Василий Мидянин - Комплекс Марвина

— На колени, несчастный! — обратил на него пылающий ненавистью взгляд Гермес. — Возможно, тебе удастся вымолить прощение, хотя лично я сильно сомневаюсь в этом. Твои фантастические беззакония переполнили чашу человеческого и божественного терпения.

Марвин поспешно бухнулся на колени перед коварным партнером.

— Пощады! — завопил он. — Пощады! Я осознал... я искуплю!..

— Что ж, господа, — произнес Гермес, — преступник определенно многое осознал и теперь жестоко раскаивается. Я думаю, мы вполне можем проявить похвальное эллинское милосердие и ограничиться изгнанием его из полиса — в том случае, если он сам себя накажет, доказав тем самым, что безусловно вступил на путь исправления и покаяния.

Эффектным жестом бог выдернул длинную золотую заколку из платья царицы Иокасты, и та, охнув, поспешно поддернула начавшую сползать с ее груди парчовую материю. С шутовским полупоклоном Гермес подал заколку Иезайе:

— Царь Эдип, поклонник инцеста и узурпатор трона! Выколи себе глаза этой штукой и ступай на все четыре стороны. Благородное собрание клянется не преследовать тебя в этом случае.

Цари Эллады ответили на это восторженным ревом.

Иезайя потерянно замер посреди пиршественного зала с заколкой в руке, глядя остановившимся взором на людей, которые четверть часа назад громогласно восхваляли его доблесть и щедрость. Теперь они свистели, топали ногами и изрыгали в его адрес ужасные проклятья. Прав был Эдип: Гермес поимел его, поимел как мальчишку. Теперь он уже ни капли не сомневался, что сам, добровольно, выколет себе глаза — иначе не избежать ему гораздо большей беды.

И тут, в самый напряженный момент драмы, на сцену вышел бог из машины или, как выразились бы некоторые прогрессивные европейские литераторы, рояль из кустов.

— Остановитесь, несчастные! — раскатился по залу уверенный старческий голос.

Гермес раздраженно обернулся и замер, словно громом пораженный. В дверях стоял бывший царь Лай собственной персоной. На царе были драные джинсы с бахромой и вытертая на локтях кожаная куртка с большим круглым значком на лацкане: ДУМАЙ О СНЕГЕ. На плече у экс-царя висела матерчатая сумка с огромным вышитым пацификом посередине.

— Что вы делаете, кретины?! — вопросил Лай, сурово оглядывая присутствующих. — Кого вы хотите сделать мифологическим персонажем? Это же подставное лицо, пустышка!

— О, горе, — простонал Иезайя, закрывая глаза от стыда. Он больше не мог выносить этот кошмар.

— Это ненастоящий Эдип! — продолжал кричать Лай, приближаясь к замершим во главе стола Гермесу и Марвину. — Это самозванец! Генетический же материал был взят у моего настоящего сына, который сейчас проживает на Гавайях и не только не спит со своей матерью, но даже в глаза ее никогда не видел! Вы все помешались, господа, если слушаете этого клоуна с крылышками!

— Твою двадцать! — заорал Гермес. — Кого же я сопроводил в преисподнюю вместо тебя, старый мошенник?

— Несчастного Леокада, — невозмутимо ответствовал бывший царь. — Ловко мы провели тебя, а, придурок? Хотел без лишнего шума убрать меня руками этого техасского идиота, а потом отправить следом и его самого? Дудки, мистер бог! — Он вытянул в направлении Гермеса крепко сложенную дулю и экспрессивно повертел ею в воздухе.

— Ты позволяешь себе слишком много, смертный, — процедил Гермес. — Надо полагать, ты заручился надежными покровителями, если разговариваешь со мной в таком тоне — или просто наивно надеешься, что эта публичная дерзость останется безнаказанной?

— Узнав, что имеется отличный повод поставить тебя на место, Гера сразу же подписалась за меня, — самодовольно заявил Лай.

— Тартар побери! — расстроился Гермес.

— Поэтому перед всем благородным собранием я заявляю, что был вынужден бежать, узнав о заговоре, чтобы спасти свою жизнь и достоинство, и теперь на вполне законных основаниях требую свое царство назад! — возгласил Лай.

— Опомнись, ты же до основания разрушаешь миф об Эдипе! — заскулил Гермес. — От меня Зевс мокрого места не оставит!

— Это твои проблемы, приятель, — с достоинством ответил Лай. — Я не собираюсь решать их за тебя.

— Что же ты, мистер, — с горькой укоризной обратился Марвин к бывшему царю. — Я же тебя, можно сказать, от неминуемой смерти спас, а ты меня теперь топишь в буквальном смысле слова!..

