Татьяна Устименко - Дочь Господня

Карманные фонарики нашлись только у нее и Натаниэля. Четверо друзей сбились в плотную кучку и побрели вперед по аллее, освещая дорогу двумя слабыми лучами бледного света.

Старинное кладбище навевало мистический ужас. Почти животный страх, самой природой заложенный в душу каждого живого и призванный отвратить людей от слишком частого посещения чертогов смерти. О, смерть надежно охраняла свои секреты, не желая делиться ими с непосвященными. Скудный электрический свет ничуть не разгонял сгустившийся мрак, наоборот, придавая окружающим предметам еще более зловещий и мрачный вид. Преломляясь на изгибах мраморных статуй, он искажал формы и очертания, нанося на траурные надгробия налет гротескной уродливости. Выточенная из алебастра фигурка маленькой девочки превратилась в злобную карлицу, угрожающе выставившую скрюченные пальцы. А торжественное лицо пожилого дворянина, изваянного из черного гранита, казалось мордой тощего упыря, скалившего острые клыки.

– Мама-а-а, – жалобно проблеяла Ариэлла, трупно бледнея и пытаясь упасть в обморок, – мне страшно!

– Тьфу на вас, трусы! – с деланной бравадой пыжилась валькирия. – Живых нужно бояться, а трупы лежат себе спокойно и никого не трогают…

– А ты уверена, что лежат? – прошептала Ариэлла, повисая у нее на локте.

– На все сто! – бодро отрапортовала отважная ангелица, незаметно для других держа пальцы на рукояти пистолета. – Мертвые вообще – самый тихий, смирный и безобидный народ на свете.

Но Натаниэль расслаблением нервов не страдал, а потому развлекался вовсю. Он то и дело отбегал в сторону, склонялся над могилами и, гогоча как больной гусак, вслух читал выбитые на них эпитафии.

– Нет, это просто шедевр, а не надпись! – восторженно орал он, беспардонно нарушая священную кладбищенскую тишину. – Сейчас я вам его оглашу в моем вольном переводе, я же все языки знаю! – он прокашлялся и пафосно продекламировал:

Оливия громко фыркнула.

– А еще можно? – попросил заинтересовавшийся заупокойной лирикой Симон.

Нат побродил между могил и нашел еще более пикантную надпись:

– Не верю! – взахлеб хохотала Оливия. – Ты нас просто разыгрываешь! На могилах такую белиберду не пишут!

Ангел лукаво ухмылялся:

– Может, и не пишут, зато у вас от моих шуток весь страх как ветром сдуло, – похвалился он. – Да еще обнаружилось что я – совсем неплохой психотерапевт. Вот послушай еще… – он нагнулся к следующему надгробию:

Оливия уже икала от смеха. Тихонько хихикал Симон. И даже трусиха Ариэлла слегка порозовела и начала улыбаться.

– Благодать-то какая вокруг! – ангел бесцеремонно погладил тяжелый резной крест. – Никакого ущерба экологии, тишина, красота. Все спят, и вставать из могил никто не собира… – его слова внезапно оборвал громкий зловещий треск.

– Что это? – попавшей в мышеловку мышкой пискнула Ариэлла.

Оливия выпучила глаза.

Плита на ближайшей к ним могиле медленно развалилась надвое. Из свежего пролома высунулась костлявая рука, прикрытая лохмотьями полусопревшего савана. Черный, гнилой ноготь указал прямо на ангела, застывшего от ужаса и не способного сдвинуться с места. Ариэлла дико завизжала. С грохотом обрушилась изящная белая статуя, стоящая возле аллеи и из земли начала неловко выкарабкиваться изъеденная червями дама, облаченная в смердящие остатки некогда роскошного платья. Траурные надгробия лопались одно за другим, выпуская наружу своих зловещих обитателей. От одних давно уже остались только источенные временем кости, другие – совсем свежие, внушали отвращение видом своих пожелтевших, раздувшихся тел.

– Господи! – шокировано выдохнула Оливия. – Неужели настал конец света?

Симон эпилептически затрясся, глаза его закатились:

– … и наступит смутное время. Воссияет на небосклоне звезда по имени Полынь – предвестница конца света. Разверзнутся хляби небесные, хлынут из Ада исчадия тьмы, а мертвые восстанут из могил… – начал кликушествовать он.

Ариэлла визжала не переставая, кулем повиснув на шее Оливии.

Первым пришел в себя Натаниэль. Он перепрыгнул через яму в земле, оттолкнул шаткий скелет, от души угостил хлесткой оплеухой облепленную червями красотку, пнул ногой дряблого зомби и схватил за плечо впавшую в ступор валькирию.

– Бежим! – гаркнул он ей прямо в лицо. – Лив, да приди же ты в себя!

Оливия моргнула, отгоняя страшный морок.

– Я в норме! – четко отрапортовала она. – Бежим!

