Инна Александрова - Пока не светит солнце

– Было дело, – печально вздохнула я. – Приносила и даже оставляла на ночь. Так дед бедного Барсика чуть не убил. С ножом на него накинулся… тот еле жив остался. Теперь обходит мою квартиру десятой дорогой. Напугали беднягу чуть не до смерти…

– Барсика? – прищурилась Алинка. – Это тот кот, что в вашем подъезде живёт? С чёрной спиной и белым брюхом?

– Он самый.

– Видела я твоего Барсика. Жирный, как свинья, и ленивый… мишка плюшевый, а не кот. Хочешь, дам тебе свою Тоньку? Я уверена, она справится.

– Дашь кого?.. – переспросила я.

– Плутонию. Ну, кошку мою. Я её для краткости Тонькой теперь зову… Ты не смотри, что она молодая, что ей всего год. Кое-какой опыт в ритуалке у неё имеется. Успела поучаствовать со мной.. Конечно, неупокоенного изгнать – не шутки, но я в неё верю.

– Ну, если ты хочешь… – неуверенно согласилась я.

– Сегодня пятница… значит, завтра заедешь за ней ко мне… часикам к девяти. Только сначала за пшеном на рынок… Да ты не бойся, она себя в обиду не даст. Моя Тонька – оторва редкостная, если надо, любому глаза выцарапает. Что ей какой-то там мертвец?..

– К девяти не могу, – вздохнула я. – Завтра в девять мне квартиру освящать будут.

– Ну, тогда к восьми. Договорились?..

Пшено мне удалось купить быстро, так что к Алинке я заявилась даже раньше восьми. Несмотря на относительно ранний для выходного дня час, она совсем не выглядела сонной, – как будто и не ложилась вовсе.

– Проводила один ритуал, – пояснила она. – Пшено принесла?

Я кивнула.

– Отлично.

Из ящика старого, рассохшегося письменного стола Алинка достала флакон, в котором когда-то, наверное, были духи, – а теперь в нём хранилась ядовито-зелёная жидкость. Отвинтив золочёную крышечку, она побрызгала на пшено из флакона.

– Это яд?

– Нет, но есть не советую. Я вычитала этот рецепт в одной книге. Должно подействовать, – ну, а если не поможет, приступишь ко второму пункту плана.

Второй пункт плана лежал на облезлом диване, время от времени подёргивая хвостом, – несомненно, Алинка имела в виду Плутонию, ещё не знавшую, что ей предстоит защищать меня от покойника. Была она чёрная, без единого пятнышка, худощавая, с короткой и жёсткой шерстью. Взгляд прищуренных зелёных глаз выражал крайнюю степень презрения. "Жалкие людишки!" – как будто говорила она.

– Ты не смотри, что она такая… недобрая, – сказала Алинка, пытаясь запихнуть кошку в клетку-переноску. – Зато защитник хороший.

Руку Алинки пересекал внушительный шрам.

– Это она?.. – с трепетом спросила я.

– А то кто же! – Алинка наконец справилась с переноской и протянула клетку мне. – Руками только её не хватай, и вообще осторожней с ней. И всё обойдётся, – напутствовала она.

Наверное, я выглядела странно с пакетом пшена в одной руке и клеткой с чёрной кошкой в другой. Прохожие то и дело оглядывались на меня. В автобусе я поставила клетку с Плутонией на колени, – и стала смотреть в окно, стараясь не встречаться с пассажирами взглядом.

– На вязку едете? – с развязной улыбкой спросил стоявший рядом парень.

– Нет, на работу, – холодно ответила я и добавила: – Мертвецов изгонять.

Парень криво улыбнулся и на всякий случай отошёл подальше. "Скажи правду, – и тебе не поверят", – подумала я, в душе порадовавшись отрезвляющему эффекту, произведённому моим ответом, – а также презрительным взглядом Плутонии, обращённым в сторону нахала. Больше никто из пассажиров со мной заговорить не пытался, и домой я добралась без приключений.

– Ну, Тоня, вот мы и приехали.

Я открыла дверцу клетки, – и отошла в сторону, памятуя совет Алинки не хватать Плутонию руками.

