Светлана Багдерина - День Медведя

Но не это заставило заносчивого потомка графского рода Бренделей замолкнуть на полуслове и испуганно зыркнуть в сторону усердно изображающих образцово-показательный почетный караул гвардейцев.

На переносице и над правым глазом у безымянного голубоглазого любящего отпрыска неизвестного монарха страны Костей красовались две маленькие черные, чуть продолговатые родинки.

– Надо же, а у нас похожая картина есть! – радостно удивился Иванушка неожиданному произведению курортного искусства. – Василий с матушкой лет двадцать назад тоже ездили в те края! Он рассказывал, как это рисуется: где-нибудь в тенистом саду – потому что на открытом месте простоять столько времени не сможет никто – установлен такой раскрашенный щит, в нем – прорезь для лица, к нему приходишь каждый день, часов по восемь позируешь, и через месяц картина готова. И то, что всё остальное, кроме тебя – не настоящее, почти не заметно! Вот, обратите внимание: этот царевич наверняка выше ростом, чем его изображение! Смотрите: он поглядывает куда-то вниз. Это оттого, что ему приходится наклоняться, чтобы просунуть лицо в овал! С Васей было точно так же! Он так умаялся, пока… пока… А… что случилось?

– К-кажется… я задержался… – нервно кинул быстрый взгляд на невозмутимо застывшего с алебардой на плече Спиридона граф. – Мне пора. Идти. До встречи. Завтра.

– Д-до свидания, – удивленно кивнул Иванушка и проводил недоуменным взглядом поспешно удаляющуюся в окружении свиты маленькую тщедушную фигурку. – Сень, что случилось-то? Я его чем-то обидел? Но – честное слово! – я не хотел!.. Я же не сказал вроде ничего такого…

– Ты?.. – рассеянно отозвалась царевна, не отрывая глаз от задорной фигуры бородатого курортника, попирающего терпеливую рыбу. – Да при чем тут ты?

– А при чем тут кто? – упорствовал в непонимании озадаченный супруг.

– А ты посмотри хорошенько.

– Ничего особенного, – пожал плечами Иванушка после минуты пристального изучения полотна под разными углами. – Пальма как пальма. Море как море. Акула почти как настоящая. Хотя я настоящую не видел, если честно… Царский сын тоже обыкновенный. Немножко на Спиридона похож. Сабля…

– Вань! Разуй глаза, какая сабля?! Царевич на картине на Спиридона не просто похож – у него глаза голубые, борода такая же, если Спирю подстричь, и родинки точно там же, что и у него!

– И что из этого следует? – заинтересовался дискуссией и покинул свой почетный, но более не актуальный пост Кондрат.

– Чем это там кому моя борода не понравилась? – с грозным шутовским возмущением присоединился к компании и герой обсуждения, и с любопытством уставился на портрет.

– Не знаю, – изобразила на лице высшую степень недоумения Серафима. – Но Бренделя твое сходство почему-то так встревожило, что он всё бросил и убежал как кипятком ошпаренный.

– Дурью мается ваш граф, – снисходительно хмыкнул Спиридон басом и отошел к окну наблюдать за отъездом последнего претендента. – Мало ли кто на кого похож. Да он, наверное, вспомнил что-нибудь важное, вот и поспешил. Будет он себе мозги кочкать из-за какой-то бестолковой картинки! Чешуя это всё.

– А откуда она вообще здесь взялась? – спохватилась Серафима.

– Ваше царственное высочество? – в открытую дверь просунулась робко рыжая голова, а спустя секунду и пониже – вторая, бурая с черным подвижным носом и маленькими хитрыми глазками.

– Находка! Малахай! Идите сюда! Вот ты, Находка, наверное, знаешь. Как этот шедевр всех времен и народов, – Серафима во избежание неясных моментов указала на «Солнечный привет» – попал к тебе в руки?

Октябришна сначала засмущалась, потом нахмурилась, вспоминая, но быстро просветлела:

– Так вы ж сами его велели принести!

– Его?..

– Ну, да! Этот… шедевр всех народов! Я ведь точнёхонько всё запомнила, что вы мне отыскать велели! – гордо сообщила ученица убыр и стала загибать пальцы, перечисляя:

– Старичка-царя с соколом, даму с кошкой и розой, солдат на конях – черных и белых, охотников с лисами, богатыря с булавой, барина толстого с семью дитями, девушек с корзинками, усатого парня с собаками, девочку со свеклой… и… и… этого… – она замялась и кивнула в сторону картины. – Дофина. Только вы его зачем-то обратно завернули и чуть не в самый дальний угол убрали. Кое-как мы его нашли. Я сначала подумала, может, вы раздумали ее вешать, но раз сказали… И тут Серафиму посетила одна интересная мысль.

