Уильям Нолан - Детские игры

Хопплер закончил рисунок — дети, переходящие кое-как нацарапанный ручей, — и отдал его Тимми. Тимми аккуратно сложил его и легонько хмыкнул, что означало у него удовольствие. Он направился к двери, но затем вернулся и осторожно провел пальцем по руке Эдвина. Это была одна из его манер, обаятельных и трогательных одновременно, за которые Эдвин полюбил его. Но в этот раз он заметил, что вздрогнул от прикосновения. Когда Тимми вышел, Хопплер нервным движением прижал руки к груди.

Прошел почти месяц, когда Тимми снова "прислушался". Хопплер сидел в кресле, а Тимми, лежа на полу, рисовал большую панораму уличной жизни на листе оберточной бумаги, принесенной из кухни. Он рисовал с воодушевлением, изображая непомерно больших людей и собак рядом с маленькими горбатыми автомобилями. То и дело он хмурился, когда его карандаш рвал бумагу, утыкаясь в мягкий ковер. В пансионе было тихо, не считая отдаленного звона посуды, доносившегося из кухни, где после ужина мыли кастрюли и сковородки.

Вдруг Тимми поднялся. Быстро взглянув на Хопплера, он остановил свой взгляд на точке в пяти или шести футах над его головой. Рот у него открылся. Шея вытянулась. Глаза расширились.

Хопплер наблюдал за ним с беспокойством. Он почти забыл о своих подозрениях после случая с собакой — от таких мыслей люди впечатлительные предпочитают избавляться, — но сейчас они всплыли в его памяти. Неужели сейчас что-то случилось? Что за ерунда! Ну, а вдруг Тимми и в самом деле слышит беззвучные шаги приближающегося несчастья?

Постепенно напряжение ушло с лица Тимми. Он глубоко вздохнул и убрал с глаз свою соломенную челку. Снова опустившись на корточки, он подобрал карандаш и принялся рисовать птиц на еще свободном клочке бумаги. Он только начинал крылья третьей птицы, когда Хопплер ощутил в груди привычную сжимающую боль.

Эдвин понял, что приступ будет нешуточным. Он почувствовал знакомый страх, когда дыхание стало безжалостно покидать его.

Отчаянно он пытался нашарить баночку с таблетками амилнитрата, стоявшую на журнальном столике у кресла, и опрокинул его. Боль разлилась в груди и жгучим потоком побежала по левой руке. Он не мог ее выносить. Его грудь превращалась в хрупкий сосуд, который она, эта боль, столь немилосердно терзающая его старое тело, крушила изнутри в своей неутомимой жгучей ярости. Он собрал последние силы, чтобы закричать, позвать на помощь. Он умирал.

Когда Хопплер очнулся, он обнаружил себя распластанным на кровати. Бутылка с горячей водой лежала у его сердца. Доктор с очень серьезным видом складывал свой стетоскоп. Где — то на заднем плане, бледная и испуганная, маячила миссис Дин.

— Еще бы немного, молодой человек, и… — угрюмо сказал доктор Симмз, заметив, что Эдвин смотрит на него. — Если бы миссис Дин позвала меня на пять минут позже — все! У вас были какие-нибудь нагрузки в последнее время?

Хопплер покопался в памяти. По горькому опыту, накопленному за время болезни, он знал, что мимолетную неловкость от "прислушивания" Тимми вряд ли можно честно считать нагрузкой. А вот поднимался он частенько. Сегодня он сидел почти весь день.

— Вам придется серьезней отнестись к своему заболеванию, — сказал доктор Симмз, когда он закончил свою исповедь. — Стенокардия — это не пикник. А я-то думал, что первый приступ послужит вам уроком. Но что уж теперь кулаками махать. Вам нельзя подниматься, по меньшей мере, неделю, а потом мы попробуем другое лекарство. Отзывы о нем самые обнадеживающие. Вы не должны волноваться. И не думайте ни о чем дурном.

Он вышел. В холле он о чем-то неслышно переговорил с миссис Дин. Хозяйка вернулась и принялась убирать следы беспорядка. Хопплер следил за ее быстрыми движениями с долей зависти. Она была старше него, но с утра до вечера была на ногах. Боль в сердце? Она не знала, что у нее есть сердце. Симмз сказал ему как-то, что стенокардия предпочитает избирать в свои жертвы мужчин.

Она потрогала, горяча ли бутылка, и подоткнула покрывало у шеи. — Вы знаете, мистер Хопплер, — сказала она со значением, — Тимми спас вам жизнь. Честное слово. Он сбежал с лестницы, когда я прибирала серебро, и ну дергать меня за руку. Я хотела было прогнать его — дети, сами знаете — а он вцепился и что-то лопочет, пока я не поняла, что что-то стряслось. А вы как упали с кресла, так и лежали без памяти. Конечно, я сразу позвала доктора. Но вы слышали, что он сказал про пять минут.

