Алексей Иванов - Земля - Сортировочная

– У тебя -солнечный удар? - подсказывающее спросил он.

– Ага… - для конспирации согласился я.

– А что в уборной делал?…

– Что-что!… - разозлился я.- Что и все, ничего нового!…

– Ну-ну, - недоверчиво отступился тот и помог мне встать.

В его кармане тяжело лежал пистолет, из которого я застрелил Бабекуса. «Вытащил уже и проверяет, помню я чего или нет», - догадался я про Орленку.

– До дому довести? - спросил бригадир.

– Сам дойду, - ответил я ему.

До угла улицы Ингмара Бергмана он выслеживал меня и крался в акации. Я не выдержал и перебежал через огород Залымовых. Он за мной не полез, но долго торчал у забора, вытягивая шею. Потом его заметил потомственный рабочий Илья Петрович Фланг, засрамил и погнал на работу.

Я еще придумать не успел, что мне теперь делать, как в переулке Робеспьера увидел дядю Толю и Лубянкина.

Они, без сомнения, шли к Поповым.

– Эй, Бабекус!… - вскинулся Лубянкин, увидев меня.

Форы оставалось минуты три, и я очертя голову бросился к Барбарису.

– Борька!…- отчаянно крикнул я, подлетая к воротам их дома. - Открывай!…

Барбарис полз медленно-медленно, как инвалид войны и труда сразу.

– Скорее!…- вопил я.

Он вытащил щеколду из петель.

– Ты чего? - спросил он, открывая. - Сегодня все какие-то чокнутые…

– Молчи! - велел я, захлопнув створку ворот.- Слушай меня! Сейчас чеши на вокзал и найди товарища Палкина! Передай ему: дядя Толя, Лубянкин и Рыбец - диктаторские шпионы! Сегодня ночью - десант!…

– Чего?… - ошалев, пробормотал Барбарис. - Вовтяй, ты чего городишь?…

– Тупарь, дундук!…- разозлился я.- У меня времени - шиш да маленько!… Толстый, жирный, поезд пассажирный!… Помнишь, что Карасев нам впрягал?

– Ну. Сто раз слышал.

– Так вот, это правда! А на станции у мятежников Штаб! А сама станция - Карта!

– Погоди, что-то я не врубаюсь, - забеспокоился Барбарис. - Какие, блин, мятежники?…

Но тут ворота толкнули, и в щель всунулся дядя Толя.

– Ты куда девался? - спросил он у меня.

– Потом объясню, - тоном Бабекуса ответил я.

– Борька, вали отсюдова, - велел сыну дядя Толя.

– Ты чего, бать?… - начал было Барбарис, но дядя Толя молча поднес к его носу кулак.

– Борька, иди в дом, а то убью, - спокойно повторил он.

Барбарис побледнел.

– Чокнутые все… - сказал он, уходя.

– Ну что, - спросил меня дядя Толя, - как результаты?

– Результаты превзошли все ожидания, - сказал я наобум.

– И что же?

– Нулевая группа секретности, - сказал я. - Сообщение только для генералитета.

Дядя Толя долго раздумывал с оловянными глазами.

– Лубянкин! - наконец окликнул он. - Забирай его!

Он толкнул меня в щель между створками. Лубянкин с другой стороны вцепился в рукав и вытащил меня к себе.

– Поступаешь в мое распоряжение, - сказал он.

– Слушаюсь! - ответил я. Дядя Толя высунулся из ворот.

– Набака фриба кабидо ка струп, - сказал он.

– Папарела, - ответил Лубянкин. - Аплидо. Брама ка пой.

– Ерепена крача, - на свой страх и риск вставил я.

– Само собой разумеется, - ответил Лубянкин и козырнул.

Дядя Толя захлопнул ворота. Мы пошли.

– Ночью сбросили контейнер, - поведал мне Лубянкин. - Попали в Батькино озеро. Я весь продрог, пока достал, трусы разорвал о корягу…

– Мне заштопать? - язвительно спросил я. Сладкий спазм опасности сжимал мой живот.

– Не хами, - не обиделся Лубянкин. - Там десант, три сотни гвардейцев…

– Так много?

– Как выйдет. Не мое дело - Рыбец. Мне приказано передать ей, чтобы первый батальон запустила на обеде, второй - в ужин.

– Очень хорошо, - отозвался я, ничего не поняв.

– Ты отнесешь их Рыбец, - приказал Лубянкин. - Похоже, за мной хвост. Кругом одни шпионы. Меня ВАСКА засветил.

– Понятно, - сказал я.

Мы дошли до его калитки, и он пропустил меня во двор.

– В сарай, - направил он.

В темном сарае стоял забрызганный грязью мотоцикл «Хорьх». Лубянкин снял с его заднего сиденья брезентовый рюкзак и вытащил оттуда заплесневелый и слипшийся кирзовый сапог в свежей тине. Повернув его подошвой к солнечному лучу, он нажал несколько гвоздиков, и подошва с пружинным кряканьем отскочила, как обложка книги. Внутри было выстланное каучуком гнездо с малюсенькими лампочками. В гнезде лежал медный пенальчик.

