Виталий Бабенко - Игоряша Золотая рыбка

Итак, стоило Игоряше только мигнуть, как он тут же услышал тяжелый глухой удар — это в соседнем кабинете плюхнулся на стол работы мастера Томаса Чиппендейла пухлый тюк, набитый дегустационными карточками. Поразмышляв еще несколько минут, Игоряша организовал ежедневное поступление заказов из распределителя с утренней и вечерней доставкой на дом. Карточками он был обеспечен на ближайшую четверть века.

«Дальше посмотрим!» — беззаботно зевнул Игоряша и отправился почивать в будуар.

Из прихожей разнесся перезвон электронного глокеншпиля. Колокольчики сыграли первые такты «Думки» Чайковского — это означало, что за дверью стоял кто-то незнакомый.

Игоряша нажал на клавишу видео — экран у изголовья ложа засветился, и на нем появилось улыбающееся полное лицо мужчины лет пятидесяти. Улыбка была подобострастная, но в то же время и такая, что любой понял бы: этот человек улыбается лишь пяти пенсионерам-дегустаторам в мире, и эти пенсионеры по улицам пешком не разгуливают: возраст.

Игоряша поднялся, прошел в прихожую и лично открыл дверь.

— Позвольте представиться, — сказал полный мужчина. — Сидор Ипатьевич Дыбин, администратор распределителя для ветеранов тонкого вкуса. По случаю первого заказа и ради знакомства решил зайти персонально. Куда поставить?

В руках администратор держал огромную бамбуковую корзину, наполненную разноцветными бумажными свертками. Из верхнего пакета, расчетливо приоткрытого, высовывалась аппетитная голова целиком зажаренного поросенка с луковыми перьями во рту.

Насладившись картиной собственного всемогущества, Игоряша отдал мысленный приказ. Из сумрака коридора выплыл кибернетический Дживз и царственно протянул манипулятор.

Администратор ошалел. За десятилетия служения дегустации он видел многое, но такое — никогда. Снедь выпала из его рук. Робот молниеносно среагировал, подхватив корзину в сантиметре от пола и, не теряя достоинства, удалился.

— Готов служить! — выпалил Сидор Ипатьевич Дыбин, вытянувшись в струну. — Извольте не беспокоиться, по воскресеньям и праздничным дням гарантируются гурман-заказы. Ко дням вашего тезоименитства и того паче: специалитет!

— Большое спасибо, дружище, — вежливо сказал Игоряша. — жду вас завтра на партию в гольф. А сейчас — спокойной ночи!

…Забегая вперед, скажем: примерно год Игоряша ел и пил, как бухарский эмир, а потом понял, в чем слабое место его трофической системы. Через двадцать пять лет карточки кончатся, а распределитель могут закрыть и того раньше: например, по причине полного исчезновения нототении в антарктических и субантарктических водах в результате экологического дисбаланса.

И Игоряша-второй — к тому времени уже по настоящему «второй», наконец додумался до желания, с которого надо было начинать: использовав регистр Золотой Рыбки № 1009, он установил у себя в Малахитовой кухне рог изобилия.

…Душным августовским вечером вся наша компания собралась у звездного паромщика Славы Дорожного. В воздухе еще держалась, не растворяясь в сумерках, дневная жаркая лень, и разговоры шли какие-то вялые, липкие и тягучие, как перестоявшийся кисель. Кто-то уныло бубнил в углу, кто-то тоскливо ворчал, домосед-кругосветник Рубенид Нерголин вязко пересказывал некую бесконечную многосерийную телепередачу о дымковской игрушке.

Хотелось свежего вечернего ветра, грозы, явления шаровой молнии или пришествия инопланетян. Хотелось скверно ругать кого-то или получать подарки.

Хозяина квартиры Славу Дорожного, изобретателя «защиты от дурака», мы прозвали «звездным паромщиком» — по персонажу одного из его рассказов. Мы все писали в основном фантастику — научную, сказочную, сатирическую, героическую — в зависимости от пристрастий автора. Слава же, будучи лидером стереопрозаиков, сочинял фантастику философскую.

Сейчас он обносил компанию бутербродами с колбасой, но делал это скорее по обязанности, чем из радушия. Колбаса уже вспотела жиром после двухчасового лежания на столе, и есть ее никому не хотелось. Вообще еда казалась лишней в этот кисельный вечер.

Толя Каштаркин, генетический ученик Гарри Гудини, уже битый час механически вязал какие-то немыслимой сложности узлы. Наконец он собрал веревочки в горсть, превратил их в теннисный мячик и без следа растер в ладонях.

