Милорд (СИ) - Баюн София

Наверное, и Мартин был там счастлив. Но только в этом году, через столько лет, ей наконец-то удалось убедить его приехать на море.

Ника сжимала чашку и смотрела на Мартина снизу вверх. Единственный обман, который так и остался с ней, привезенный из прошлого. У него волосы до плеч, темно-серые глаза, длинный, тонкий нос и зеленый пиджак. Но волосы его так и остались белыми, а лицо… лицо, конечно, так и осталось лицом Виктора.

И было то, что ей правда удалось забыть. Окровавленные простыни, треск ткани, горячую ладонь между лопаток.

Годы в полутемной квартире, полные унижений, боли и страха. Она знала, на что шла, оставаясь рядом с сумасшедшим. Жертвовала собой, чтобы человек, которого она любила, остался жить.

Виктор держался. Он никогда не делал ей больно просто так, только если не успевал запереться в ванной в очередной приступ. Она так и не поняла, любил он ее, ненавидел или истязал себя памятью о первой любви, глядя на ее лицо, но точно знала, что в ее глазах Виктор искупил все грехи, пожертвовав собой в тот день. Ника до конца не верила, что он действительно это сделает. Сомневалась в нем, сомневалась в Мартине и в самой себе, но Виктор выполнил свою часть сделки.

И все, что ей оставалось — хранить его тайны. Мартину достаточно своей боли и своей вины. Пусть он никогда не узнает про Дару.

Пусть Мартин никогда не узнает, как Виктор в тот, последний день застегивал крючки на ее платье и умолял ему поверить. Как они вместе зарезали того поросенка, и как он, морщась закалывал цветы в ее волосы окровавленными руками.

Ника, поставив на песок пустую чашку, аккуратно наметила на картине палубу и две мачты.

Пусть в море, настоящем и нарисованном, наконец-то утонет тот день и тот выстрел.

…

Мартин проснулся лежа на полу. Кто-то кричал на него и хлестал по щекам — боли не было, только слышались частые удары.

— Вик! Вик! Очнись, твою мать, пожалуйста, пожалуйста… что ты сделала, сука, что ты сделала!

Мартин не хотел открывать глаза. Он не должен был открывать глаза. Люди со вскрытым горлом не оживают.

И все же ему пришлось это сделать.

— Нет! Нет-нет-нет, только не это… — Лера выпустила его и отползла в сторону. — Верни его… верни, слышишь?! Не говори, что ты его убил… что вы… его убили… — в ужасе шептала она, и Мартин видел только темные провалы глаз на ее побелевшем лице.

Он не стал вставать. Лежал, глядя в потолок, и понятия не имел, что делать.

Когда-то давным-давно он читал в зарубежном журнале статьи о диссоциативном расстройстве. Не только чтобы понять свою природу, но и чтобы отыскать надежный способ умереть, оставив Виктору тело, когда ему, Мартину, в его жизни окончательно не останется места. И в одной из статей он нашел метод, который запомнил навсегда — личность умирает, поверив в свою смерть. Обычно «лишние» личности убивали, погружая пациента в транс.

Мартину это не подходило — он не мог загипнотизировать сам себя. Но спустя много лет мог заставить Виктора еще раз услышать выстрел, раздавшийся из незаряженного пистолета. Сначала заставил Виктора разрядить пистолет и забыть об этом. Потом — заставил Нику поверить, что он заряжен.

План был прост — оставшись без обеих душ тело умрет. Нике в таком случае ничего бы не угрожало. Скорее всего, врачи бы определили причиной смерти сердечный приступ.

Но чтобы все получилось, в это должна была верить и Ника, и Виктор. И сам Мартин, который вложил в последний обман все силы.

— Проклятье, Мари, — прошептал он, закрыв лицо руками. — Что ты все-таки за человек…

Наверное, это она толкнула его в проем за мгновение до смерти. Неужели этого хватило?

