Клайв Баркер - Книги крови

Конечно, это могла быть ловушка, устроенная или его собственной группой, или вражеской. Может быть, тест на преданность, или способ заманить его в ситуацию, в которой его можно было устранить. Впрочем, у него не было другого выхода, кроме как действовать в надежде, что этой темной лошадкой окажется все же Мироненко. Какие бы опасности ни таило это рандеву, они не были для него особенно новыми. В конце концов, учитывая его скепсис относительно эффективности зрения, не каждая ли его встреча была в каком-то смысле с темной лошадкой?

Ближе к вечеру атмосферная влага сгустилась в туман, и к тому времени, как он вышел из автобуса на Хильдбургхойзерштрассе, туман уже овладел городом, присоединившись к пронизывающему холоду.

Баллард быстро шел по пустынным улицам. Он совершенно не знал этого района, но близость Берлинской Стены наводила на мрачные догадки о том, что ничего хорошего здесь нет. Многие дома пустовали; те же, в которых кто-то жил, были наглухо задраены от холода ночи и прожекторов, бьющих со смотровых вышек. Лишь с помощью карты он нашел улицу, указанную в записке Мироненко.

Ни одно окно не светилось в доме. Баллард колотил в дверь, но так и не услышал шагов в прихожей. Он предусмотрел несколько возможных ситуаций, но такой, чтобы ему не открыли дверь, среди них не было. Он простучал еще раз, и еще. И только тогда внутри дома послышалось некоторое оживление, и дверь, наконец, открылась. Прихожая была серо-коричневого цвета, и освещалась тусклой лампочкой без абажура. Фигура, возникшая на фоне этого унылого интерьера, не принадлежала Мироненко.

— Да? — сказал человек в дверях. — Что вам нужно?

Его немецкий был с сильным русским акцентом.

— Я разыскиваю своего друга, — ответил Баллард.

Человек, заслонивший своим телом весь дверной проем, отрицательно замотал головой.

— Здесь никого нет, — сказал он. — Только я.

— Но мне сказали…

— Вы, должно быть, ошиблись домом.

Не успел он договорить, как из полутьмы коридора донесся шум. Слышно было, как ломается мебель, кто-то закричал.

Русский посмотрел через плечо и собирался уже захлопнуть дверь, но Баллард подставил ногу. Пользуясь замешательством русского, он навалился плечом и ворвался в дверь. Он уже был в коридоре — уже в середине коридора — когда тот только двинулся за ним. Шум погрома усилился, потом раздались чьи-то вопли. Баллард побежал на звук, мимо одинокой лампочки в дальнее темное крыло здания. Там он чуть не заблудился, но внезапно перед ним распахнулась дверь.

Пол в комнате за дверью оказался ярко-красным и блестящим, как будто был свежевыкрашен. Тут же появился и красильщик. Его торс был распорот от шеи до пояса. Он пытался сдерживать кровотечение руками, но кровь била струей, вымывая кишки. Он встретился взглядом с Баллардом, глаза человека были полны ожидания смерти, но тело еще не получило сигнала лечь и умереть, оно металось, пытаясь убежать со сцены экзекуции.

От этого зрелища Баллард застыл на месте, и русский, догнав его, схватил за руку и вытолкнул в коридор, что-то выкрикивая в лицо. Баллард не понимал бурного излияния русских фраз, но руки, сомкнувшиеся вокруг его горла, не требовали перевода. Русский был в полтора раза тяжелее и имел хватку профессионального душителя, но Баллард без труда почувствовал превосходство в силе. Он разжал руки нападавшего со своей шеи и ударил его по лицу. Удар был не очень сильным, но русский упал спиной на лестницу и затих.

Баллард вновь оглянулся на красную комнату. Умирающий исчез, оставив комки внутренностей на пороге.

Из глубины комнаты послышался смех.

Баллард повернулся к русскому.

— Ради бога, что здесь все-таки происходит? — спросил он, но тот только неотрывно смотрел на открытую дверь.

Лишь только он это произнес, смех прекратился. По залитой кровью стене комнаты прошла тень, и кто-то сказал:

— Баллард?

Голос был грубым, как будто говорящий кричал день и ночь, но принадлежал он, несомненно, Мироненко.

— Не стойте на холоде, заходите внутрь, — сказал он. — И прихватите с собой Соломонова.

Русский кинулся было к входной двери, но не успел сделать и двух шагов, как Баллард крепко схватил его.

— Вам нечего бояться, товарищ, — сказал Мироненко. — Собаки больше нет.

Несмотря на эти заверения, Соломонов начал всхлипывать, когда Баллард заталкивал его в дверь.

