Елена Коровина - Черный Дракон

Зинаида Никитична поглядела на свой ящик. Слава богу, их секция висела на отшибе — на противоположной стене. Туда хулиганьё не добралось. Вовремя их Зинаида спугнула.

Пенсионерка подошла к своему ящику. Надо же, почту ещё не приносили, ведь всего-то шесть утра, а в прорезях ящика что-то белеется. Зинаида достала ключ, открыла ящик. В руки выпала рекламная бумажка, родственница тех, которые она только что, собрав с пола, не глядя выбросила в мусоропровод. А куда ещё девать рекламу? Но сейчас Зинаида всё-таки посмотрела на глянцевую страницу. «Красавица и Чудовище» — реклама нового фильма. И фото — парень стоит с цветком в руке. Цветок — не роза, но всё равно красивый. А уж сам парень — чисто картинка! Жаль только, что весь в чёрном. Пальто новомодное. Воротник поднят. Похож на героя Баталова из фильма «Москва слезам не верит». Тот тоже щеголял в модном плаще, только светло-коричневом. Но воротник так же был поднят, и полы разлетались. Красавчик!

Не стоит такого выкидывать в помойку. Лучше повесить на стенку в кухне и любоваться каждый день. За завтраком, обедом и ужином. При взгляде на эдакое чудо красоты покажется вкусной даже вечная вермишель, которую вынуждена чуть не каждый день есть пенсионерка. На другую-то еду за сорок лет работы в горячем цехе Зинаида Никитична, видать, не заработала…

Пенсионерка бережно расправила глянцевую рекламу и тут разглядела, что во тьме её ящика лежит ещё что-то, завёрнутое в тёмно-вишнёвый пакет с непонятной надписью «Л’Этуаль».

— Это что за зверь такой, чудище почтовое? — спросила себя Зинаида.

Развернула пакет. Там тетрадочка из тех старых, ещё советских времён, по две копейки в линеечку и по три в клеточку. Надо же! А в тетради — Зинаида пригляделась — почерк соседки покойной (упокой, Господь, её душу грешную!) Варвары. Это как же её тетрадка в ящике Зинаиды оказалась?

Пенсионерка напрягла зрение — хоть и получила она дальнозоркость, но видит ещё неплохо — и прочла «Для моей внучки Рины Каретниковой».

— Это ж как работает почта нынешняя — без марок принесли и просто в пакете! Жаль, квартирой ошиблись. Ну да ладно — передам утречком.

…Только передать, как надо было бы, не удалось. Едва Зинаида вернулась в свою квартиру, её схватил такой радикулит, что она аж застонала от боли. Понятно, сама виновата, дурёха! Не стоило ползать по полу, собирая разбросанную почту. Вот и расплачивайся теперь. Куда там идти на седьмой этаж, хоть и пользуясь лифтом! Зинаида, как улеглась на диван, так там и осталась. От боли ничего не хотелось — ни есть, ни пить. Потом кое-как поднялась, выпила таблетку ибупрофена. Боль утихла, и Зинаида Никитична заснула, не вспоминая ни про какую тетрадь в пакете «Л’Этуаль».

Жанна-Мари Лепренс де Бомон (Jeanne-Marie Leprince de Beaumont, урождённая Vaimboult; 26 апреля 1711, Руан — 8 сентября 1780, Шавано) — французская писательница и педагог, прабабушка Проспера Мериме. Происходила из мелкопоместного дворянства. В 1744 году её выдали замуж по сговору родителей, однако муж скончался, и в 1746 году она уехала в Лондон.

Таковой эмиграционной поездке способствовало и то, что нежный друг мадам де Бомон — французский писатель Клод Проспер Желиот Кребийон-Младший — к тому времени попал в опалу.

В Англии мадам де Бомон организовала школу для воспитания девочек из аристократических семейств. В эпоху Просвещения её педагогическая система, проникнутая, как она хотела, «духом уважения к ребёнку, знаниями и преклонением перед книгой», получила широкое распространение.

Сама мадам де Бомон выступала не просто как педагог, но ещё и как писательница. Много лет она издавала журнал для девочек, писала школьные учебники. Но наибольшим успехом пользовалась одна из её сказок, ставшая бессмертной, — «Красавица и Чудовище». Эта сказка впервые была опубликована в 1756 году в четырёхтомнике под названием «Детский журнал, или Диалоги между разумной гувернанткой и несколькими её воспитанницами». При этом гувернантка носила имя мадам Приветливость.

Нравоучительные истории мадам Приветливость произвели в Европе фурор. В 1757 году четырёхтомник мадам де Бомон был переведён с французского на английский, вскоре — на немецкий. Вообще же писательница отличалась плодовитостью: в её творческом багаже более семидесяти сочинений — от романов до небольших эссе.