— А знаете, — неожиданно сказал он, — Фишин издает новую книгу. Называется «Прощай, вселенная»…

Будто искра проскочила в комнате. Даже слегка запахло озоном. Это было то самое известие, которое только и могло нас расшевелить. Та самая информация, которая была способна испепелить скуку и зарядить нас энергией. Пусть даже энергией ярости.

— Как?! — вскричал наследник натуральной школы Булат Аникаев. — У этого бездаря и новая книга?

— Упасть и не встать! — возопил космический моралист Боря Бурденко. — Его что — за предыдущие опусы мало били?

— ……! — взревел Шушуня Майский, контаминатор строфики.

— Шушуня! — укоризненно сказал Гак Чуков, деспот разговорной речи. Зачем так-то выступать? Кричи — не кричи, а книга выходит, и ничего тут не поделаешь. Нужно о другом думать. По-моему, в том, что ни у одного из нас нет книги, — наша собственная вина.

Тут уж все закричали разом. Какая, мол, такая вина? Печататься негде — раз. Рукописи отдают на поругание невежественным литконсультантам — два. Издательские планы по фантастике сокращают — три. И вообще…

Кавалер морфемы Булат Аникаев неистовствовал.

— О чем ты говоришь, Гак? Вот Шушуня почти двадцать лет печатается, его Союз писателей давным-давно к сборнику рекомендовал, а где он, этот сборник? У Бориса — двенадцать повестей опубликовано, общий объем тридцать пять печатных листов, а заявка на книгу четыре года в издательстве лежит без движения. Петя Кровский положительными рецензиями может комнату оклеить — и что с того? Факт есть факт: фантастику у нас печатают вопиюще плохо…

— А Ф-писатели? — ехидно спросил из угла шериф сарказма Паладин Гриммов.

— Да какие они писатели?! — Герард Экудянов, виртуоз аллегории, даже поперхнулся. — Я о настоящей фантастике говорю. А эти… Борзописцы! Серость! Не печатаются, а тиражируются!

С Ф-писателями у нас были старые счеты. Эта братия тоже писала, так сказать, фантастику. Их герои торжественно и чудно бороздили просторы Вселенной, с ходу покоряли дальние миры, посрамляли плохих инопланетян и братались с хорошими пришельцами, в светлом будущем у них не было никаких проблем, и само будущее вырастало откуда ни возьмись в чистом поле на пустом месте, без всякой исторической связи с современностью, а если герои попадали в прошлое, то лишь затем, чтобы в два счета наладить там все как надо. По поводу того, КАК надо и НАДО ли вообще, у них, у Ф-писателей, сомнений не возникало.

Героям напрочь отказано в психологии, зато авторы наделяли их античным телосложением, сизифовым упорством и силой и знанием физики в объеме учебника для 7-го класса средней школы издания 1963 года. Люди-схемы действовали в одномерном мире, сталкивались с высосанными из пальца трудностями, решали надуманные проблемы, но зато решали их неизменно с блеском, являя чудеса самоуверенности и бескомпромиссности. Справедливости ради скажем, что герои иногда трагически погибали, но в таких случаях смерть диктовалась либо благополучием всего человечества, либо необходимостью платы за добытое знание — «платы, обусловленной нарушением правил техники безопасности», либо черной неблагодарностью некой злодейской планеты, которая никак не хотела выкинуть белый флаг перед первопроходцами, несущими знамя великого антропоцентризма.

Словом, это была неистовая профанация литературы, перечеркивание всего важного и интересного, что было сделано в отечественной фантастике, однако почему-то именно таким опусам редакторы часто и споспешествовали, полагая огрехи и вопиющие несуразности издержками жанра; невежество смелостью мысли и принимая нахальство за оптимизм, а нагромождение бессмыслиц — за полет фантазии.

Мир будущего у Ф-писателей всегда изображался экологически чистым, набитым техникой и в то же время совершенно неурбанизированным, ядерная энергия в нем била через край, причем безо всякой радиации, счастливое человечество в едином порыве расширяло свои границы за пределы наблюдаемой Вселенной, дети вырастали пай-мальчиками и фей-девочками, а взрослые любили друг друга платонической любовью и в свободное от космических полетов время занимались искусством. И все это почему-то именовалось Грядущим.

Мы называли этих ура-фантастов Ф-писателями по очень простой причине. Так уж распорядилась судьба, что их фамилии с мистической обязательностью начинались на букву Ф: Фишин, Фезеров, Ферпатый, Фазанский, Фульковский, Фолаутов…