Лубянкин бережно извлек его и протянул мне.

– Передашь Рыбец, - повторил он. - Ей все известно.

– Так точно! - подтвердил я и отдал честь. Отойдя подальше от дома Лубянкина, я открыл пенальчик и заглянул внутрь. Пять столбиков таблеток и были двумя батальонами гвардейцев. Уж они у меня повоюют…

Одна мысль бросилась мне в голову. Я принял решение как пенсионер - бежать в аптеку.

Аптека у нас была только на вокзале. Я сунул гвардейцев в карман и побежал на вокзал.

На мое счастье, в аптечном киоске сидела тетя Аня Варежкина, а не старуха Паклина. Паклина бы меня пожалела, ничего химического не продала, а вместо этого насоветовала кучу народных трав.

На витрине я сразу увидел упаковку с подходящими по размеру таблетками. Ткнув пальцем в стекло, я сказал:

– Мне таких штук десять, тетя Аня.

– Это пурген, Вовка, - сказала она.

– Яд?

– Да нет… Хуже.

– Все равно давайте.

Выгребя всю мелочь, я забрал упаковки, убежал в сквер и достал пенальчик.

Я вытряхнул гвардейцев в ладонь и ссыпал их в карман, а пурген аккуратно заложил на их место. Подлог был незаметен.

Надо было спешить, и я вдоль путей помчался обратно, по тропинке выбрался на улицу Долорес Ибаррури, перелез забор и через пустырь вышел к столовке.

На мой стук Рыбец открыла сразу.

– Принес? - волнуясь, спросила она.

– Принес, - ответил я, доставая пенальчик.

– Смерть мятежникам! - сказала она, выхватила пенальчик из моих рук и исчезла за дверью.

– Смерть, смерть… - задумчиво пробормотал я, оглядываясь, куда можно сплавить гвардейцев.

А Рыбец в это время в душном пару и в зное на кухне пихала таблетки в скользкие, разбухшие тушки пельменей и разбрасывала пельмени по тарелкам, подкладывая в каждую по одному диверсионному пельменю. С раздачи доносились ругательства и громыханье подносов. Кто-то колотил ложкой по стакану. Но Рыбец не покинула кухню, пока не покончила со своим делом.

(Забегая вперед, скажу, что эти невинные таблетки в нашей Сортировке никому не повредили, потому что у всех наших организмы уже приспособились к стряпне Рыбец и поглощали из нее только питательные элементы, а на остальные никак не реагировали. Только вот четырнадцать приезжих, которые коротали время от одного поезда до другого, все поголовно опоздали и потом скандалили.)

А я в это время подбежал к свиньям, которые все так же высовывали пятачки из-под ограды, достал из кармана десант и беспощадно скормил его свирепому борову.

Дело было сделано, и я устало уселся на ящик. Хотелось отдохнуть или вздремнуть, и я расслабился. Поэтому внезапный яростный свинячий визг подействовал на меня сильнее, чем спичка на ведро бензина. Я подлетел вверх и уже оттуда увидел, что боров, съевший десант, издавая этот сверхъестественный звук, несется в свинарник.

Он влетел туда, и тотчас послышались хруст и треск. Свинарник дрогнул, еще раз закачался, роняя со стен и крыши труху, и наконец треснул, как дамская перчатка, напяленная на лапу грузчика. Крыша свинарника покосилась и мелкими толчками поехала набекрень. Что-то розовое и горбатое высунулось из-под нее.

Лопнув от перенапряжения, свинарник расселся, и из него медленно поднялась вверх чудовищная свинья размером с дирижабль. Непосредственно от борова в этом раздувшемся существе остались только крошечные выпученные глазки, четыре копытца, спиралька хвостика, пятачок и розовый ротик. Грузно вращаясь, свинья поднималась все выше и выше, под облака. Из столовки высыпал народ, глядел и шепотом переговаривался.

И я тоже глядел, пока железная рука тетки Рыбец не впилась мне в ухо и не повернула его вокруг своей оси, как переключатель у телевизора. Это означало то, что тетка Рыбец догадалась обо всем: и обо мне, и о Бабекусе, и о десанте.

– 3-заморю!… - тихо сказала мне она.

P . S . Эта глава сеиду лехкомыслена, но на самом деле есъ жыстокое обличенее войны и насилея. Однажды я четал книжку, как на Землю прилетели марсияне, и там было написано, что они обращалис с людьми, как люди со скатом. Вот я в этой главе и пешу, что война обращается с людьми как со скатом, со свиньеми. Хотя боров и на самом деле улетел, он есь литературный обрас, где на войне люди становяца свиньями, пушечным мясом, свиной тушонкой. Хочица закончетъ главу словами поэта: солнечному миру - да! да! да! ядирному взрыву - нет! нет! нет!