Лэйни Тейлор - Дочь дыма и костей

В путеводном дыме она, возможно, и вправду не нуждалась, зато ей была нужна близость тела. Она не могла перемещаться в пространстве — без движущей силы и средств управления. Чиро пришлось подойти, поскольку для ритуала благословения Бримстоун выбрал ее. Тяжелыми шагами она взошла на помост и опустилась на колени рядом с тем, что осталось от ее сестры. Трясясь, подняла глаза в воздух над телом.

— Прости, Мад, — прошептала она. — Я не знала, что все закончится уничтожением. Мне так жаль.

Ее слова не тронули Мадригал, которая смотрела на собственное обезглавленное тело и не могла забыть криков Акивы. На что надеялась Чиро? На более мягкий приговор? Может, на ее воскрешение в теле низшего вида? Скорее всего, она думала вовсе не о Мадригал, а о том, как завладеть вниманием Тьяго. Любовь заставляет делать странные вещи, это Мадригал знала по себе. К тому же на свете не было ничего более странного, чем то, что она вот-вот собиралась совершить.

Бримстоун оказался прав — путеводный дым не понадобился. Неимоверным усилием воли она просочилась в тело, которое сама же и создавала с такой любовью и нежностью.

Особого сопротивления она не почувствовала — озлобленная душа Чиро, истощенная завистью, сдалась почти мгновенно. Мадригал не вытолкала ее из тела, только загнала вглубь. В глазах присутствующих сосуд так и остался Чиро.

При совершении обряда ее била страшная дрожь, но никому из зрителей это не показалось странным, ведь у ее ног лежало мертвое тело сестры. Сходя с помоста, она шагала жестко и порывисто, но и тогда никто не насторожился.

Сомнений не было, потому что до сей поры такого не случалось никогда. Чиро ушла, и на помосте осталось лежать пустое тело. Солдаты, три дня подряд несшие вахту, охраняли лишь плоть и воздух, но не душу.

Бримстоун — единственный, кто почувствовал ее отсутствие, — не собирался делиться этой новостью ни с кем.

Именно глазами Чиро Мадригал в последний раз смотрела на Акиву. Ему устроили нечто, похожее на дыбу: крылья и руки вывернули назад и кольцами приковали к стене. Когда она вошла в камеру, он бросил на нее мертвенный взгляд.

Белки глаз покраснели — от потуг сотворить магию капилляры полопались. Золотистый свет — чудесный огонь — почти погас, и Мадригал показалось, что его душа догорает. Это было чудовищно — хуже ее собственной смерти.

Восстанавливая в памяти события обеих жизней, Кэроу припомнила его мертвые глаза, поразившие ее в первую их встречу. Позже она задавалась вопросом, откуда у него такой взгляд. Теперь все встало на свои места. Сердце защемило, когда она представила, что все эти годы их разделял целый мир. Она росла в новом теле, наивная, беспечная, растрачивала по пустякам желания, а он горевал с истерзанной до смерти душой.

Если бы только он знал.

В тюремной камере она бросилась освобождать его. К счастью, помогла алмазная сила Чиро. Цепи натянули так туго, что руки Акивы вывернулись из суставов. Она боялась, что он, обессиленный, не сможет улететь или сотворить волшебство и незаметно выбраться из города. Напрасные страхи. Когда цепи упали, он не осел вниз, а подскочил, словно хищник, только того и ждавший. Перед ним — Чиро. Размышлять, почему незнакомка решила его освободить, он был не в состоянии. Не успела она и рта раскрыть, как он с силой швырнул ее об стену. Она погрузилась в темноту.

На этом воспоминания заканчивались. Спросить, как Бримстоун нашел ее и забрал душу, Кэроу сможет только при встрече с ним. А пока ей известно лишь то, что ему удалось это сделать.

— Я не знал, — произнес Акива, нежно и медленно гладя ее волосы, голову, шею, плечи. — Если бы я знал, что он тебя спас… — Он крепко прижал ее к себе.

— Как я могла признаться, что это я? Ведь ты бы не поверил. Ты не знал о воскрешении.

Он сглотнул. А потом прошептал:

— Знал.

— Что?! Как?

Они все еще стояли у изножья кровати. Кэроу растворилась в чувствах. Перебирала свои воспоминания. Простая, всепоглощающая радость — быть рядом с Акивой. Необычная борьба между чем-то знакомым и… утраченным. Тело семнадцатилетней девушки — оно принадлежит ей так давно, и в то же время — оно новое. Отсутствие крыльев, подвижность человеческих ног со сложной системой мышц, безрогая голова, легкая как ветер.

Но было что-то еще, какой-то сигнал, тревога, ощущение, пока не вполне ясное.

— Тьяго, — произнес Акива. — Он… говорил со мной, пока… В общем, злорадствовал. И все мне рассказал.

