Дмитрий Смирнов - Геракл без галстука

Оргкомитет требование отклонил, как несостоятельное, и тогда возмущенная дама не нашла ничего лучшего, как просто проклясть всякого элидца, который отважится появиться на этих соревнованиях. На что все прописанные в Элиде джентльмены отреагировали крайне неадекватно.

Ну вот, представьте: некая леди, ну, к примеру, пусть хотя бы Кондолиза Райс, выступает по телевизору и заявляет, что проклинает всех, кто будет смотреть, ну скажем, кинофильм «Ирония судьбы, или С легким паром». Разве после этого его перестанут показывать и смотреть под Новый год?

Тем не менее, элидцы после выступления Молионидовой мамаши впали в страшную тоску, стеная, что им теперь закрыт путь на такое интереснейшее мероприятие, где и диски, и колесницы, и в морду бьют — одним словом, рай земной. И, чтобы утешить своих новых подопечных, Геракл чисто в духе Советского Союза постановил организовать альтернативные враждебным соревнованиям игры, для чего и были перестроены конюшни. Поскольку предполагалось, что для некоторых видов требуются закрытые помещения.

Но очень скоро выяснилось, что, несмотря на реконструкцию и недавно проведенную лично героем санацию, вонь в этих конюшнях стоит такая, что загнать туда в качестве зрителей можно будет разве что военнопленных, и то некоторые скорее предпочтут умереть на входе. Решено было от помещений отказаться, введение в программу игр таких видов спорта, как художественная гимнастика и хоккей, пока отложить, а все соревнования проводить на открытом воздухе, неподалеку от Тиринфа возле деревни со звучным названием Писа.

Газета «Тиринфская правда» писала об этом событии подобающим случаю слогом:

На оставшиеся от коровьего аукциона деньги Геракл велел оборудовать стадион. Отмеренное пространство обнесли забором, соорудили трибуны, у входа поставили будку для продажи билетов и рамку металлоискателя, звенящую, когда сквозь нее проходила женщина.

Спортивные соревнования той поры имели две особенности. Допинг еще не изобрели, но поскольку за чистоту спорта бороться все равно было необходимо, то делали это, раздевая атлетов догола. Вторая особенность самым логическим образом вытекала из первой: чтобы не смущать спортсменов, женщин на соревнования не пускали. То есть предполагалось, что спортсмены могут смущаться не оттого, что на них смотрит женщина, а оттого, что женщина смотрит и, возможно, сравнивает. И от этого кто-то из участников соревнований был способен закомплексовать и утратить должный боевой настрой. В общем, дамам вход на трибуну перекрыли и отрапортовали герою о полной готовности.

Умудренный жизнью Геракл знал, что просто воздвигнуть спортсооружение для успешного проведения игр мало. К этому моменту в Греции уже проводилось в разных регионах семь различных комплексных состязаний, претендующих на звание общенациональных. Причем одни из этих игр были основаны на заре карьеры самим Гераклом и посвящены победе на Немейским львом. Но, как понимал герой, для того чтобы игры стали событием, их недостаточно просто учредить. Им нужно придать правильный статус.

И он, со своими связями в верхах, этот статус пробил. Организованные в чистом поле на ровном месте состязания всевышним соизволением получили звание Олимпийских. Это было все равно, как если бы сегодня собравшиеся во дворе поиграть в банки пацаны узнали от подъехавшего на черной «волге» чиновника, что их турнир получил звание Президентского.

Как и подобает божеству, чтобы не шокировать публику, Зевс лично на открытие соревнований не прибыл (так ведь и президент лишь чиновников с приветственными адресами рассылает). Зато победителям в знак завоевания ими благосклонности богов было разрешено в качестве награды надевать на голову лавровый венец. Что сразу выдвинуло Олимпийские игры на первое место среди прочих турниров, где разыгрывались всего-навсего жалкие треножники из цветных металлов и крупный рогатый скот.

Состязания проводились раз в пятьдесят месяцев, и на целых четыре недели по всей Греции устанавливался обязательный мир. Правило соблюдалось неукоснительно, поскольку нарушителю грозило иметь дело лично с Зевсом, который со смертными мужского пола общался преимущественно посредством своего перуна. А это мало кому доставляло удовольствие, не говоря уже о том, что само общение получалось непродолжительным.

