ей нос. Он это понял в буквальном смысле и искренне удивился, неужели у нее есть нос? А то спросил, как человек может вылететь в трубу. Но я уверен, время устранит эти недостатки, и уж во всяком случае твердо знал, что помощником Квинт будет отличным.

Хорошо помню тот влажный теплый вечер, когда я впервые включил ядроскоп. В вакуумную камеру для большей оригинальности я поместил тогда обыкновенный ржавый гвоздь. Для чего-то, помню, закатал рукава и подсел к окуляру гудящего ядроскопа. Так и хотелось взглянуть на атом, но я не торопился, я предвкушал удовольствие и растягивал его. Другой бы на моем месте сказал, что сидел с замирающим или колотящимся сердцем. У меня этого не было, я не больной и стометровку перед включением не пробегал. Волнение — другое дело. Я волновался и, не дождавшись успокоения, еще выше закатал рукава и прильнул к окуляру. Тут же гудение ядроскопа прекратилось, и он вышел из строя. Раздосадованный, я вскочил и проверил блоки питания с трансформатором. Все исправно. Значит, поломка внутри.

Всякий понимает, как трудно найти маленькую неисправность в большой сложной машине. Я снял боковые люки, верхнюю крышку и для начала сделал беглый обзор. Все в порядке. И контакты целы. Частичная разборка тоже ничего не дала. Наступила ночь. Моросил нудный противный дождичек, под стать моему настроению. Пришлось начинать полную разборку, и лишь глубокой ночью я нашел причину. Но что это была за причина! Виновником моих мучений оказался клоп. Да, да! Клоп! Зловредное насекомое вползло в щель и замкнуло собой два крохотных волоска проводки…

С рассветом сборка была закончена, дождь прекратился, и я уже без всякого волнения приник к окуляру.

Признаться, сначала я разочаровался, хотя этого и следовало ожидать. Ведь атом по существу пуст. Если его увеличить до объема шара диаметром четыре метра, то в центре будет находиться ядро в четверть просяного зернышка, а на периферии несколько незримых пылинок — электронов. Поэтому в первый раз я ничего не увидел. Но я сумел сфокусировать волны тяготения так, что объем уменьшился до кубического сантиметра, атом кажуще уплотнился, и только тогда, добившись предельного увеличения, я увидел его, как вижу яблоко на столе. Он выглядит как туманное, не имеющее резких границ слабосветящееся чарующим зеленоватым светом пятно, в центре которого выделялся неподвижный, но уже более четко очерченный комок — ядро. Бешено вращающиеся вокруг ядра электроны сливаются в сплошное облако.

С помощью специального механизма я как бы замедлил время вращения в двести миллиардов раз. Ох, и заманчивая картина открылась взору!

Величаво и грациозно плывут по орбитам электроны. Впрочем, даже не плывут, а как-то размываются по ним. Электрон — вовсе не шарик. Он не твердый и не мягкий. Его не надуешь и не сожмешь, не разорвешь и не продырявишь. Это что-то хитрое и непонятное, но ясно видимое — вроде размытого пятна, которое постепенно расплывается и, наконец, затухает совсем. Формы электрона я так и не рассмотрел: мельтешит перед глазами. Покажется вроде круглым и только я отмечу про себя этот факт, а он уже огурец не огурец, сапог не сапог. Даже мне однажды показалось, что электрон был похож на мою физиономию, рассматриваемую сквозь мокрое стекло. Мало того, эта физиономия состроила мне гримасу и стала отворачиваться.

Глядя на атом, я забывал об окружающем меня мире. Взорвись в комнате бомба, я бы и бровью не повел. Не удивительно, что, когда физиономия стала отворачиваться от меня, я не выдержал:

— Погоди, погоди! Эй, приятель, как тебя там!

Я сделал попытку протереть несуществующее стекло, но «приятель» исчез и вместо него появилась какая-то смятая рваная шина. Тут я оторвался от окуляра и, вернувшись к действительности, обругал себя. Опять увлекся!

