Катерина Снежинская - Дитя Ее Высочества (СИ)

Люди, в невероятном количестве собравшиеся поглазеть на поезд, были буквально повсюду. Они давили тяжелой волной на цепь стражников, не дающих толпе хлынуть на дорогу. Воины в начищенных до блеска доспехах, страшно пуча красные от усталости и празднования глаза, с ненавистью орали: «Поберегись!» и, кажется, были морально готовы пустить в дело не только рукояти алебард. Толпу их готовность нисколько не смущала.

Люди теснились на балконах и в распахнутых настежь окнах так плотно, что не вываливались только благодаря милости чересчур человеколюбивого Отца. Те, кто посмелее, висели на стягах и флагах, с гербами королевства и империи, укрощающие стены домов, а, заодно, прикрывающие трещины и пятна плесени.

В канавах, вычищенных, но воняющих так же, как все канавы мира, вместе с пьяницами плавали лепестки и головки цветов, которыми горожане щедро закидывали процессию. За это изъявление любви горожан осыпали серебряными жетонами, выпущенными в честь свадьбы. Жетоны разбрасывали стражники, шагающие по бокам колонны. Воины, достающие пластинки из больших холщовых мешков и бросающие их в толпу, напоминали трудолюбивых сеятелей. Но, судя по звероподобным мордам, они с большим бы удовольствием швыряли не значки, а булыжники. Потому что там, куда падали жетоны, моментально возникала драка и давка, что спокойствия органам правопорядка не добавляло.

Процессию возглавлял первосвященник, восседавший на мышастом ослике — символе смиренности, благонравия и воздержанности святых отцов. Под сверкающими на солнце одеждами и свисающими складками жира почтенного служителя Отца, несчастного животного видно не было. Первосвященник помахивал кадилом, дымящимся душистыми травами, благословляя горожан, и тянул что-то благочестивое. Но за общим гомоном и звоном колоколов всех столичных храмов, бьющих разом, его голоса никто не различал.

За дрожащими ножками ослика, упорно тащившего святого отца, шли представители монашествующих орденов. Эти великолепием не сверкали, были молчаливы и неизменно надменны. За что, порой, удостаивались от горожан не цветов, а овощных очисток.

Далее двенадцать благороднейших дворен, ехавших верхами, придерживали над головой короля золоченый полог с ярко-алой, островерхой крышей шатром. Его Величество, восседающий на вороном жеребце, по-отечески улыбался горожанам и изредка поднимал руку, благословляя горожан.

Вслед за Его величеством ехали молодожены на белоснежных лошадях. Принц, облаченный во все черное, смотрелся несколько неуместно. Но народ прощал ему и эту неуместность, и неулыбчивое лицо, и взгляд, устремленный вдаль. За великолепную осанку, благородный и решительный горбоносый профиль и славу самого мужественного дворянина королевства, ему бы простили и не такое.

А вот невеста вызывала общее восхищение и несомненную любовь. Ее бело-золотые одеяния сверкали, как снег на вершине гор. Хрупкая фигурка, сидящая боком на спине огромного жеребца, казалось трогательной и беззащитной. Принцесса сияла доброй и счастливой улыбкой, непрерывно махая ручкой и иногда, играясь, посылая воздушные поцелуи. По мере продвижения поезда выкрики: «Дарин!» звучали все реже. Зато вопль: «Ларелла!» гудел на волне общего обожания.

Откуда выскочил мальчишка, никто толком не понял. Он словно поднырнул под руками стражи и бросился наперерез кортежу. Кто-то заорал, но неразборчиво. Люди, стоявшие вдоль дороги, разом ахнули и подались вперед, в очередной раз почти снеся оцепление. Вертлявый парень проскользнул между растерявшимися дворянами, служащими атлантами королевского полога. Да и растеряешься тут! Потому как что делать в подобной ситуации не было понятно никому. Если, как долг велит, выхватывать мечи и защищать жизнь Его Величества, то громоздкая конструкция рухнет государю на голову. А если и дальше изображать собой истуканов, то короля, того и гляди, жизни лишат…

К счастью дворянства, мальца король не интересовал. Едва не поскользнувшись на ткани, устилающей брусчатку, он подлетел к чете новобрачных, обеими руками протягивая над головой огромный букет. Жеребец принцессы, ехавший чуть впереди, испугался, попятился, прижимая уши и приседая на мощный зад. Конь дико заржал, запрокинул голову и встал на дыбы. Тут уж ахнули все, с ужасом и предвкушением ожидая, что хрупкая фигурка в золотом сейчас соскользнет со спины взбесившейся лошади, рухнет под копыта, которые размозжат белокурую голову.

