Ольга Мяхар - А обещали сказку…

— Нравлюсь? — Усмешка открыла белизну клыков.

Он молча встал.

— Придется идти ночью. Темнеет здесь быстро. Идешь?

— А тебе это важно?

— Однажды мне снова подвернется удобный случай убить тебя. Не хочу терять шанс.

Я кивнул и поднялся, подхватывая мявкнувшего котенка на руки.

— Пошли.

И мы снова бодро похромали сквозь заросли в наступающую темноту. Где-то вдалеке завыли волки. Наверное, волки. Не хочется думать, кто это мог бы быть еще. Но Хорт не сменил темп, так что и я временно расслабился. Над головой, пару раз вскрикнув, пролетело что-то большое и пернатое, а под ногами шмыгали мыши, спеша укрыться на ночь от выспавшихся за день хищников. Зеваю, оглядываясь по сторонам и начиная потихоньку скучать. Лес… если не знать, куда смотреть, — очень скучное место. Н-да.

— А знаешь, — обосновываясь у меня на руках, протянул Мурз, — со стороны вы и впрямь смотритесь, как двое заклятых друзей.

— «Заклятых» — это ты хорошо сказал, по-книжному, — кивнул я, разглядывая спину идущего впереди Хорта. — И поверь, если не мужем, то другом-то он мне будет точно.

Мурз застыл на руках пушистым столбиком. В его глазах явно читался ужас и осознание того факта, что я не шутил.

— Надо будет поговорить с твоей сестрой. Тебе явно давно пора жениться, — пробормотал он.

А вот тут уже заклинило меня. Жениться? Мне?! Н-да-а. Если это и есть счастливый конец сказки, то я точно повешусь.

— Не надо.

Мурз угрюмо на меня покосился.

— Надо! — прозвучало как приговор.

— Я… сам!

— Что — сам? — удивленно.

— Все сам.

Шок в глазах котенка.

— Как… совсем все?

Я очнулся и посмотрел на Мурза.

— А ты о чем?

Облегченный вздох зверька:

— Нет, нет. Все нормально.

Я кивнул и постарался догнать опять ушедшего далеко вперед охотника.

— А жениться тебе все равно придется.

Не рассчитав скорость, чуть не врезался в дерево, с трудом увернувшись и таки вляпавшись в колючий кустарник.

— Мурз! Давай не сейчас.

— Угу.

У-у-у… Ладно. Блин, опять Хорт куда-то делся! А, вон он. Надо догнать, а с остальным разберусь позже.

Низкий заунывный вой прервал довольно грустные мысли о собственном бедственном положении. Лес и не думал становиться светлее или приятнее. Ветер ерошил волосы, болела пятка, да и, в общем и в целом, я очень сильно устал. А тут еще котенок довольно нагло разлегся на моих руках и спит, сопя в две дырки. Задумчиво смотрю на Хорта… вот было бы здорово, если бы он меня вот так нес.

Ну, к примеру, я — умираю: вся в крови, погрызена дикими животными… крепко сжимаю зубы, дабы не проронить ни звука, молча перенося страшную боль. А он самоотверженно тащит мое тело, на лице читается крайняя степень отчаяния. А из черных глаз по щекам катятся скупые слезы боли. Да, кстати, — при этом он еще успевает признаться мне в любви… в стихах… и уверяет, что сам умрет, если не дотащит любимую до ближайшей деревни.

Мм… класс! Хотя… если смотреть со стороны: один мужик тащит второго и рыдает…

Нет, не айс. Бли-ин.

И снова вой. Хорт остановился. Котенок приоткрыл правый глаз, я — врезалась в спину охотника.

— Мм… Прости.

— Тихо.

Замираю и чутко вслушиваюсь в приближающийся вой, стараясь сделать умный вид.

— Слышишь?

— Нет. Оглох.

Смотрят вопросительно, чуть сощурив глаза.

Так. Не время язвить. Я — крутой парень.

Выпрямляюсь, чуть выпуская клыки и принюхиваясь непонятно к чему. Хмуро киваю.

— Слышу. — По-моему, выгляжу круто.

— Это доры.

На всякий случай состроил еще более умный вид.

— И что будем делать?

Вой приближается. Уже слышу, что звук доносится с нескольких сторон сразу.

— Если бы я был один, то убежал.

…Неужели он заботится обо мне? Краснею и отворачиваюсь, чувствуя, как заходится сердце в груди.

— Ты, — стараясь не заикаться, — за меня не волнуйся. Я могу за себя…

— Нет, — твердо и холодно, — право убить тебя принадлежит только мне, а потому…

Мучительно пытаюсь сглотнуть. Челюсть отвисла, румянец прошел. Котенок хихикает, наблюдая за изменениями на моей физиономии и явно обо всем догадываясь. Скинула его на землю. Возмущенный «мяв» заглушил конец фразы.

— Я сказал, лезь на дерево!