…Пшено, обрызганное Алинкиной зелёной жидкостью, издавало отвратительный запах; я с удовольствием отправила бы его в мусорник, – но надежда на изгнание зловредного мертвеца не давала мне его выбросить. Это был ещё один шанс, – на тот случай, если не поможет отец Николай. Вздохнув, я принесла из кухни тарелку, высыпала в неё часть содержимого из пакета, – и поставила на пол в дедовой комнате, в углу, как и советовала Алинка. В пакете оставалось ещё немало пшена, – его хватило бы, чтобы накормить кашей небольшое деревенское кладбище. Я покрепче завязала пакет и выбросила его на балкон, – туда, где обычно хранила части дедовского трупа, пока они не исчезали в очередной раз…

…Мягко ступая по истёртым цветным квадратам линолеума, Тоня принялась исследовать комнаты, – деловито, как будто собиралась купить квартиру и стать здесь полноправной хозяйкой. Она заглянула под диван, за шкаф и под стол, – под диваном ей не понравилось, и Тонька вылезла оттуда с паутиной на усах, недовольная, что в квартире не поддерживают идеальную чистоту. Под кровать заглянуть она не успела: раздался звонок, и мы с ней побежали открывать дверь. Точнее, дверь открывала я, а она стояла рядом, – просто за компанию, любопытствуя, кто это там пришёл.

За дверью оказалась Леонидовна. Она была снова одета по-праздничному, – в яркое платье и белый платок, и глаза её сияли.

– Ну, принимай гостей, – сказала она, улыбаясь чуть смущённо, что случалось с ней крайне редко, а на моей памяти – и вовсе никогда: Леонидовна не страдала застенчивостью.

Рядом с ней в дверном проёме возвышалась гора… По крайней мере, сначала мне так показалось. Была эта гора чёрная, с русой окладистой бородой… она всколыхнулась и поздоровалась басом, – казалось, голос раздавался откуда-то из её недр, из неведомых тёмных глубин.

– Здравствуйте, – ответила я, пропуская отца Николая в комнату. В его присутствии комната сразу показалась маленькой, а недоумённо фыркнувшая Тонька стала походить на котёнка.

– Ну, вот и славно, – заискивающе улыбнулась Леонидовна.- Вы тут располагайтесь, батюшка, а я пойду, у меня дела…

– Как, – ужаснулась я, – а вы разве не будете… – Перспектива остаться наедине с изгоняемым духом, бородатой горой и обученной ритуальной магии кошкой меня не обрадовала, – я почему-то надеялась, что Леонидовна будет присутствовать при обряде.

– Дела у меня, – повторила соседка. – Дочка ко мне приезжает. И внуков привезёт. Уж я им напеку, наготовлю…

Вздохнув, я покорилась своей нелёгкой судьбе, – и провела отца Николая в комнату, где ему предстояло проводить обряд освящения.

…Белый дым тонкой струйкой тянется из кадильницы, поднимаясь к потолку. Пахнет ладаном; отец Николай монотонно читает молитву, обходя комнату по кругу. Вскоре его голос растворяется в подёрнутой дымом пустоте, и в молитву вклинивается другое, чужое монотонное бормотание:

– Мы придём… мы придём…

Сотни маленьких красных глаз смотрят из-за дымной пелены, – словно из другого мира, отделённого от нас дымовой завесой. Голоса, – низкие, грубые, и тоненькие, хрустальные, – звучат у меня в ушах, полностью заглушив молитву отца Николая. Белая завеса дыма обретает краски, меняется, и я вижу, как на ней появляются разные лица. Вот лицо уродливой старухи с клыками и длинным носом; вот парочка красноглазых существ с маленькими рожками и гладкой коричневой шёрсткой; они шепчутся и смеются, – возможно, надо мной… Но вот, закрыв собой всё, передо мной появляется лицо деда, – огромное, мёртвое; из-под нахмуренных бровей глядят глаза, подёрнутые смертной пеленой. Я знаю, что главное сейчас – не встречаться с ним взглядом, потому что в руке у него нож…

…Раздался грохот. Дым, застилавший мне глаза, развеялся; призраки исчезли, а мои странные грёзы, – полусон-полуявь, – были прерваны громовым басом:

– …Твою мать!

Обходя комнату, отец Николай наступил на край тарелки с пшеном, стоявшей в углу.

Казалось, огромная гора обрушилась вниз, погребая всё живое под своими обломками. От грохота содрогнулись стены; со шкафа, задетого могучим плечом, посыпались книги, – самые разные: "Теория электрических цепей" в потрёпанной обложке, "Сказки народов мира", томик стихов, зачитанный до дыр… Больше всего на свете я любила стихи о смерти. Нет, умирать я не собиралась, но в них была своеобразная красота, привлекающая меня, как свет фонаря привлекает бабочку. "Сказки народов мира" нравились мне куда меньше: истории, рассказанные простым языком, без изысков и подробностей, не будоражили моего воображения. Мне всегда хотелось знать такие вещи, о которых сказки умалчивали. "Жил-был король"… интересно, какого цвета были у него глаза? А волосы? Или лысина… Что он любил есть на завтрак? Чем занимался на досуге, каким было его детство, ходил ли он в школу?.. Книга была почти новая, в твёрдой обложке с острыми краями. Она больно ударила отца Николая по голове.

– …Твоя мать!

Голос отца Николая прервал мои размышления.