Ирус, бродячий поэт, стоявший в толпе, даже успел придумать первую строчку эпитафии трагически погибшей принцессе: «Ушла краса, темны небеса и солнце померкло, утратив сиянье…». И так ему самому эта строчка понравилась, что он невольно прослезился. Правда, пришлось бедному поэту позже переделывать эпитафию в любовную балладу.

Все случилось так быстро, что разобрал произошедшее только принц. Да и тот потом не был готов клясться, что ему не привиделось. Он только услышал скрежещущий голос брата, возникший в его собственной голове: «Мне нужен наследник!». И перед глазами пронеслась вереница портретов претенденток на его руку и сердце, которые рассматривались наравне с его нынешней супругой. Уже спрыгивая со своего коня, он смутно понадеялся, что второй по счету женой не станет княгиня Карела. Уж больно она была уродлива.

И пока он так размышлял, принцесса, кажется, даже и не собиралась падать. Дарин заметил маленькие ручки, уже не сжимающие поводья, а намотавшие их себе на запястье. И девушка не натягивала их, как сделали бы, наверное, десять женщин из десяти, а, наоборот, отпустила. Сама же всем своим небольшим весом навалилась на шею коня, что-то говоря. Возможно, Его высочество и ошибся, но ему послышалось что-то подозрительно похожее на: «Стоять, скотина, иначе я тебе лично яйца вырву, мерин трахнутый!».

Невероятно, но Ее Высочество, сидящая боком, без стремян и шенкелей, не только не свалилась на землю, но и заставила коня утихнуть. Лошадь встала на все четыре копыта, мелко дрожа шкурой и дико кося лиловым глазом. Принцесса быстро осмотрелась, проворно сорвала со своих запястий поводья и кинула их принцу. Тот, абсолютно механически, их поймал. А потом, каким-то невероятным образом, не иначе, как по воле Матери, потерявшая сознание молодая жена очутилась у него на руках.

Дарин так и застыл, держа одновременно и коня, и супругу. А толпа вокруг просто с ума сходила в экстазе, уже не скандируя его имя, а вопя с подвываниями и стонами. Только принц почему-то чувствовал себя полным и окончательным кретином.

Особенно тогда, когда нежная принцесса пришла в себя и, заливаясь слезами, повисла у него на шее. Ну, не отталкивать же у всех на глазах чудом не погибшую супругу? Пришлось на публику изображать страстный героический поцелуй, взбираться на собственную лошадь и усаживать трепещущую, как осенний лист, Лору перед собой. Естественно, мужественно ее обнимая.

«Бокал вина был явно лишним, — решила юная принцесса, — только я не помню какой — тринадцатый или четырнадцатый?..»

Знаешь ли ты, дружок, почему те времена, о которых я веду рассказ, потомки называют «изысканными» и «романтичными»? Дело ведь не только в духе рыцарства, неуловимым призраком витавшем над старинными замками и городскими площадями. И даже не в прекрасных дамах, чьи несомненные прелести и достоинства не раз воспевали и ноты музыки, и слова стихов, и мазки картин. Дело в самом флере, привкусе романтизма, приключений и сладкой тайны, который пропитывал будуары, темные коридоры и тронные залы.

Ах, любовь! Именно она тогда правила миром. Ради нее рождались и умирали, сражались и танцевали… Ради нее жили. Нет, мой юный друг, в наше чопорное время не понять истинного смысла этого сладкого слова. Ибо тогда любовь не знала границ и предрассудков. Кто бы ни был предметом твоего обожания, достаточно было сказать своему сердцу — лети! И наслаждаться тем феерическим фонтаном ощущений, которые может подарить только это чувство.

Нет-нет, добродетель и тогда была в чести. Не стоит, дружочек, путать низменную похоть с высоким полетом любви. Ведь, кроме плотского наслаждения, она включает в себя и множество других вещей: искусство вести беседу, развлекать, блистать остроумием. А также и более простые, но тоже немаловажные утехи, располагающие к любви. Такие, как заботы о хорошем столе и изысканном вине.

И стоит ли осуждать юные души, если они познают эту науку еще до супружеских объятий, а порой и вне их? Ибо самый верный способ погубить романтику — привнести в отношение скуку и обыденность. Нет, не будем мы осуждать героев того времени за их легкие и необременительные нравы. А тайком насладимся неведомой нам свободой и вздохнем о несбыточном.

Процессию, которая добралась-таки до ратуши, встречали не в зале, как того требовал этикет, а на ступенях, ведущих к входным дверям. Сиятельные господа, члены городского правления и представители гильдий и цехов, осанистые и благополучные, как кошель, набитый золотом, высыпали наружу, словно любопытные школяры. И дальнейшее их поведение не отличалось почтенной величественностью, положенной уважаемым мужам по статусу. Убедившись, что новобрачная цела и даже, кажется, здорова, они едва ли собственные парики в воздух кидать не начали.