Михаил Успенский - Дорогой товарищ король

Поняв, в чем дело, полковник государственной безопасности Шмурло аж задохнулся от гнева: какая все-таки природа падла! Она ведь награждает своими ценными подарками кого попало! Не смотрит на чины и воинские звания, игнорирует и надзорные функции!

Правда, удивительные слесаря отправились в путь, экипированные надлежащим образом, а полковник Шмурло и капитан Деряба - как были, в тапочках Виктора Панкратовича. На Шмурло хоть тренировочный костюм, а Степан вообще в исподнем солдатском белье и при пистолете.

- Бежим назад! - завопил полковник Шмурло, да и кто бы на его месте не завопил: оба очутились как бы на балконе без перил, вернее, на бетонной плите, выходящей из скалы или чего-то подобного, и находился этот балкон на страшной, едва ли не космической высоте, и открывалась оттуда картина, какую не со всякого самолета увидишь, - чуть ли не целая страна с лесами, реками, квадратами полей, дорогами, городами, морями, степями! Не хватало только красных да синих стрелок, обозначавших действия наших либо вражеских войск.

Шмурло обернулся назад и увидел, что никакого прохода нет - сплошной серый гранит. Он схватил Дерябу за руку. Деряба что-то кричал, но из-за свиста ветра слышно было плохо. Наконец Шмурло разобрал:

- Вернуться, полкан, всегда успеем! А вот слесарей надо задержать: я, когда командиром заставы был, двоих урок на территории Ирана два километра преследовал, пристрелил и обратно приволок, и то ничего!

Говоря это, Деряба бесстрашно склонялся с площадки и высматривал хищным глазом что-то внизу. Раздались треск и глухой удар - это оторвалась от ремня кобура с пистолетом, пригревшаяся под мышкой у капитана. Удар был такой сильный, что отколол кусок бетонной плиты. Обломок за компанию с табельным оружием полетел вниз, причем кобура давала бетону сто очков вперед. И там же, внизу, полковник Шмурло рассмотрел две крохотные оранжевые пушинки.

- «Макар» чуть плечо не сломал! Там, что ли, магнит внизу? - кричал Деряба. - Но слесаря могут, а мы что, лысые? А ну, делай как я!

И с этими словами прыгнул в бездну.

Нехорошо стало полковнику, но оставаться одному на такой высоте было еще хуже, поэтому он крепко зажмурился и с криком «Ура!» шагнул вперед.

Но только в полете сообразил, что кричит вовсе не «Ура!», а какое-то другое, совсем незнакомое слово.

«Хорошо погуляли! - пришло в голову Виктору Панкратовичу в самый момент пробуждения. - Только вот где же и с кем? То ли в охотничьем домике в Заозерске? Или у Долгоногова? И кто же это со мной рядом лежит - неужели баба? Того и гляди, тесть-покойник узнает, вот неприятностей будет...»

И окончательно проснулся по причине нелепости последнего рассуждения. Хотя именно здесь, в Замирье, оповестить покойника было в принципе возможно.

Тело, лежавшее рядом с листоранским королем, располагало грудью, в которой величина тягалась с упругостью. Виктор Панкратович потерял нить своих и без того хилых рассуждений и залюбовался соседкой по ложу. Красоту ее не портили ни цвет волос, ни тончайшая татуировка на сомкнутых веках. Охваченный эстетическим интересом, Востромырдин взялся за край одеяла и потянул...

- А-а-а! - в страшном ужасе закричал первый секретарь.

Не было, правда, под одеялом ни чешуйчатого рыбьего хвоста, ни мохноногости с копытами, но все же анатомия жительницы Замирья отличалась от привычной ему существенно. Да, с этими дамами только добром надо, иначе... Видимо, как раз отсюда брали свое начало страшные австралийские и нганасанские мифы о женщинах, которые в процессе любви губили самых сильных и смелых охотников...

Виктор Панкратович бросил быстрый взгляд на собственный телесный низ. Там, по счастью, было все на месте. Он еще раз заорал на всякий случай, чтобы соседка проснулась. Она и проснулась, разинула глаза, все поняла, прикрылась, обхватила голову государя своего, товарища короля, обеими руками и стала ее ласкать и миловать, приговаривая при этом всякие лестные для мужского достоинства слова, да такие убедительные, что Востромырдин даже ненадолго поверил и еще раз бросил взгляд на предмет восхваления. Но все было по-прежнему, как при Анжеле. Наложница не растерялась и сказала такую малоприличную ксиву:

Хорошо тому живется,

Кто....................

Он и..................

И.......... найдет!

Виктор Панкратович несколько даже утешился, устыдился своего страха и припомнил всякие потешные прибаутки на данный предмет. И тут же пришел ему на ум зеленый гребень вместо лысины. Он велел снова принести зеркало, и наложница тут же добыла таковое из-под подушки.