Ангел поднял на руки обморочно постанывающую Ариэллу, Оливия потащила за собой не сопротивляющегося Симона, и они стремглав помчались по аллее, уворачиваясь от бродящих и копошащихся вокруг оживших мертвецов.

– А Оливия говорила, что они самый тихий, смирный и безобидный народ на свете… – чуть слышно сетовала Ариэлла, прижимаясь к широкой груди ангела и мелко вздрагивая.

Как известно, люди являются существами чрезвычайно изворотливыми, находчивыми и славятся умением отыскивать выход из самых трудных ситуаций. Но еще лучше они умеют находить вход, ведущий в подобные щекотливые ситуации. С такой мыслью я шагнула на кладбищенский причал, с хмурым выражением лица рассматривая высокую стену из красного кирпича, тянувшуюся, насколько хватало моего взора. Метель усилилась, завывая, будто сотня голодных демонов. Над краем ограды смутно виднелся позолоченный купол базилики Святого Христофора. Заходить на территорию могильного комплекса мне не хотелось категорически. Мучили нехорошие предчувствия, так сказать. Но ведь выбор был уже сделан, и путей к отступлению не предусматривалось. Я дала слово… Можно, конечно, скорчить непробиваемую мину и нахально изречь: «Слово-то – мое. Хочу – даю, хочу – забираю!» Но это выглядело бы уж совсем бесчестно. Возможно, мне предоставили единственную возможность реабилитироваться после невольно совершенного греха. Хотя, в результате неоднозначного разговора со святым лодочником, на Божью помощь и прощение я рассчитывала менее всего. Ничего хорошего я пока не сделала, а вот изрядно накосячить – успела. За все, как и полагается, нужно платить. И возможно, за нечаянные грехи плата оказывается еще большей. Как там в детской бормоталочке говорится – «за нечаянно – бьют отчаянно»? Вот-вот, оно самое и есть. Грех – он в любом случае грех, какие оправдания ты для себя ни придумывай, как совесть ни успокаивай. Так что теперь у меня одна дорога – вперед, на кладбище. Бр-р-р, причем как в буквальном, так и в переносном смысле. В конце концов, все дороги в итоге ведут на кладбище: и короткие – прямые, и длинные – объездные. Остается утешать себя не шибко приятной фразой – что, мол, обходя разложенные грабли мы лишаемся драгоценного опыта. Эх, опыт, сын ошибок трудных и синяков больнючих друг…

Я затравленно оглянулась. Маленькая гондола давно уже отошла от причала, тая в ночном сумраке. На краткий миг мне показалось, что я сумела рассмотреть руку Павла, вскинутую в жесте прощания и одобрения. Я философски хмыкнула. Скорее всего, меня ждет неминуемая гибель. Должна же Тьма взять реванш за поражение на поединке с графом Деверо! Но что такое смерть по сравнению с вечностью? С вечностью боли, мрака и отчаяния, в которую будет ввергнут мир, если я срочно не изобрету что-нибудь действенное, способное противостоять силе стригоев. Да рядом с подобными бедами вселенского масштаба моя гибель – так, мелкая неприятность, незаметная ерунда – плюнуть, растереть, и никто обо мне и не заплачет. Я уже опрометчиво отвергла свою неожиданную любовь, но вполне могу потерять ее еще раз – навсегда, если стригои захватят власть над миром. Потому что, по моему мнению – никто, даже закаленный испытаниями вервольф не способен выжить под гнетом кровососов. Тем более Конрад, убивший графа Деверо. А значит, мне придется бороться. За всех нас – за него, за себя и за моих друзей-ангелов. За людей, за свет, за добро, за веру. Ведь разве меня избрали на роль божьего воина для чего-то другого? И вряд ли мне кто-то поможет. Я уже имела повод убедиться – Господь не любит слабых, да и в поддавки играть не склонен…

Кладбищенские ворота высились прямо передо мной. Черные, торжественные, похожие на ажурные, откованные из чугуна кружева. Я уперлась в них обеими ладонями и решительно толкнула от себя. Створки беззвучно разошлись, являя засыпанную снегом аллею, с обеих сторон окаймленную ровными рядами мраморных надгробий. Казалось бы, здесь должны были царить тишина и благодать, но… Ничего не понимающими, расширенными от удивления глазами я наблюдала развертывающуюся на погосте картину нереального ужаса. Между покосившихся, переломанных статуй, крестов и памятников бродила толпа странных существ, совершенно не похожих на нормальных людей. Трясущиеся и спотыкающиеся, облаченные в лохмотья, покрытые плесенью – они напомнили мне… зловещих зомби из хорошо снятого фильма ужасов. Ближайшая тварь протянула ко мне гниющую длань, сплошь усыпанную белыми тельцами жирных червей и утробно взвыла… И тут мои и так перегруженные впечатлениями нервы не выдержали. Я выхватила из ножен оба кэна и, злобно рыча – ничуть не хуже какого-нибудь ожившего умертвия, врезалась в кучу мерзких созданий.