– А ты знаешь, кто такой дофин? Октябришна смутилась и порозовела.

– Не знала я… Но я в управе Макара встретила, у него спросила, и он сказал, что это рыба такая большая, которая в теплых морях ловится. А еще она тем славится, что утопленников из воды достает. Правда, зачем – не знамо ему было. Может, чтобы на суше съесть?.. И картинку, кстати, мне тоже он нарисовал – говорит, в книжке какой-то он тую рыбу видел, и запомнил, какая она из себя. Вот мы с Мыськой и ее друзьями с этой-то картинкой ее и отыскивали.

И для документального подтверждения своей поисковой эпопеи девушка выловила в кармане сарафана и предъявила на всеобщее обозрение клочок оберточной бумаги с изображенным на нем не то рваным ботинком, не то рубанком с крошечными косыми глазками и роскошным рыбьим хвостом.

– Вот, дофин! – радостно сообщила она и победно обвела друзей искренним взглядом серых глаз. – Правда, похож?

На следующий день на площади и вокруг, запруживая давненько не знавшие такого оживления улицы, собрался весь город.

Самые хитрые пришли за три часа до назначенного действа и только за тем, чтобы обнаружить, что их опередили наихитрейшие, которые прибыли с первыми лучами солнца и остановили самых хитрых метрах в двадцати от вожделенного помоста. Просто хитрым, пришагавшим за два часа до начала, от площади оставался неширокий ободок, вплотную примыкающий к заброшенным дворянским дворцам, а предусмотрительным, появившимся всего лишь за час, достались боковые улочки и дальние подступы.

Впрочем, предусмотрительные оказались еще и сообразительными, и большинство их, обойдя квартал-другой, собралось на Господской улице, по которой должно было прибыть благородное собрание. Если уж не удастся толком увидеть подписание и оглашение, то хоть на проезжающих кандидатов в цари и легендарных лукоморцев насмотреться можно будет вдоволь.

Тем, кто умудрился втиснуться на площадь, пока кроме флагов, драпирующих грубые доски и заколоченных, запущенных дворцов, особо любоваться было нечем, и народ скучал, мерз и отсчитывал минуты до заветного времени.

Наконец, часы на башне пробили полдень, и толпа на Господской улице взорвалась нетерпеливыми криками: «Едут!.. Едут!..»

От резиденции градоначальника, едва видимой в конце прямой, как стрела, улицы и впрямь отделилась кавалькада со знаменами, трубачами и многочисленным эскортом и бодрой рысью направилась к месту подписания клятвы.

Боевой клич зрителей с Господской подхватила сначала вся площадь, потом он перекинулся на боковые улочки, и добрые горожане как по команде повернулись на север, привстали на цыпочки, и по толпе прокатилось взволнованное «Видно?.. Видно?.. Видно?..»

– Подъехали!!!..

– …подъехали!.. подъехали!.. подъехали!.. И впрямь подъехали. Остановились. Посмотрели. Вытянули шеи. Посмотрели. Приподнялись на стременах. Посмотрели еще.

– Надо было оцепление поставить вокруг помоста… – первым прервал глубокомысленное молчание Иван, потому что сказать тут было больше нечего.

Зрители на Господской смутились, растерялись, почувствовали себя каким-то непонятным образом виноватыми и попытались расступиться перед всадниками. Но дальше благих намерений дело у них не пошло: ни назад, ни в бок сдвинуться было невозможно, а чтобы уйти совсем и пропустить самое интересное за последние пятьдесят лет, одного смущения и чувства абстрактной вины было мало.

– Вот и первое задание, – довольно ухмыльнулся барон Карбуран, взвесил в руках тяжелую плетку и оценивающе, как волк на овец, оглядел толпу через плечо Ивана.

– Какое? – недоуменно оглянулся тот, и барон расплылся в сладенькой ухмылочке.

– Добраться до помоста, никого не подавив, конечно. Иванушка кивнул. Серафима поморщилась. Пауза затягивалась.

– Кхм… – откашлялся царевич и вежливо воззвал к собравшимся: – Добрые горожане!.. Не могли бы вы расступиться так, чтобы мы могли проехать к центру площади? Пожалуйста?

Доброе слово и зеваке приятно, и добрые горожане честно еще раз попытались расступиться, а также отойти, раздвинуться, раздаться и даже просто отклониться, если уж больше ничего не выходит, но не вышло и это, и толпа, коллективно пожав плечами и испустив тяжкий вздох, снова замерла и с интересом приготовилась наблюдать развитие событий. Положение из неловкого плавно превращалось в глупое.