Лев Белов - Этот несносный Ноготков

— Это Женя Кряков, соученик Алика. — Она взглянула на какой-то сверток в руках мальчугана и спрооила: — Что это у тебя?

— Да так, — замялся Женька, — подарок. — Он развернул сверток, и все увидели, что это натюрморт с букетом цветов.

Бемолин повернулся к Женьке:

— Где достал? В салоне?

— В чулане, — вздохнул Женька. — Сестра выбросила, а мне жалко стало — столько трудился, рисовал...

— Что? — изумился Бемолин. — Ты сам это сделал? В последнее время дети стали очень безответственно шутить, — заметил Жобре, обменявшись понимающим взглядом с Бемолиным. — Мой племянник, например, заявил, что намеревается установить мировой рекорд в беге на сто метров, а ему пока лишь четырнадцать.

— Обождите, пока стукнет семьдесят, — буркнул Константин Степанович, — шансов больше станет.

— Начали! — воскликнула певица, заметив, что Алик вбежал в гостиную, держа в руках карандаш и стопку узеньких листков.

— Опять какой-нибудь номер? — шепнул Женька, поздоровавшись и всучив Алику натюрморт. — Я потом тебе рамку принесу, пока не успел достать. — И он вздохнул, заметив гримасу на лице Алика.

Алик положил подарок на крышку рояля и подал певице крошечный квадратик бумаги, свернутый так, словно в нем находился порошок. Стопку листиков он положил рядом с натюрмортом.

— Пожалуйста, — попросил Алик, — спрячьте в свой медальон.

— Отлично, — согласилась Галина Алексеевна.

— А как же мы? — опомнился праправнук Дюма-отца.

— Очень просто, — ответил муж певицы, Юрий Андреевич. — Пишите свои записочки, ставьте подпись и кладите, ну, скажем, в эту кадочку. — Он показал на кадку с огромным кактусом, стоявшую у окна.

Через несколько минут в кадке лежало ровно девять записочек. Только Женька и Константин Степанович не приняли участия в «конкурсе»: Женька — по причине того, что оказался нерасторопен, а академик — из принципа — он терпеть не мог подобных, как он выражался, «кукольных комедий», поскольку уважал теорию вероятности и знал, что шансы угадать равны нулю.

— Можно начинать? — жеманно улыбнулась Каро-Галочкина.

— Просим, просим! — хлопнула в ладоши жена академика.

Приложив руку к груди, Галина Алексеевна запела:

Когда Каро-Галочкина закончила петь романс, то по привычке наклонила немного голову в ожидании аплодисментов. Но все словно забыли об этике и ринулись к кадке с кактусом.

— Читайте записки! — первым крикнул Георгий Васильевич.

— Итак, начнем, — поднявшись с места, объявил Юрий Андреевич и сделал два шага к кадке с кактусом. Развернув одну из бумажек, он прочел: — «Соловей» Алябьева, подписала Варвара Нарзанова. — Он кашлянул и развел руками. — Увы!

— Читайте дальше! — проявила нетерпение Елена Петровна.

— Дальше — ариозо кумы из «Чародейки», Бемолин. Увы!

Через несколько минут были оглашены все девять записок. И Юрий Андреевич повторял свое неизменное «увы».

— Остался последний шанс, — торжественно объявила певица и, щелкнув медальоном, передала его Андрею Кирилловичу. — Читайте!

Андрей Кириллович извлек из медальона одну бумажечку.

— «Для берегов отчизны дальней», романс... — Он не дочитал до конца и вернул медальон певице. — Угадал! Вот так Алик!

Юрий Андреевич как-то нервно передернулся и, взяв записку из рук Бемолина, стал читать ее. Отерев носовым платком пот со лба, он молча протянул записку супруге и облокотился на кадку, однако отпрянул от нее, ибо укололся о кактус.

Галина Алексеевна пробежала глазами записку Алика, деланно улыбнулась и, протягивая медальон имениннику, сказала:

— Вот, видишь, малыш, взрослые никогда не обманывают детей!

— Действительно, — бледнея, пробормотал Юрий Андреевич.

Алик хотел было что-то сказать Галине Алексеевне, но в это время кто-то крикнул: «Виват ясновидцу!». И раздались такие аплодисменты, каких не приходилось слышать даже Каро-Галочкиной.

Затем все были приглашены к столу, и через минуту послышался переливчатый звон бокалов.

Когда все выпили за именинника, а Женька Кряков поставил на стол бокал с остатками лимонада, Константин Степанович поднялся из-за стола и обратился к Алику:

— Скажи, что находится у меня в левом нижнем кармане пиджака!