«И что мне теперь делать? Лезть в петлю?!» — в отчаянии спросил он у пустого сознания. Ни Мари, ни Виктора. Ни проема, ни комнаты, только звенящая черная пустота.

— Убийца… — всхлипывала рядом Лера.

Он лежал на полу, в окровавленной рубашке, слушал редкие щелчки, доносящиеся от окна. И не думал ни о чем.

Что было потом, он вспоминать не любил.

Ника не говорила. Несколько месяцев провела в глубоком шоке — ела, только когда он ее кормил, почти все время спала, а в остальное время в ужасе смотрела на свои руки и иногда плакала. Во сне кричала и хваталась за него, будто тонула.

Как они спали с включенным светом, вливали в себя воду по звонку будильника, ели, не чувствуя вкуса и любили друг друга, всегда находя чуть меньше утешения, чем нужно было, чтобы пережить следующий день. И как переживали — снова и снова.

Как он читал Нике книги, стараясь заглушить тишину звуками своего голоса, и слова повисали в воздухе — он не понимал их, а она будто не слышала. В такие моменты Мартин сильнее всего жалел, что разучился рассказывать сказки и зажигать в темноте огоньки.

Он думал, что застрелится по-настоящему, но не смог ее оставить. Знал, что она думала утопиться, но не смогла его бросить.

Ни тогда, ни потом.

Потом были годы учебы и изнуряющей работы, позволяющей не думать. Переезды, постоянное бегство от прошлого, кошмарные сны, в которых мир топила черная вода и другие — те, в которых он видел Мари, сидящую в его кресле и улыбающуюся огню. В этих снах он задавал ей один и тот же вопрос, на который она всегда отвечала одинаково.

— Зачем?

— Потому что так правильно, котеночек.

Еще ему снилась темнота, в которой улыбался бабочкам светящийся белый призрак. И иногда — редко, слишком редко — Виктор, наблюдающий за ним из оконного проема. Во сне Мартин знал, что он счастлив, но проснувшись всегда забывал об этом.

С годами сны становились все прохладнее и дарили все больше покоя. А любовь придавала все больше смысла каждому дню и уже не казалась такой болезненной и тоскливой.

И спустя много лет, глядя на солнце, которое появлялось из морской воды, Мартин наконец был готов поверить, что эта история действительно закончилась правильно.

Дорогой читатель, который дошел со мной до конца этой истории. Я непременно должна сказать тебе спасибо, ведь как никто другой знаю, каким тяжелым бывал этот путь.

Пройти его у каждого своя причина. Я хотела рассказывать истории, ну вы теперь знаете, в чем тут подвох. Истории рассказывать хотела, а табуреток, утюгов, котят во всех видах и прочего вот этого вот — не очень. Поэтому написала-таки историю, которая, надеюсь, даст жить следующим. В ней больше всего авторской крови, шесть лет борьбы с демонами и совестью, много хаханек, без которых, я уверена, все закончилось бы гораздо хуже.

Мне эта история, кроме закрытого гештальта, принесла красивый веночек, который запачкал мне кровищей полку с косметикой, керамического гуся, красный шейный платок, кораблик, стильный череп в голубой цветочек и красивое бархатное платье с воротником-стойкой. Про то, как я его искала когда-нибудь напишу отдельный триллер. Памятное барахлишко тоже позволяет этой истории жить после ее завершения. А еще каждый ваш отзыв.

И раз мы дошли до этого этапа, то благодарности:

Анатолию Герасименко — за поддержку, неизменное чувство юмора, каждый отзыв в отдельности и все вместе, а еще за все найденные отсылки. Это бесценно.

Екатерине Близниной — за призвание, за веру в меня и эту историю (без них еще не известно, состоялось бы это все), за отзывы, рекомендации и солидарность по поводу красных шарфов.

Виктории Павловой — за редактуру, искренний интерес и поддержку, за выслушивание нытья в четыре утра. Куда бы я без этого всего.

Маме, которая вовремя сказала «пиши еще», и что я буквы складывать умею, и вот я пишу еще и складываю.