Елена Плахотникова - Сказка для сказочника

Кстати, ни бабок своих, ни дедок я так и не знаю. Вроде бы должны они у меня быть, но… Ни отец, ни мать не торопились приобщить меня к родовым корням, а у меня любопытства не хватило. Даже не сообразил, что кроме родителей, у меня еще родственники могут быть. Привык, понимаешь ли, что в детдоме есть друзья или совсем даже наоборот, а родственников нет и быть не может. Там не о бабушке с дедушкой мечтают, а о маме с папой или хотя бы о маме. Наивные… Иногда мамы такими бывают, что… лучше о папе мечтать. Вот и домечтался. Детдомовские привычки в большую жизнь перетащил. Все свое - на себе, а остальное чужое. Теперь, похоже, мне решили восполнить пробелы в памяти, и познакомить, так сказать, со старшим поколением. Спасибо, конечно, но как-то не очень хочется. Лучше бы с тем, что поближе. Ну, по крайней мере, узнал, как звали бабку по материнской линии. А может, и зовут все еще. Если в восьмидесятом ей было где-то под двадцать, то сейчас чуть больше семидесяти. Вполне могла дожить. Вот только мамочка моя почему-то совсем не вспоминала своих родственников. Будто на луне родилась, в тамошних песках.

Ладно, надо избавляться от этого браслета. И мысли дурные в голову лезут, и настроение портится. Да и на фиг мне нужен сериал "О чем говорят женщины, когда мужчины их не слышат". Это даже не интим получается, а обнюхивание ношеных трусиков. Конечно, кто-то тащится и от такого, а я найду себе другое развлекалово. Можно на охоту сходить, сайтаров погонять. Говорят, что бить их сейчас не сезон - ни шкуры, ни мяса не получишь, но догнать, поймать, а потом отпустить - то еще занятие. И размялся, и время с пользой провел: столько нужного народа выбралось сейчас за город. Можно еще на рыбалку выехать. Красота! Море, звезды, кувшин тифуры, знакомая массажистка, что всегда может помочь, если устал сидеть в лодке. Лодка, кстати, тоже есть. Почти своя собственная. Я ее когда-то лично купил. Ну и что, если потом продал? Лодочник сам просил-умолял вернуть товар. А в качестве компенсации предложил пользоваться лодкой. Иногда. Когда будет удобно. Вот только, кому будет удобно, он не уточнил. Значит, можно пользоваться тогда, когда удобно будет мне. Вот после завтрака и загляну к лодочнику. Нет, лучше Малька попрошу заглянуть. Он этого мазая и на дне моря найдет! Еще и ко мне доставит. Вместе с лодкой.

За последний год Малек здорово изменился. Он перерос меня и в высь, и в ширь. Еще немного и он выше Кранта будет. Совсем даже не мелким мужиком стал. Из нескладного котейки-недоростка уссурийский тигр получился. Кажется, они крупнее своих южных собратьев и массивнее. А еще Малек мне Саню из второй бригады напоминать стал. Почти пять лет прошло, а я и сейчас помню, как впервые встретил это чудо в халате.

В первый момент я даже испугался, когда увидел, какой мастодонт прет по нашему коридору. Привык, понимаешь ли, что я самый реальный мужик на всю больницу, и вдруг такое вот нарисовалось - не сотрешь. И занял, паразит, весь коридор, пола под ногами не видит, а мне хоть в окно прыгай, хоть по потолку обходи. Ну, остановился я возле кабинета главного - и отступить можно, в случае чего, и защиты попросить. Если меня, маленького, обижать станут. Стою, жду новенького. Надо же выяснить, что за чудо-юдо по моей территории бродит. А он с высоты своих два двадцати этак снисходительно сообщает:

- Александр Павлович я. Из второго… - И паузу, паразит, держит. Моей обалделой рожей любуется.

Второй-то корпус у нас гинекологический. Я как представил это лыхо рядом с осмотровым креслом, мне аж поплохело.

- А как ты пациенток осматриваешь? - только и нашелся я, что спросить. - У тебя же палец больше, чем у некоторых аппарат воспроизводства.

- Ты еще мой аппарат не видел! - Стоит и ржет, довольный, что произвел впечатление.

- Могу себе представить. Быки, наверно, дохнут от зависти.

- Почему быки? Слоны!

Похоже, новенький немного обиделся. Я бы тоже не прыгал от восторга, если бы мне намекнули, что я покрываю коров.

Оказалось, Санек над всеми так прикалывается, а потом за реакцией наблюдает. И все почему-то думают так же, как и я. Ну ладно я… устал после ночной смены, мог и ошибиться. А остальные чего стормозили? Извращениями страдают, в особо тяжкой форме? И ведь ни одному извращенцу в голову не пришло, что у нас еще второе отделение есть, хирургическое, откуда Санек вполне даже может быть.

