Татьяна Устименко - Эра зла

— Видит бог, — внезапно, с надрывом выкрикнул оборотень, — в душе я так хочу променять тебя на другую, тихую, домашнюю, послушную женщину. Но не могу!

— Женщина, у тебя есть другая женщина? — вырвалось у меня, и я тут же пожалела, что не заткнула себе рот рукой.

Конрад покосился на меня с удивлением. Улыбнулся.

— А тебе зачем это знать?

— Просто… — Меня спасла полутьма, и он не увидел предательского румянца, залившего мое лицо целиком, до самых ушей.

— У меня есть нечто лучшее! — торжественно провозгласил оборотень.

— Мужчина? — пакостливо ухмыльнулась я.

— Не угадала.

— Хобби?

— Прошлое, — неожиданно печально ответил Конрад.

— Извини, но тогда ты феномен, — развела руками я. — Пусть человек живет в реальном отрезке бытия, но его личное время всегда имеет три формы: прошлое, настоящее и будущее. А у тебя одно вместо трех.

— В прошлом ты была моей, — эхом откликнулся он. — Наша любовь осталась в прошлом, так и не перейдя в следующую фазу.

— Прости. — Я поднялась с нагретого сиденья. — Я не хочу возвращаться в прошлое, ибо меня волнует настоящее, и мне не безразлично будущее. Я… — Тут я внезапно почувствовала себя плохо, покачнулась и чуть не упала.

Конрад бросился ко мне и подхватил, обеспокоенно щупая мой холодный лоб, покрытый противной липкой испариной.

— Ты давно не пила кровь? — грубо предположил он, попав в точку.

— Давно, — откровенно созналась я. — Уже и не припомню, когда в последний раз.

— Ясно, — он резко оборвал незаконченную мной фразу, закатал рукав куртки и обнажил свое смуглое запястье. А затем Конрад выхватил из привешенных к поясу ножен кинжал, полоснул им себя по руке и прижал к моим губам набухшую кровью рану.

— Пей! — повелительно приказал он. — Пей, черт тебя побери!

Опьянев от заманчивого запаха, наполнившего мои ноздри, я жадно глотала чуть горьковатую кровь, сильно отличающуюся от человеческой по вкусу и консистенции. Это оказалось просто потрясающе! Так, как если бы после грубого суррогата мне вдруг предложили продегустировать раритетный коньяк столетней выдержки… А потом любимый ультимативно оттолкнул меня от себя и побрел прочь, немного пошатываясь от слабости, вызванной обильной кровопотерей. Он вел себя как совершенно чужой мне человек… Господи, за что же ты послал мне такие адские муки от примитивных земных радостей?

Я жалобно смотрела вслед Конраду, но так и не нашла в себе желания побежать следом и вернуть того, кто уходил навсегда! Теперь я знала наверняка: увы, мы слишком разные. Мы не сошлись во взглядах на счастье и поэтому обрекли себя на горечь разлуки. Я никогда не смогу быть рядом с ним, но как же я смогу жить без него? Нежность, ненависть, протест — все эти эмоции смешались воедино, причиняя чудовищную боль. Мне пришлось выбирать между любовью к мужчине и милосердием к этому миру, и теперь я осталась без Конрада, ибо предпочла милосердие. Я смотрела на звезды и глотала слезы отчаяния, загоняя их внутрь себя, в свою душу, в свое израненное сердце…

Все-таки я оказалась права на все сто процентов, подозревая, что если останусь с ним, то однажды его объятия станут все теснее, а мое личное пространство неизбежно уменьшится до мизера, его просьбы превратятся в требования, а улыбка на его лице сменится самодовольной, капризно-раздражительной гримасой. Но я не стала ждать, ибо убила его сейчас! А теперь, когда я осталась одна — свободная и независимая, я уже могу бестрепетно заглянуть в шкаф своей памяти и достать из-под вороха белья пожелтевшую от старости помятую фотографию того единственного, кому я хотела отдать всю свою жизнь, того, кто умел делать меня счастливой, того, от кого невозможно было отвести глаз.