— А? Что?

Смотрю на палец охотника, тычущий в ближайшую сосну. Соображаю, что он имеет в виду, и осознаю, что лезть почему-то не хочется. Более того, я начинаю злиться. Страх, только что пульсировавший в груди, словно плавится в ярость. Чужую, непонятную и поднимающуюся из глубины тяжелым горячим комом, затапливающим мысли и разум. Я чувствую, что перестаю контролировать тело, и меня словно оттесняют куда-то назад, в темноту. А чужой, холодный и более древний разум спокойно обустраивается на привычном месте, мрачно оскалившись в жуткой улыбке.

— Не смотри на меня свысока, охотник. — Глаза сужены, в голосе пробивается рычание, а когти мерцают в лунном свете, подобно клинкам.

Он усмехается и кивает в ответ:

— Хорошо. Но не…

Выпрыгивают. Из кустов, и сразу целая стая. Один из них бежит к коту, разинув слюнявую пасть и полыхая светом бешеных глаз.

Сделать шаг навстречу, вырвать Мурза из-под клыков и вмазать когтями по морде, с наслаждением погружая их в мертвую плоть.

«Доры… — воскресшие трупы волков», — вспыхивает в памяти кусочек знания. Разворачиваюсь и пинаю вторую шавку, чувствуя, как третья врезается в грудь, сбивая с ног и вонзая зубы в шею. Больно. Очень….

Зашвыриваю котенка на ближайшую ветку, впиваюсь зубами в вонючую холку и почти раздираю пасть собственными руками. Сила, мощь и ярость. Сейчас все это во мне — сводит с ума и поднимается огромной волной из глубины, сжигая мысли и душу. И это сводит с ума. Уже сам иду к ним, разрывая когтями, не различающими разницу между плотью и костью. Чувствуя смрад и вонь гнилой крови, стекающей по виску, щеке. И улыбаюсь — холодно и зло, оборачиваясь к следующей жертве и желая… больше.

Стою посреди груды искореженных тел и медленно стряхиваю капли крови с когтей на траву. За спиной раздается яростный визг вперемешку с рычанием.

Оглядываюсь. Одна из тварей прижала охотника к дереву, две другие вцепились в руки, плотно фиксируя. С интересом за ними наблюдаю. Такое смутное чувство, словно я что-то упустил. Врезаю сапогом в живот очередной шавки, хмурюсь. Что?

Клинки! Я же отобрал их у него. Хм. А может, возвращать и не стоит? Он — враг. Зачем мне помогать врагу? Шавки уже не нападают на меня. Стоят полукругом, удивленно принюхиваясь к меняющемуся запаху существа, только что пахнувшего почти человеком.

Растягиваю губы в клыкастой улыбке. Признали? Мрразь…

…твою ж…

Голову будто стискивают раскаленные обручи. Падаю на колени, чувствуя, как сжимаются зубы и из горла вырывается глухой стон. Что?!

Она? Снова она! Я же…

Медленно поднимаюсь, смотрю на Хорта. Щурю глаза и бледно улыбаюсь. И впрямь… одно тело на двоих.

— Охотник! — скорее карканье, чем крик.

Но он повернул голову. А кинжал, брошенный мною, метко впился в горло той твари, что вцепилась в его левую руку. Визг, шипение, и вот уже горсть пепла осыпается вниз, а в окровавленных пальцах плотно зажата стальная рукоять. Серебро на лезвии.

Он полоснул второго зверя, все еще держащего за локоть, и приподнял третьего за шею, сжимая с нечеловеческой силой, и… остальные звери внезапно попятились, тихо повизгивая и поджимая хвосты. После чего бросились врассыпную, с ужасом оглядываясь назад.

Трансформация запаха окончена. Они признали. Признали того, на кого разинули пасть. И теперь спешат вновь скрыться в чаще леса, пока я еще… добрый.

Охотник же с удивлением смотрит им вслед, пока туша третьего дора рассыпается пеплом в его руках.

Сидим под деревом, лечим раны. Котенок занят Хортом. Я лечусь сам.

И каких сил мне стоило убедить зверька заняться охотником — не знает никто.

Стон охотника. Угрюмо смотрю на рыжего. Ведь умеет лечить без боли. Так чего ж?..

— А теперь грудь. Не шевелись, я залечу. — Кот лезет на колени Хорту, целеустремленно глядя на рваные раны с еще сочащейся кровью.

— Может… просто перевязать? — неуверенно.

Удивленно смотрю на охотника. Так больно?

Две лапки прижимаются к груди, вид у Мурза спокойный и сосредоточенный.

— Разряд!

Тело парня начинает посверкивать. Он… дымится? Скрежет зубов, крик. Оттаскиваю мелкую сволочь за шкирку, шипя сквозь стиснутые зубы.

— А что сразу я? Не нравится — лечи сам. Тоже мне, потерпеть немного не может.