Мироненко оказался прав: внутри было действительно теплее. И никаких следов собаки. Хотя все было залито кровью. Пока Баллард воевал с Соломоновым, сюда снова притащили человека, который метался по этой комнате-бойне. С его телом обошлись с потрясающим варварством. Голова была размозжена, кишки валялись по всему полу.

В тусклом освещенном углу этой жуткой комнаты на корточках сидел Мироненко. Судя по припухлостям на лице и верхней части торса, он был немилосердно избит, но его небритое лицо улыбалось своему спасителю.

— Я знал, что ты придешь, — он перевел взгляд на Соломонова. — Они выследили меня, — продолжал он. — Думаю, они хотели меня убить. Вы ведь этого хотели, товарищ?

Соломонов трясся от страха, не зная куда девать глаза. Его взгляд натыкался то на лунообразное, все в синяках, лицо Мироненко, то на обрывки кишок, разбросанные повсюду.

— Что же им помешало? — спросил Баллард.

Мироненко встал. Даже это безобидное движение заставило Соломонова нервно вздрогнуть.

— Расскажите мистеру Балларду, — подсказал ему Мироненко. — Расскажите, что произошло.

От страха Соломонов потерял дар речи.

— Он, очевидно, из КГБ, — объяснил Мироненко. — Оба они — в курсе дела. Впрочем, не совсем в курсе, если эти идиоты их не предупредили. Вот их и послали убивать меня лишь с пушкой и молитвой, — он рассмеялся от этой мысли. — Хотя и то, и другое бесполезно в данных обстоятельствах.

— Умоляю вас… — пролепетал Соломонов. — Отпустите меня. Я ничего не скажу.

— Вы скажете все, что им нужно, товарищ, как требует от всех нас долг, — ответил Мироненко. — Верно, Баллард? Ведь мы рабы своей веры?

Баллард внимательно изучал лицо Мироненко: в нем была какая-то полнота, не похожая просто на кровоподтеки. Казалось, что сползает кожа.

— Нас заставили забыть, — сказал Мироненко.

— О чем? — спросил Баллард.

— О самих себе, — Мироненко вышел из своего темного угла на свет.

Что сделали с ним Соломонов и его покойный напарник? Все его тело было покрыто ушибами, а на шее и висках виднелись кровавые вздутия, которые Баллард принял было за синяки, но они пульсировали, как будто какое-то существо дышало под кожей. Впрочем, они, кажется, не беспокоили Мироненко, который протянул руку к Соломонову. При его прикосновении убийца-неудачник пустил слюни, но намерения Мироненко не были кровожадными. Заботливо, так что мурашки побежали по коже, он вытер слезу со щеки Соломонова.

— Возвращайся к ним, — сказал он дрожащему Соломонову. — Расскажи им все, что ты видел.

Соломонов, казалось, не верил своим ушам, или, по крайней мере подозревал, как и Баллард, что это прощение было притворным, и что любая попытка покинуть здание будет иметь фатальные последствия.

Но Мироненко не отступал.

— Давай же, — сказал он. — Избавь нас от своего общества. Или ты предпочитаешь остаться на ужин?

Соломонов нерешительно шагнул в сторону двери. Не дождавшись удара, он сделал еще один шаг, и еще, пока не добрался до двери и скрылся.

— Расскажи им! — крикнул Мироненко ему вслед. Входная дверь хлопнула.

— Рассказать им о чем? — спросил Баллард.

— Что я вспомнил, — сказал Мироненко. — Что я нашел шкуру, которую они с меня стащили.

Впервые после появления в этом доме Баллард почувствовал тошноту. Причиной ее была не кровь и не останки под ногами, а что-то во взгляде Мироненко. Он уже где-то видел этот блеск в глазах. Но где?

— Вы… — сказал он спокойно. — Вы сделали это?

— Безусловно, — ответил Мироненко.

— Но как? — спросил Баллард. Он ощутил знакомый гром, нарастающий где-то из глубины головы. Чтобы отвлечься, он повторил вопрос, — Как, черт возьми?

— Мы с тобой из одного теста, — ответил Мироненко. — Я чую это в тебе.

— Нет, — сказал Баллард. Гул продолжал нарастать.

— Все науки — просто слова. Это не то, чему нас учили, но то, что мы чувствуем своим костным мозгом, своей душой.

Он уже говорил о душе раньше, о местах, устроенных его хозяевами, чтобы рвать человека на части. Тогда Баллард подумал, что эти разговоры — просто преувеличение; сейчас он не был в этом уверен. Что означали те похороны, если не подчинение какой-то скрытой части его самого? Его костного мозга, его души.

Баллард еще не успел подобрать слова, чтобы выразить свои мысли, как вдруг Мироненко насторожился, его глаза засверкали еще ярче.