В Англии писательница вполне счастливо вышла замуж за Томаса Пичона и стала матерью шестерых детей. В 1763 году, после семнадцати лет пребывания в Англии, Лепренс де Бомон уехала на континент, последние годы провела в Савойе.

Утром Рина обнаружила, что проспала без сновидений или, по крайней мере, их не запомнила. Вставать не хотелось. Да и куда было торопиться? Неделю назад она уволилась из издательства, где и проработала-то редактором всего два месяца. История увольнения была до того хреновой, что о ней и вспоминать не хотелось. Говорила же ей ещё живая тогда бабушка Варя:

— Не ходи ты в это издательство! Поищи что получше.

— Почему?

— Уж больно странное заведение. Как это можно — одни бабы работают?!

Действительно, в крошечном издательстве, куда устроилась Ринка, мужчин не было. Заправляла всем некая Виктория Викторовна Игнатова, дама предпенсионного возраста, редакторша старой закалки. Поговаривали, что в советские времена она работала в Политиздате. Попасть в такое элитное учреждение было сложно, но у Игнатовой в родне имелись какие-то шишки, а один предок даже в легендарной ЧК работал. Так что немудрено, что Виктория Викторовна попала в почти секретный отдел, где печатались труды самой высокой сложности — работы Маркса, Энгельса и Ленина. Об этом отделе ходили легенды. Говорили, что одних корректоров там было пятнадцать человек! И все читали вёрстки политкниг друг за другом. Чтобы ни одной ошибки не проскочило. Это сейчас «корову» можно напечатать через «а» и никому за это не попадёт. Да и читатели не заметят. А тогда всё было иначе. Читатели слали письма мешками, если вдруг замечали что-то не то. Редакторов же и корректоров вполне могли выгнать с волчьим билетом за любую ошибку. Но в отделе Политиздата, где трудилась Виктория Викторовна, было по-иному. Вычитывая гранки и вёрстки, редактор или корректор, нашедший ошибку, поощрялся по полной программе — премия, заказ, возможность купить что-то вне очереди. Таким образом люди не запугивались, а, напротив, стремились работать лучше. Короче — элитный отдел. Немудрено, что Виктория Викторовна поняла раньше коллег, куда ветер дует. Ещё когда СССР пребывал в здравии, она организовала издательский кооператив, а когда советская власть рухнула, переделала его в издательство. Но драться за миллионы, как поступали тогда все новые русские, осторожная Виктория не стала. Захватывать издательский рынок не стремилась. Зато и к её скромному издательству никто не цеплялся — ни власть, ни братки. Никто и не думал, что такое крошечное дельце приносит золотые горы.

Ринка и сама так не думала. Хотя зарплату ей предложили весьма высокую. Правда, оказалось, что большая часть её будет в премиальных выплатах. В первый же день, усевшись за свой стол, Ринка начала выспрашивать у коллеги, чей стол стоял напротив, из чего складываются эти премиальные. Но редакторша Катенька отвечала уклончиво, а когда Ринка на неё насела, вообще запуталась. Правда, Ринка сразу поняла, что Катенька — существо достаточно путаное. Частенько она, сидя за столом, просто смотрела в одну точку. Вернее, на картину на стене. Там был изображён фантастический замок, похожий на работы Томаса Кинкейда, волшебного живописца, которого Ринка любила всем сердцем. И теперь, видя на работе, как Катенька сверлит взглядом кинкейдовский замок, Ринка даже подумала: а вдруг в его стене образуется дыра или какой кирпич выпадет — тогда фантастический и прекрасный замок вообще рухнет? А ещё может статься, от Катенькиного неподвижного взора картина вообще свалится со стены. Но видно, Катенька не обладала магическими способностями — замок сиял волшебным светом и по-прежнему висел прочно.

Катенька вообще представлялась Ринке странной. Было ей уже лет тридцать, но все, и даже Виктория, звали её Катенькой и вели себя так, будто девушка и впрямь имела годков десять от роду. Впрочем, в этом издательстве Катенька действительно была самой молодой. Остальные, включая Викторию, представляли предпенсионный и запенсионный возраст. Но ведь и авторы были не моложе! И совершенно удивительным являлось то, что весь этот пенсионный издательский междусобойчик приносил стабильный доход. То ли за это, то ли за что иное, но сотрудницы издательства были весьма преданы Виктории. Ну а Катенька на неё чуть не молилась. Ринка сразу поняла, что эта девушка была весьма внушаема. Да и вела она себя непривычно — то ли как древняя, выживающая из ума старуха, то ли как, наоборот, пятилетка несмышлёная. Устав глазеть на картину, могла запросто заснуть, сидя за столом. Вот это способности! Сама Ринка засыпала плохо, с трудом, а тут — чемпионка по мгновенному засыпанию! А иногда, напротив, Катенька вскакивала и начинала бесцельно бродить по длинному коридору издательства.