Эдвин Хопплер кивнул. — Тимми хороший мальчик, очень хороший мальчик, — обессиленно произнес он. Он хотел, чтобы миссис Дин поскорей закончила и ушла. Он хотел отдохнуть.

Тимми высунул голову из-за дверного косяка. Он был бледен и подавлен. Глаза у него были огромными, в пол-лица. Поймав взгляд своего друга, он неуверенно улыбнулся, но улыбка тотчас сменилась выражением беспокойства.

Хопплер отвел от него взгляд и уставился в потолок. Он был благодарен Тимми, он любил его, но сейчас не хотел его видеть. В каком-то смысле он не хочет видеть его вообще. Этот ребенок — чего уж тут стесняться? — пугал его. Сам Тимми был тихим, трогательным, чистым мальчиком. Совсем другое — та темная сила, орудием которой он был и которую воплощал. Невозможно было думать о "слушающем" Тимми и оставаться спокойным. А доктор велел ему не думать ни о чем дурном. Наверное, он попросит миссис Дин не пускать мальчика в его комнату, хотя бы какое-то время. Хопплер облизал свои обескровленные губы.

Но будет ли это разумно? Предположим, ради чистоты вывода, что Тимми действительно способен каким-то сверхъестественным образом слышать приближение… приближение смерти, — мрачно размышлял Эдвин. Не будет ли разумнее держать Тимми как можно ближе к себе? Если бы он знал, что жуткое "прислушивание" Тимми в этот вечер предвещало приступ, амилнитрат был бы у него под рукой при первых же признаках. Приступ не обернулся бы таким серьезным. Да и любил он мальчика.

Хопплер посмотрел в сторону двери, где все еще терпеливо стоял Тимми. Он поднял руку и подозвал его. Когда Тимми подошел, он пожал его маленькую чумазую ладонь.

Новое лекарство доктора Симмза очень помогло Хопплеру. Он начал набирать вес — сначала быстро, потом медленней, — пока не дошел до восьмидесяти фунтов. Миссис Дин сказала, что он помолодел на десять лет.

Доктор Симмз старательно разъяснил, что, хотя он и очень доволен состоянием своего пациента, само лекарство все же оказывает не более чем смягчающее действие. Врачи еще не знают точно, может ли его эффект быть постоянным.

Хопплер выслушал его без особого беспокойства. Он мог уже вставать, когда ему хотелось, и даже прогуливаться в хорошую погоду.

Но, конечно, и речи не могло быть о возвращении на работу, где он вел счета. После первого приступа фирма назначила ему пенсию, хоть и не очень охотно. Как говорила миссис Дин, ему оставалось только развлекаться.

Развлекаться, когда тебе шестьдесят три, — это не значит кричать и прыгать. Большую часть дневного времени Хопплер стал проводить в карманного размера парке, читая газеты, наблюдая за грациозными арабесками чаек и слушая не идущий к ним хриплый гогот.

А тем временем Тимми — после занятий он почти постоянно был с Хопплером — играл в мяч, рисовал, опасливо карабкался на ограду или раскачивался на перекладинах снарядов игровой площадки. Он так вырос за последние месяцы, что даже миссис Дин была вынуждена признать, что самодельные наряды ему уже не подходят. Она купила ему джинсы и несколько фланелевых рубашек в клетку. В этом костюме он выглядел вполне стильно и в духе времени. Он утратил, по крайней мере внешне, большую часть своей хрупкой трогательности, которую раньше находил в нем Хопплер. Но именно поэтому Хопплер замечал с досадливым чувством, какой непреодолимой стеной оказывалась между ним и другими детьми, игравшими в парке, его глухота. Тимми был общительным ребенком, но другие одаривали его неприязненными взглядами и отходили прочь. Побродив между турниками и трапециями, мальчик с радостью возвращался к своему взрослому другу.

После двенадцати Хопплер обычно писал записку, давал Тимми деньги и посылал его в ресторан по соседству за сэндвичами и молоком. Видя, как смышлен и расторопен мальчик, как бескорыстны его попытки услужить в любой мелочи, Хопплер начинал чувствовать себя недостаточно благодарным.

Мисис Дин, безусловно, любила своего внука, но она была слишком занята постоянными хлопотами по пансиону, чтобы уделять ему много внимания. Возможно, для Тимми нужно нанять учителя. Чтение по губам так и не давалось ему. Частные уроки помогли бы ему продвинуться. Хопплер должен поговорить с учителем Тимми из школы для глухонемых и узнать, что вообще можно предпринять.

Тревожащее "прислушивание" мальчика, за одним исключением, прекратилось. Это исключение состояло в том, что Тимми "слушал" с явным волнением перед тем, как один из старших мальчиков свалился вниз головой со скользкой перекладины качелей, на которую взобрался под шумок. Само падение могло и не иметь последствий, но мальчик ударился головой о деревянное сиденье. Крови было много, он потерял сознание, и вызывали скорую помощь.