Петров Захар - Муос 2: Частилище

Бетонный обломок ударил Веру в затылок. Падая на руки, она услышала боевой клич новой группы лесников, выбегавших из зарослей со стороны Универмага. Они не подбегали близко, а только швыряли камни, после чего прятались в зарослях. Интуитивно спецназовцы развернулись к новой угрозе. Минутная заминка ослабила их заслон и отступавшие лесники пробегали мимо, скрываясь в кустах.

Вера вскочила на ноги и тут же столкнулась с налетевшим на неё низкорослым лесником. Лесник ударился, взвизгнул. Вера замахнулась, но в последний момент повернула секач плашмя, ударив сталью по голове низкорослого. Глухой удар свалил его на землю. Он был последним из отступавших. Ещё несколько неудачно брошенных обломков упали рядом со спецназовцами и подоспевшими Партизанцами, закончив «обстрел». Только удаляющееся шуршание в кустах выдавало убегавших лесников.

Партизанцы добивали лежащих лесников, собирали арбалетные стрелы, не гнушаясь выдёргивать их из трупов. Один из Партизан с окровавленным мечом подошёл к низкорослому лесник, корчащемуся рядом с Вериными ногами. Предугадав его намерения, Вера кратко сказала:

– Он мой.

Партизанец пожал плечами и пошёл дальше. Вера с ноги ударила в живот лесника, который уже пытался ползти в сторону кустарника. От хлёсткого удара лесника подбросило и перевернуло на спину. Вера видела, что Зозон стоит рядом и окуляры его шлема обращены к ней. Ей показалось, что он смотрит с любопытством. Ещё не сформулировав идею своей затеи, Вера сказала:

– Связать помогите.

Подвывающего лесника связали. Зозон и Лис подняли его на руки и потащили к входу метро, следуя за отступавшими Партизанцами.

Они снова сидели в администраторской. Снова на столе дымилась картошка. На огромной сковороде по центру стола – жаркое. Рядом со сковородой кувшин с сивухой. Всё, как в первый вечер их прихода на станцию. Только теперь на еду не налегали даже местные. Батура был ещё мрачнее, чем в первую их встречу. Он только осушил одну кружку с пойлом, и теперь вращал её руками по столу и иногда с остервенением заглядывал в её пустое дно, как будто искал там выход из круговерти своих мрачных мыслей.

Зозон, не то оправдываясь не то уговаривая администратора, пытался ему что-то объяснить:

– Я не понимаю, чем вы не довольны, Кирилл Олегович. Операция прошла, на мой взгляд, достаточно успешно. Полтора десятка убитых лесников, столько же, думаю, ушло раненных. Половина из них подохнет со временем. Вот пленного тоже вам привели. Я думаю, они к вам не сунуться больше. По крайней мере в ближайшее время…

– В том-то и дело, что в ближайшее время не сунутся. А потом? Как нам перезимовать? Вы видели сколько их? Из кустов град камней сыпался. Но меня не это больше беспокоит. Плохо то, что мы снова потеряли людей – один убит, один может и не выкарабкаться. Это на других станциях не так заметно, может быть. Но у меня таких, как эти, единицы остались. Остальные – сброд, люмпены; да бабы с детьми и калеками. Но и не это меня больше всего страшит. Меня страшит то, чем убит Гаевский!

– Чем убит? Ну, убит мечом, который у ваших же лесники захватили. Такой же меч ещё один мы подобрали на поле. У лесников остался ещё один меч, это – максимум. Один меч не даст им никакого перевеса.

– Вы, офицер, понимаете, о чём я говорю. Меня тревожит не то, что у них есть меч. Меня тревожит то, что они стали драться мечами. Завтра они научатся делать оружие, а может быть где-то его найдут. Возможно, начнут стрелять с арбалетов. У себя под боком я имею агрессивного многочисленного врага, который с каждым днём становится всё сильнее и опасней.

– Что же вы предлагаете? Остаться дальше сторожить ваше поле?

– Это ничего не изменит. Я думаю, вы правы, в ближайшие дни они к нам не сунутся. Оставшуюся картошку мы дособирать успеем. Но они могут напасть через неделю, через месяц, а может быть на исходе зимы. И то, что они нападут, – это только дело времени. Я думаю теперь они будут искать к нам дорогу по подземельям. Да и не искать, собственно. Я уверен, они её и так уже знают. Это мы только не знает, как к ним попасть. А когда они ворвутся на станцию, знаете что будет? У меня эта картина стоит перед глазами. Станция продержится не больше часа. Да и не станция продержится, а это я, да вот они (он кивнул на своих заместителей), да ещё пара-тройка мужиков нормальных отбиваться до последнего будет. А остальные…

– Я всё понимаю, но дальше оставаться на вашей станции мы не можем. И это не наша прихоть: мы выполнили… на наш взгляд… задание и должны возвращаться назад. Других вариантов быть не может. Можем, конечно, задержаться на день-два. А потом – на базу, в Урочище.