Фамилия этого оригинала оказалась та еще - Куценький. Я долго не мог поверить, думал, прикалывается мужик, думал, дразнилка у него такая. У англичан был Джон Маленький, а у нас - Саня Куцый. Его ведь редко кто по имени-отчеству величал, больше Куценький да Куцый. А он не обижался, скорее наоборот. Ну, при таких габаритах можно хоть Дюймовочкой обзываться, все равно уважать будут. И держаться подальше. Тоже из уважения. А когда я этого дюймовчика в спортзале увидел, то впечатлился до полного обалдения. Ну, гвоздь в кольцо согнуть или пудовку на пальце удержать - это и я могу. А вот плечом подбрасывать да на шею эту гирьку принимать - такой экстрим без меня. А он на спор двухпудовкой жонглировал. Без помощи рук. Перебрасывал с одного плеча на другое. Над головой. Народ в зале офигел, когда в первый раз это увидел. А потом офигел еще раз, когда Санек до боксерской груши добрался.

Какого черта этот боксер к Сане прицепился, мы так и не узнали. Пожалел, наверное. Увидел реального мужика, что слабенько так по груше тюкает - несолидно совсем, ну и посоветовал: "Резче, резче удар!" Санек и ударил. Резче. Так груша из спортзала улетела. Вместе с советчиком и креплениями. Через закрытое окно. Хорошо хоть на первом этаже дело было, а то без жертв не обошлось бы. Окно потом вставили новое, грушу перевесили, а боксер полтора месяца с сотрясением провалялся. В нашей больнице. Он когда Куценького видел, заикаться начинал. От полноты чувств, наверное.

Пал Нилыча Санек тоже впечатлил. Настолько, что старик обошел вокруг нового сотрудника, посмотрел на него снизу вверх, основательно-таки задрав голову - в Нилыче всего метр семьдесят - и спросил:

- Скажите, молодой человек, откуда вы такой взялись?

Все в комнате дружно заржали, предвкушая ответ "молодого человека". А Санек нахмурился и обиженно засопел. Его уже достали этим вопросом. В конце концов, ему это настолько надоело, что он стал кратко и емко сообщать, откуда вылез. Нилычу он тоже сообщил:

- Мама родила.

Наверное, из уважения к старику, он сделал ответ цензурным.

- Ну, это понятно, - усмехнулся Пал Нилыч, оценив тактичность нового сотрудника. - Мы все в свое время… из мамы родились. Мне бы хотелось узнать, откуда вы к нам перешли, и кем работали раньше.

- Забойщиком работал, - с тяжелым вздохом признался Санек.

Вид у него сделался настолько несчастным, что я невольно представил этого детинушку, ползущим под землей, с привязанной к ноге вагонеткой.

- А вам в забое не очень тесно было? - поинтересовался Нилыч. - Я шахтеров немного другими представлял.

В голосе моего учителя слышалось легкое такое сомнение. Не каждый заметит, но я-то не первый год со стариком работаю - заметил и присмотрелся к Саньку внимательнее. Дурака валял наш Санек, развлекался, как сам хотел.

- А я не шахтером был, а забойщиком… - небольшая пауза, а потом скромно так: - Крупного рогатого скота.

Дождавшись, пока утихнут шутки и смех, Куценький добавил:

- До армии еще дело было. Молодых бычков бил. Кулаком.

Пал Нилыч снисходительно улыбнулся, прощая хвастовство "молодому человеку". Мол, и сам молодым был, любил перед барышнями покрасоваться. А Женька-пианист, отсмеявшись, спросил:

- А в медицинский как тебя занесло?

- Мечтал! С детства!

- Ну, а в забойщики зачем пошел?

- Там платили хорошо. Знаешь же, сколько на медицинский бабок отстегнуть надо…

Мы с Женькой кивнули. Сами не так давно отстегивали.

- Простите, молодой человек, а зачем вас в армию понесло?

Если бы я такое спросил, или Женька, думаю, ответ был бы: "А какое твое собачье дело?", а вот Нилычу Санек ответил:

- А там еще больше платили. На скотобойне я бы до сегодняшнего дня деньгу заколачивал.

Юмором от этого ответа и не пахло.

- А в армии ты кем был?

Это Пианист у нас любопытничать надумал. В армии он не был и любил прикалываться над теми, кто там "деньгу зашибал".

- Поваром я в армии был. Кем же еще?

Что изменилось в Саньке, я не успел понять. То ли улыбка исчезла из глаз, то ли лицом отвердел, но было новенькому уже не так радостно и весело, как перед Женькиным вопросом. А Пианист не заметил, что у мужика настроение испортилось, и дальше себе шутит. Он всегда много шутит перед операцией - на работу так настраивается. Кстати, пианистом он не был, играть не умел, просто музыку любил.

- Хорош повар, что доску-сороковку с одного удара проламывает.

- Да уж, какой есть.

- А остальные "повара" какие были?