— Своя рубашка ближе к телу, — усмехнулся Лай. — Ибица оказалась совершеннейшей дырой. Я, похоже, перепутал ее с Ниццей. Президентских номеров в отелях нет, пляжи грязные, куда ни пойди — везде толпы каких-то немытых волосатых бездельников, которые сидят на газонах, бренчат на гитарах и курят удивительную дрянь. Да и Барбарелла... Я к ней быстро охладел. За ногтями не ухаживает, готовить не умеет, валяется целыми днями на циновке и слушает Джимми Хендрикса. Нет, не так я себе представлял идиллию в рыбацком шалаше... — Он снова повернулся к беснующейся аудитории. — Итак, господа! Вы все прекрасно меня знаете. Кого вы поддержите в притязаниях на престол Фив — отпрыска древнего царского рода или этого безродного выскочку?

— Вообще-то судя по размаху пиров, которые закатывает новый царь, ему вполне присущи щедрость и благородство истинного владыки, — рассудительно заметил Персей, ковыряя в зубах бамбуковой зубочисткой.

— Низкий чревоугодник! — заверещал Лай. — Подумай как следует, сосед: это создает очень опасный прецедент! Если вы не вернете мне царство, Гермес решит, что ему все позволено. Ничто не помешает ему провернуть аналогичные банановые путчи в ваших полисах, поставив у власти своих людей из низшего сословия — бывших рабов, рыбаков и дальнобойщиков!

— Замолчи, вздорный старик! — прогремел Гермес. — Ты уже сказал достаточно, чтобы я немедленно испепелил тебя!

— Руки коротки! — отозвался Лай. — Ты, посланник олимпийцев, мальчишка на побегушках, который таскает Аресу любовные записки от Афродиты, но при этом корчит из себя древнее автохтонное божество! Интриган, который не видит дальше собственного носа и не может просчитать ситуацию хотя бы на два хода вперед, хитрец, которого я обвел вокруг пальца, как...

— Привет, папа.

— Сынок?! — страшно изумился Лай.

В дверях обеденного зала возник Эдип — в знакомых Иезайе замызганных шортах, гавайской рубашке и камуфляжной рыбацкой панаме. В руках у него была сетка, наполненная чем-то темным и угловатым.

— Ага, он самый. — Эдип грохнул сеткой об пол, и из нее посыпались продолговатые коричневые бруски, похожие на куски хозяйственного мыла. — Это не твое, а?

— Нет. — Лай побледнел как полотно. — Я не торгую мылом.

— Брось, папаша. Ты прекрасно знаешь, что это не мыло. Это три килограмма толовых шашек, которые ты, старый вонючий скунс, заложил в двигатель моего катера. — Эдип повернулся к совершенно обалдевшей от такого количества сюжетных зигзагов аудитории. — Обратите внимание, господа! Ему мало было того, что я побрезговал убивать его, предпочтя бегство из Эллады кровавому фиванскому престолу. Этому хорьку мало было того, что я, сентиментальный идиот, предупредил его об опасности, исходящей от этого вот самозванца, который в настоящее время узурпировал царский трон. Нет, папочка решил дополнительно подстраховаться. Вдруг проклятие еще действует и он все еще рискует быть убитым мною?.. Убрать опасного сынка — и дело в шляпе! Да, кстати, благородные герои Эллады, совсем забыл представиться... Эдип из Коринфа, настоящий Эдип, кровный сын вот этого сморчка!

Русский драматург Гоголь потратил приблизительно полторы страницы убористого текста, чтобы описать немую сцену в финале своей пьесы «Ревизор». Для того, чтобы описать немую сцену, возникшую в пиршественном зале царского дворца в Фивах, бумаги понадобилось бы значительно больше.

— Ладно врать-то, — проскрипел в установившейся потрясенной тишине Лай. — Ты сбежал вовсе не потому, что внезапно воспылал горячими сыновними чувствами к папаше, которого никогда в жизни не видел. Тебе просто не улыбалось остаток дней скитаться по Элладе с выколотыми глазами, как последнему бомжу! Даже предполагаемый инцест с матерью не вызвал у тебя сакрального ужаса, я думаю — ее ты тоже никогда не видел и вряд ли питал к ней родственное почтение...

— Клянусь Зевсом! — завопил Эдип. — Клянусь Зевсом, теперь эта цена уже не кажется мне чрезмерной, если за нее я смогу получить твою голову!.. — Оскалившись, он двинулся к отцу, нервно потирая волосатые руки. — Значит, для того, чтобы стать владыкой Фив, Эдип из Коринфа первым делом должен убить царя Лая? Отлично, отлично...

— Я уже не царь! — пискнул Лай. — И пока еще не царь! Остановите этого психа!.. — Он проворно нырнул за спины эллинских героев. — И потом, детка, царем тебе все равно не стать: Сфинкс-то уже погибла!