Слова «день-два» оживили Батуру. Он очень быстро, как будто боялся, что его перебьют и не дадут договорить, начал излагать мысль, которую боялся до сих пор произнести вслух:

– Я согласен, что лесники в бою на Поверхности понесли серьёзные потери. Не зная особенностей их примитивного мышления, всё же предположу, что они сейчас подавлены и напуганы. Они нас боятся. Пока боятся. А значит мы должны нанести им удар. Завтра, в крайнем случае, послезавтра. Да вы не думайте. Мы не собираемся отсиживаться. Я подыму всех, кто может носить оружие. Вояки они, конечно, не ахти какие, но рядом с вами они, по крайней мере, будут драться.

– В своём ли вы уме, администратор? Вы предлагаете моей пятерке с вашими ополченцами провести крупномасштабную операцию. Вы знаете порядок: пишете заявку в Центр, вам пришлют войска, при необходимости спецназ и тогда…

– Офицер, ты сам не веришь тому, что говоришь. Я и вас-то вымолил еле-еле. Наше направление считается бесперспективным. Центру на нас, по большому счёту, наплевать. Он только зорко следит за тем, чтобы я налоги вовремя платил, и чтобы восстание не началось на моей станцией. Еже ли бунт подавить, так они хоть всю армию пришлют! Уж очень они боятся нового партизанского восстания, на подобии талашовского. А по поводу прочих угроз и опасностей, так это сугубо мои проблемы. Начнётся долгая нудная переписка, обмен бюрократическими официальностями. А армия сюда дойдёт только тогда, когда станцию уже от лесников отбивать надо будет.

Один из приближённых Батуры испуганно смотрел на своего разошедшегося начальника. Он схватил администратора за руку, как бы пытаясь остановить его прорвавшуюся речь. Батура отстранился и продолжал:

– Видишь, офицер, мне уже всё равно. Хочешь – возвращайся в Центр и пиши на меня рапорт. Ты можешь, а вернее должен, по уставу сообщить о подобном брожении мысли. Мне осталось не долго. Не за себя я трясусь. Пекусь за этих обмороков, которые здесь живут; их детей и жён. Но будь уверен, очень скоро большой кровью тебе придётся отбивать эту станцию у лесников. Ты, конечно, сделаешь это с честью. И вот когда прогуляешься по обезлюдевшей станции и попинаешь ногой детские черепа – обязательно вспомнишь этот разговор в этой дыре. И сможешь ли ты после этого спокойно спать?…

Батура хотел говорить что-то ещё, но очередной сильный приступ кашля, который он усилием воли до этого давил, прорвался наружу.

Спецназовцам выделили три квартиры. На этой станции жилья хватало. Не хватало людей. Зозон, не долго думая, сказал Вере:

– Ты давай в отдельную конуру, а мы – по-двое.

Вера так и не поняла, почему он принял такое решение – ей самой молодой в пятёрке – отдельное жильё. Он мог его взять себе, как командиру. Тем более Вера уже привыкла спать в одной казарме с мужиками, да и никто из спецназовцев по этому поводу не комплексовал. Хотя, с другой стороны, в казарме никогда не ночевало меньше пяти-семи спеназовцев, а здесь Вере пришлось бы ночевать с Фойером, с Пауком, с Лисом или с самим Зозоном в одной квартире вдвоём. Не то, чтобы Вера боялась домогательств; вряд ли кто из её сослуживцев захотел бы повторить историю Солопа. Просто, когда один-на-один в квартире – что-то в этом есть интимно-неловкое, чего Вере бы явно не хотелось. Поэтому она была благодарна командиру за отдельную квартиру.

Квартира Веры находилась у Озера. Так местные называли вырытую глубокую яму, постоянно заполненную водой. Перед тем, как выкопать яму, здесь был снят один пролёт рельсов со шпалами, и на этом месте вырыт котлован от обваливающейся стены станции до платформы. Сюда стекали сточные воды. И именно отсюда они откачивались посредством нескольких толстых шлангов идущих к электрическим и велосипедным насосам. И сейчас кто-то дежурил «по насосу» – был слышен медленный скрип велосипедного механизма, откачивающего воду.

Вода в яме была мутная. Но как бы там ни было, Вере не приходилось видеть нигде в Муосе такой большой «водоём». Работа насоса и сквозняки давали слабую рябь на воде, которая переливалась в свете единственной подвешенной к потолку станции лампочки. Поэтому зрелище завораживало. Вера легла на живот и глядела на Озеро через просвет между «створками» в тряпичной двери-занавеси своей квартиры.