Того, кто однажды тоже меня убил…

Чем приятнее грех, тем неприятнее в нем каяться! Но я все же сумела переступить через свою боль и смирила страдающую от нанесенного ей ущерба гордость. Сегодня произошло знаменательное событие: я вырвала из своего сердца любовь, ставшую обузой. Но Господи, почему же мне теперь так плохо, больно и одиноко? Любовь моя, где же ты, вернись…

Ветер пришел ночью. Северный и обжигающе колючий, он буквально ввинтился под край укрывающего меня одеяла, беспощадно вырывая из сладких объятий полудремы. Я лежала на распахнутых крыльях двух нефилимов, вольготно развалившихся на снегу, и чувствовала себя в полной безопасности, пребывая под защитой этих харизматичных великанов, напрочь игнорирующих ночной холод, бытовые неудобства и мою беспокойную возню. С другой стороны, под боком у сладко похрапывающего Еноха, пристроился Тристан, крайне неодобрительно воспринявший мое долгое вечернее отсутствие.

Кажется, он ревновал. Впрочем, меня весьма мало интересовало его мнение, ибо я намеревалась строго придерживаться выработанного мною плана, не отступая от него ни на йоту. К сожалению, тогда я даже не догадывалась, что от того момента, когда мне предстояло на практике убедиться в ошибочности и опасности своих скоропалительных выводов, меня в ту ночь отделяли всего лишь несколько скоротечных часов. О да, тогда я еще не знала, что день смерти ничем в принципе не отличается от всех других дней или ночей нашей жизни, вот только протекает он на удивление бурно и стремительно, словно подводит жирную финальную черту, призванную отделить все важное и значимое от пустой, никчемной суеты. И именно в смертный момент нам становится понятно: важно не то, как мы жили, гораздо важнее то, как мы умерли. А еще зачем и во имя чего!

Итак, пронизывающий ветер почти насильно вытащил меня из-под одеяла, непрошеным гостем ворвавшись в мою теплую сонную дрему и свистяще приказывая: «Вставай, сейчас не время для лени!» Я попробовала отмахнуться от настырного вихря, пригоршню за пригоршней подхватывающего колкий снег и немилосердно бросающего его в мое лицо, но не тут-то было — ветер не отступал. Мысленно посетовав на свою тотальную не везучесть, ибо я мечтала выспаться, дабы скопить хоть немного сил, необходимых мне для реализации задуманных планов, я, скрежеща зубами от раздражения, нехотя покинула свое уютное лежбище и шатко побрела в сторону от лагеря, туда, куда вел меня мой беспокойный проводник. Слава богу, что у меня давно уже образовалась привычка спать одетой, невзирая на все соображения личной гигиены и опрятности. Ну и фиг с ним, что я потом хожу мятая, будто вылезшая из пасти бегемота, но зато никто не сможет застать меня врасплох. С одной стороны, этому укоренившемуся правилу не раздеваться на ночь немало способствовала жуткая погода, а с другой — я уже осознала, что полезные привычки, может, и продлевают нам жизнь, но зато вредные делают ее приятнее и комфортнее.

Поругиваясь вполголоса и позевывая во весь рот, я тащилась по скрипящему насту, не отводя опухших глаз от шустрой поземки, змейкой извивающейся впереди меня. Немного удалившись от нашего лагеря, я протестующе пробурчала: «Хватит!» — и категорично опустилась на какой-то каменистый пригорок, еле прикрытый лохмотьями засохшего мха. Сейчас я находилась в непосредственной близости с основанием замкового холма, по левую сторону от меня остался бивак моих спутников, а справа тускло светился костер в лагере наших врагов. Кому-то там не спалось, подозреваю, что Конраду. Ветер, похоже весьма довольный проявленной мною сговорчивостью, ледяным кашне обвился вокруг моих плеч и доверительно зашипел в ухо, посвящая в события давно минувших дней. Округлив от изумления глаза, я потрясенно слушала его запутанное повествование, мгновенно ощутив себя слабой песчинкой, случайно попавшей в неумолимый жернов бытия. Я уяснила: теперь от меня зависит все и… ничего!

Так происходило много веков назад, так случается и ныне: людская зависть, ограниченность и меркантильность на корню губят многие благие начинания, мешая ходу прогресса и тормозя духовное развитие человечества. Человек — странное и порочное существо, обладающее навязчивой манией истреблять все, что находится вне сферы его понимания. Если существует недосягаемая красота, то нужно объявить ее ведьмовством и сжечь. Если в ком-то пробудилась чистая любовь, то следует назвать ее самым тяжким грехом и вырубить с корнем. Миром правит Тьма! И было бы неправильным считать, будто пресловутая Тьма эта существует где-то вокруг людей — о нет, она царит в их сердцах и душах, щедро рассеивая споры зла.