Виктор Панкратович с удовольствием отметил, что вчерашний загул не оставил на лице никаких следов. Гребень стал еще гуще и кучерявее. Но что-то все же было не так. Да, что-то не так. Он еще вчера это заметил, но хмель не позволил сообразить. Что-то не то с лицом. Это не его лицо. Точнее, не то лицо, которое он привык видеть в зеркале. В чем же дело? А вот в чем. Это лицо с предвыборного плаката. Лицо с фотографии. Зеркала здесь не дают зеркального отображения, а показывают прямо все как есть.

Только сейчас, впервые за сутки, Виктор Панкратович Востромырдин осознал весь ужас своего положения и ситуации в целом. Он здесь один, он здесь настолько одинок, что последний зэк в штрафном изоляторе старинной краснодольской следственной тюрьмы счастливей его. И все же нет полной уверенности, что это не проверка на лояльность. Говорят, что в ЦК иногда устраивают подобные проверки, чтобы возвысить человека или уж погубить его до конца.

- Повелитель позволит мне еще раз превратить ящерку в дракона? - промурлыкала наложница.

- Нет! - решительно сказал Виктор Панкратович и велел подать умыться, одеться и прочее. «Вот так, потверже с ними надо, - подумал он. - Не спрашивать же, где тут у них умывальник. Может, и умывальника никакого нет...»

Умывальника и не было. Вместо умывальника четверо дюжих слуг в пестрых балахонах унесли его на руках к бассейну, наполненному дымящейся жидкостью. Жидкость была бордового цвета. «Это конец, растворят», - решил Востромырдин и стал вырываться, в результате чего все-таки вырвался и полетел в бассейн. Но там был не кипяток и не кислота. Странная жидкость, прохладная и покалывающая, даже не приняла его целиком, а удержала на поверхности. Утонуть в здешнем бассейне нельзя было и по самому пьяному делу. Разве что мордой вниз. Тут Виктор Панкратович со всей возможной объективностью понял, что спятил. И сидел он вчера не за шикарным банкетным столом, обнимаючи графьев и князьев, а в компании товарищей по несчастью хлобыстал искусно утаенный от санитаров клей БФ в туалете психиатрического дома на улице имени атомного академика Курчатова. То, что он видит, - это одно, а на самом деле все совсем не так.

«Нужно нарушить дисциплину, - решил он. - Сотворить что-нибудь такое, чтобы санитары меня побили, связали и поставили укол. Тогда, возможно, я приду в себя».

Как задумал, так и сделал: не успели слуги-санитары по знаку монаршей длани вытащить короля из бассейна, как Гортоп Тридцать Девятый изо всех сил (а силы были, и сноровка детдомовская припомнилась) треснул одного в пестром балахоне промежду глаз. Тот повалился кулем. Трое оставшихся сами пали в ноги Виктору Панкратовичу:

- Пощади, повелитель! Твой раб оказался неловок, он будет наказан!

Тем временем девицы начали вытирать короля махровыми полотенцами. Он вырвался, побежал в угол, где стояла огромная и очень дорогая на вид ваза, с трудом приподнял ее и грохнул об стенку.

- Я всегда говорил, что у короля отменный вкус, - послышался голос канцлера Калидора. - Какая дикость - поставить вазу эпохи Бам в умывальной! Сколько раз я на это указывал, так нет, надо обязательно государя огорчить...

Осколки вазы исчезли в мгновение ока.

«Тебе, что ли, врезать? - подумал король, обмотался в простыню и подошел к Калидору. Но перед ним все-таки был старик. - Еще профессор какой-нибудь, светило, Анжела из Москвы выписала... А мне прописан щадящий режим... И это не ваза была, а бутыль с хлоркой...»

Неожиданно для себя Виктор Панкратович положил руку на плечо старика.

- Тяжко мне, Калидорыч, - сказал он. - Не могу я так больше, сейчас на стенки начну кидаться.

- Все верно, - согласился канцлер. - Владыке Листорана и положено с утра пораньше выместить дурное настроение на никчемных людях и предметах, чтобы перейти к делам без гнева и пристрастия. Ведал бы ты, что твой предшественник попервости вытворял! - и залился счастливым смехом.

Виктор Панкратович не стал выяснять подробностей, наверняка постыдных, и велел покормить себя. Заодно и опохмелиться бы неплохо...

Тут Калидор со всей решительностью заявил, что здесь, конечно, знают про обычай обитателей Мира якобы «лечиться» по утрам, но совершенно его не приемлют и считают главной причиной отсталости Мира по сравнению с Замирьем.

- Оно и так, - неожиданно легко согласился Виктор Панкратович, тем более что и потребности особой не было: здешнее спиртное, казалось, не оставляло ни малейших последствий в голове и желудке.