Вот какая занятная штука — электрон. Часами можно наблюдать и не иметь никакого представления об его истинной форме. А ведь он имеет вес. Я считаю себя человеком среднего роста и средней упитанности и без труда высчитал, что во мне содержится пятнадцать граммов электронов.

А ядро, в котором практически сосредоточена вся масса атома, непрерывно пульсирует. Там властвуют могучие ядерные силы, крепко цементирующие между собой частицы — протоны и нейтроны. Они по сравнению с электронами очень массивны, все равно что орел по сравнению с колибри, но и об их форме ничего определенного сказать нельзя. Отличие, конечно, есть. Протон расплывчат и внутри него, в сердцевине, периодически возникают неясные блики молний. Нейтрон же, лишенный заряда, имеет постоянную не меняющуюся форму, но и о ней воздержусь что-нибудь сказать, дабы не навлечь на себя нареканий. Будь на моем месте Мюнхгаузен, он бы тут такого наговорил! Но я человек правдивый и чего не разглядел, о том и врать не буду. А кому интересно узнать поточнее, пусть сам себе сделает ядроскоп и любуется, сколько душе угодно. В общем очень забавные частицы. Понятно, рассматривал я атом в полной темноте и у меня мелькнула мысль, а нельзя ли увидеть частичку света — фотон? С этой целью я включил в камере крохотную лампочку, и свет мгновенно заполнил пустоту. Но для меня он распространялся чересчур медленно. Прошло около минуты, прежде чем я увидел первую партию фотонов. Я напряг зрение, но ничего примечательного в них сначала не нашел. Просто, слегка пульсирующая прозрачная масса, в которой невозможно различить границу между соседними фотонами. Однако приглядевшись, я заметил едва уловимые пляшущие вихорьки. Они отдаленно напоминали пружинящие спиральки. Это и были фотоны, неделимые наименьшие порции света или просто световые кванты. Я мог часами рассматривать свет, он притягивал меня к себе.

Квинт уже штурмовал ядерную физику. Пора было приступать к работе по спасению профессора Бейгера. Но Квинту я ничего не говорил. Рано пока. Пусть обживется и войдет в непривычные для него рамки жизни.

В завершение учебы я подвел Квинта к ядроскопу.

— В этой штуке ты увидишь атомы.

— Таких маленьких и увижу?

— Непременно. Какой атом хочешь?

— Хочу увидеть один из атомов молекул моего ногтя.

— Давай.

Квинт отрезал серпик ногтя. Я поместил его в камеру, включил питание и, настроив фокус, пригласил Квинта. Он пригладил волосы, принял серьезный, деловитый вид и только наклонился к окуляру, как гудение прекратилось. Ядроскоп вышел из строя.

— Тьма, — сказал Квинт, — не вижу атома.

— Ядроскоп отказал, — огорчился я. — Где-то неисправность. Неси ключи.

Когда агрегат наполовину разобрали, я опять нашел клопа. Да-да! Клопа, опять замкнувшего цепь. Коротко ругнувшись, я всей силой легких сдул пепел с контактов.

— Что ты сказал, не понял? — спросил Квинт.

— А… так, ничего. Собираем машину.

Откуда клопы берутся? Я хорошо знаю, что их у меня нет. Водились поначалу, но я с ними живо расправился. В аптеку за пиретрумом, за хлорофосными карандашами и аэрозольными баллончиками не бегал. От них, говорят, мало толку. Я сам приготовил яд. Предлагал его по доброте своей и соседям, а тетя Шаша на меня же и накричала: «Что вы мне эту заразу суете и какое вам дело до нашей живности?»

Значит, клопы переползали от соседей и почему-то именно в ядроскоп. Чем-то он их притягивал.

Сборка закончилась, я включил питание, и Квинт приник к окуляру.

Он смотрел сосредоточенно, плотно сжав губы. Иногда вздрагивал и подергивался.

— Ну как? — я похлопал его по плечу.

— Неужели все это в кусочке моего ногтя? Это вот… не поймешь что, то как саркофаги, то финики, а то… не знаю. И крутятся. Это и есть электроны?