Программа игр с каждым разом становилась все более насыщенной, но в ходе первой Олимпиады разыгрывались пять комплектов наград в пяти, можно сказать, классических видах: борьбе, беге, рукопашном бое, гонках на колесницах и метании диска. И все пять выиграл, естественно, Геракл, именно тогда и сказавший в утешение остальным олимпийцам ставшую знаменитой фразу:

— Главное не победа, главное — участие.

Геракл больше ни разу не выступал на Олимпийских играх, но даже и без него соревнования не заглохли, как все прочие древнегреческие турниры. Просуществовав более тысячи лет в своем исконном варианте, они возродились уже в наше время, если только XIX век еще можно называть нашим временем. К лавровым венкам добавились медали, призовые выплаты и почетные звания, появились прямые телетрансляции, допинг-контроль и фотофиниш, а настоящий основатель Олимпийского движения исчез. Про человека, положившего первый камень в основание этой пирамиды, никто больше не вспоминает. То есть, совершив очередной подвиг, величайший из героев планеты умудрился стать еще и Неизвестным героем.

Внеся посильную лепту в развитие мирового спорта, Геракл решил, что пора вернуться к тому, с чего начал, и позаботиться, наконец, и о личном счастье. Накупив таблоидов и ознакомившись с их содержимым, он вычислил, что из всех невест на выданье наибольший ажиотаж вызван борьбой за руку и сердце калидонской принцессы Деяниры.

«Нехорошо, — подумал Геракл, — а я ведь пообещал Мелеагру позаботиться о малышке».

И отправился в Калидон, размышляя на ходу, с чего это вдруг во время пребывания под землей он начал раздавать какие-то обещания, надо ли ему ввязываться в этот свадебный переполох и не лучше ли найти невесту попроще.

А Деяниру назвать простой девушкой было никак нельзя. Царская дочь, она, наряду с вышиванием, выпечкой и сольфеджио, постигла еще и умения владеть оружием и управлять колесницей. Насколько хорошо она это делала, никого не интересовало, но пиар-ход был сильный, и все сходились во мнении, что это немерено круто. Поэтому после того как папаша Ойней подал в газету «Из рук в руки» объявление о замещении вакантной должности жениха, желающих понабежало огромное количество.

Вообще привычка греков устраивать из изящнейшей по своей природе процедуры сватовства какую-то заполошную собачью свадьбу не может не удивлять. Чего, казалось бы, проще. Подают люди заявки по факсу, папаша их заочно рассматривает и отвечает в разной форме уклончивости: к сожалению, мы вынуждены вам отказать; извините, прием заявок окончен; просим прощения, но в связи с болезнью невесты конкурс переносится на июль 1550 года до нашей эры; если что-то изменится, мы вам перезвоним. И все проходит чинно, благородно.

Вопреки здравому смыслу все делалось до неприличия наоборот. Всех желающих претендовать собирали при дворце правителя, мариновали их в неведении месяца два, забирали подарки, потом возвращали, потом снова забирали, потом кому-то снова возвращали, но уже мятые. Люди начинали волноваться, становились нервными и несдержанными на слова и поступки. В конце концов, выбор падал на кого-то одного, и у папаши появлялась новая головная боль: как выставить восвояси всех остальных, чтобы они не разнесли здесь все к чертовой матери.

Яркий пример такой нерасчетливой волынки — история сватовства двух десятков пацанов с острова Итака к вроде бы как овдовевшей царице этого куска земли Пенелопе. Эта банда бездельников чуть ли не год пировала во дворце, тискала служанок и вела себя непотребно, хотя достаточно было изначально повесить на ворота амбарный замок и табличку «Холера. Дворец закрыт на карантин». И жить Пенелопе было бы гораздо легче, хотя бы потому, что через окна столько народу бы не поналезло.

А так еще и после возвращения законного мужа Одиссея, когда стало ясно, что вопрос исчерпан и женихаться нужно идти куда-то в другое место, прикормленные хахали никуда перемещаться не захотели. И дело обернулось настолько остро, что Одиссею с сынишкой пришлось их всех замочить, хотя это и грозило большими неприятностями.

Гораздо хитрее все тот же Одиссей решил вопрос, будучи сам в положении жениха. Свою комбинацию он выкрутил, когда царь Спарты Тиндарей выдавал замуж дочь Елену, самую раскрученную из всех невест Эллады. Ту самую, которую еще ребенком неудачно похитили Тесей и Пирифой. Одиссею больше нравилась не приносящая всем проблемы Елена, а ее двоюродная сестра Пенелопа, дочь родного брата Тиндарея Икария.