— Не спеши с ответом! — предупредил Филипп Иванович.

— Да у вас там лежат... очки в футляре, — улыбнулся Алик.

Академик очень медленно извлек из кармана какой-то предмет. Это был футляр с очками.

В гостиной воцарилась такая тишина, что было слышно, как тяжело вздохнул Юрий Андреевич. Затем снова раздались шумные аплодисменты. Спустя несколько минут Алик с абсолютной точностью рассказал о содержании карманов у всех мужчин и сумок у женщин.

Пока ничуть не удивлялся только Женька Кряков. Он-то знал, на что способен его друг Ушастик, и очень гордился им.

Когда почти все гости разошлись, академик отвел Филиппа Ивановича к кадке с кактусом и, таинственно улыбнувшись, произнес:

— Чудо нашего века!

-- Вы преувеличиваете, — смущенно улыбнулся отец Алика.

— Ничуть! «Чудо нашего века», дорогой Филипп Иванович, это же название книги Якова Перельмана, выпущенной еще в двадцать пятом году издательством «Радуга», и в этой книжечке подробно рассказывалось, как дурачили публику так называемые мастера мнемотехники. Они имели свой особый ключ к словам и цифрам. Скажем, «Ну, догадайся!» означало «пяльцы» или «моряк», а если добавлялось слово «ловко», речь шла уже о плесени. Меня, Филипп Иванович, фокусами не удивишь. Спокойной ночи, дорогой!

Вероятно, нет никакой нужды давать подробное описание тех подготовительных работ, какие обычно ведутся перед запуском космического корабля. Теперь тратить время на такое описание столь же нелепо, сколь нелепо было бы, скажем, в пятидесятых годах подробно рассказывать о том, как движется трамвай. И все же во избежание кривотолков мы приводим подробный отчет о взлете космического корабля «Эллипс», опубликованный в «Новостях».

Уже на следующее утро после того как «Эллипс» оторвался от грешной земли и в шквале огня, пыли и оваций взвился в небо, «Новости» опубликовали отчет об этом событии под броским заголовком:

«ЗАГАДКА ОСТАЕТСЯ ЗАГАДКОЙ».

Вот этот текст.

«Несколько уставших репортеров да полсотни, зевак с биноклями, не считая служащих космодрома, с неослабевающим вниманием следили за приготовлениями на взлетной площадке. Все знали, что «Эллипс» должен отправиться на Марс.

В состав экипажа «Эллипса» входят девять человек, чьи имена известны теперь всему миру: командир корабля летчиккосмонавт Иван Сергеевич Молотков; дублер-космонавт (выполняющий также и обязанности штурмана) Сергей Иванович Серповский; доктор геолого-минералогических наук Роман Павлович Кандзюба; астроботаник, доктор биологии Петр Валерианович Хворостов; цитолог, доктор биологии Филипп Иванович Ноготков; доктор медицины Джонрид Феоктистович Блаженный; доктор химических наук академик Гелий Михайлович Аш; физик-ядерщик, доктор физикоматематических наук Муса Ташматович Ташматов; художник (выполняющий также обязанности фоторепортера и кинооператора), заслуженный деятель искусств РСФСР Валентин Валентинович Валетов.

Когда все члены экипажа стали подниматься друг за другом по двадцатипятиметровому выдвижному металлическому трапу, их трудно было узнать, ибо скафандры делали людей похожими друг на друга.

...Это произошло, когда до взлета оставалось ровно двадцать минут, и репродукторы уже разнесли команду: «Всем отправиться в укрытие!» Не успели прозвучать эти слова, как внезапно на металлическом трапе появился какой-то мальчуган лет тринадцати — четырнадцати. Пройдя вверх метров десять, он махнул рукой солдатам, стоявшим в почетном карауле, и те, как по команде, произвели салют из карабинов. Онемевшие от изумления репортеры едва не выронили из своих рук кинокамеры и фотоаппараты: на трапе никого не было, и только легкая дымка плыла над головами солдат.

Репортеры пришли в себя лишь после взлета «Эллипса». Они бросились к селекторам, находившимся в том же тоннеле-укрытии, чтобы связаться с Наземным пунктом управления полетом ракеты (НПУ).

На вопрос корреспондента «Новостей», видел ли дежурный по НПУ мальчика на трапе и слышал ли он салют, тот отделался шуткой, заимствованной у Горького: «А был ли мальчик?»

Когда же корреспондент «Новостей» попросил дежурного соединить его с начальником НПУ, в ответ раздался недвусмысленный смех.