В это Кэроу могла поверить. Перед глазами мелькнули новые картинки из памяти: Волк просыпается на каменном столе, а она — Кэроу — держит его за помеченную хамсами руку. Если бы не Бримстоун, он убил бы ее. Теперь она поняла, почему так разъярился Бримстоун. Долгие годы он прятал ее от генерала, а она является в храм и хватает Тьяго за руку.

Она прильнула к Акиве.

— Я могла бы попрощаться, — сказала она. — Но даже и не подумала об этом. Просто хотела тебя освободить.

— Кэроу…

— Ничего. Теперь мы вместе.

Она вдохнула его аромат, такой знакомый, теплый и дымный, и прижалась губами к шее. Акива выжил. Она тоже. Впереди столько всего. Губы Кэроу проделали путь от его шеи к линии подбородка, она вспоминала его, открывала заново. В его объятиях было уютно, как раньше, — удивительным образом тела сливались, исключая все отрицательное пространство. Она отыскала его губы. Взяла за голову и наклонила к себе.

Почему ей приходится это делать?

Почему… Акива не отвечает на ее поцелуи?

Кэроу открыла глаза. В его взгляде было не желание, а… боль.

— Что? — спросила она. — Что случилось?

Ужасная мысль промелькнула в голове, заставила отойти от него и обхватить себя руками.

— Это… из-за того, что я не «чистая»? Потому что меня… создали?

Что бы его ни мучило, вопрос только ухудшил положение.

— Нет, — горестно ответил он. — Как ты могла такое подумать? Я не Тьяго. Ты обещала, Кэроу. Ты обещала помнить, что я тебя люблю.

— Что тогда, Акива? Почему ты так странно себя ведешь?

— Если бы я знал… О, Кэроу! Если бы я только знал, что Бримстоун тебя спас… — Он отбросил волосы назад, проведя сквозь них пальцами, и зашагал по комнате. — Я думал, что он с ними, против тебя, а ты его любила как отца, и от этого его предательство казалось еще отвратительнее…

— Нет. Он тоже хочет мира. И может нам помочь…

Его взгляд — такой несчастный — заставил ее замолчать.

— Если бы я знал, Кэроу, — сказал Акива, — я бы поверил в спасение. Я бы ни за что… ни за что…

У Кэроу зашлось сердце. Что-то было неладно, совсем неладно. Она понимала, но боялась спросить, не хотела слышать, и в то же время знать было необходимо.

— Чего бы ты не сделал? Акива, чего?

Он остановился, обхватил ладонями голову.

— Помнишь, в Праге ты спросила, как я тебя нашел?

Кэроу помнила.

— Ты сказал, это было нетрудно.

Он достал из кармана сложенный лист бумаги и с явной неохотой отдал ей.

— Что?.. — начала было она, но осеклась и стала разворачивать листок. Руки неудержимо дрожали, сильно изношенный сгиб разошелся, разделив на две половины ее автопортрет с надписью: «Нашедшего прошу вернуть».

Это была страница из альбома, оставленного в лавке у Бримстоуна. Осознание пришло мгновенно: листок мог оказаться у Акивы лишь одним путем.

Кэроу ахнула. Все встало на свои места. Черные отпечатки ладоней, голубое пламя, которое уничтожило порталы и магию и положило конец делу Бримстоуна. И слова Акивы, объясняющего, зачем это нужно.

Чтобы закончить войну.

Давным-давно, когда они вместе мечтали о конце войны, то думали, что этого можно достичь, установив мир. Но оказалось, мир — не единственный путь покончить с войной.

Она все поняла. Тьяго выболтал самую главную тайну химер, потому что рассчитывал, что тайна эта умрет вместе с Акивой. А она — именно она — освободила его, отпустила на волю вместе с этой тайной.

— Что ты сделал? — все еще не веря, спросила она прерывающимся голосом.

— Прости, — прошептал он.

Черные отпечатки, голубое пламя.

Конец возрождению.

Руки Акивы, его ладони, которыми он держал ее в танце, во сне, в любви, костяшки пальцев, перецелованные и прощенные ею, были покрыты новыми метками. Полностью.

— Нет!

У нее вырвался крик, долгий и умоляющий, потом она схватила его за плечи — ногти впились в кожу, — схватила и не отпускала, заставила смотреть ей в лицо.

— Говори! — потребовала она.

Хриплым голосом — скорбным, невыносимо печальным — Акива произнес:

— Они погибли, Кэроу. Слишком поздно. Они все погибли.

Брешь в небе не представляла собой ничего похожего на хитроумный, устроенный наподобие птичьего вольера портал Бримстоуна. Двери не было, охранника тоже. Защитой ей служило лишь неведомое местоположение в вышине над Атласскими горами, да узость — размах крыльев у серафимов и то больше.