Вероника Рот - Аллигент

Доктор поворачивает несколько выключателей, его буфер обмена прижат к животу, и машины останавливают дыхание Юрая. Зик трясет его за плечи, и Ханна сжимает его руки крепко, до тех пор, пока ее костяшки не становятся белыми.

Затем она говорит что-то, она опускает свои руки и отходит от тела Юрая. Отпуская его.

Я отхожу от окна, идя первым, а затем бегу, проталкивая себе путь по коридорам, небрежный, слепой, пустой На следующий день я взял грузовик из корпуса. Люди все еще приходят в себя от потери памяти, потому никто не пытался меня остановить. Я еду через железнодорожные пути в направлении города, и глаза мои блуждают по горизонту, но на самом деле не обращают внимание ни на что.

Добравшись до полей, которые отделяют город от внешнего мира, я давлю на педаль газа.

Грузовик мнет высохшую траву и снег под его шинами, и вскоре земля сменяется тротуаром сектора Отречения, и я едва ощущаю течение времени. Улицы все те же,и мои руки и ноги знают, куда идти, даже если мой разум не помогает мне в этом. Я останавливаюсь около дома, возле знака " стоп", с потрескавшейся центральной дорожкой.

Мой дом.

Я иду через переднюю дверь и вверх по лестнице, все с тем же приглушенным чувством в ушах, как будто я нахожусь далеко от этого мира. Люди говорят о боли горя, но я не знаю, что они имеют в виду. Для меня, горе это разрушительное онемение, каждое моё ощущение притупляется.

Я прижимаю ладонь к панели, закрывающей зеркало наверху, и отталкиваю ее в сторону.

Несмотря на оранжевый цвет заката, расплывающегося по полу и освещающего мое лицо снизу, я никогда не выглядел бледнее; круги под глазами, никогда не были более выраженными. Я провел последние несколько дней где-то между сном и бодрствованием, не вполне в состоянии справится с обоими крайностями.

Я втыкаю машинку для стрижки волос в розетку около зеркала. Правый предохранитель уже на месте, поэтому все, что мне нужно сделать, это запустить ее в волосы, загибать уши, чтобы защитить их от лезвия, повернуть голову, чтобы проверить мою шею на наличие мест, которые я, возможно, пропустил. Остриженные волос падают на мои ноги и плечи, вызывая зуд там, где волосы соприкасаются с голой кожей.

Провожу рукой по голове, чтобы убедиться в гладкости, но мне на самом деле не нужно проверять. Я научился всему сам когда был маленьким.

Я долго смахиваю волосы с плеч и ног, а потом собираю их в совок. Закончив, я снова стою перед зеркалом, и я вижу края татуировки, пламени Бесстрашных.

Я достаю флакон с сывороткой памяти из своего кармана. Я знаю, что один флакон сможет стереть большую часть моей жизни, тем не менее она нацелена на воспоминания, а не на факты. Я все еще буду уметь писать, говорить, смогу собрать компьютер, потому что эта информация хранится в других частях моего мозга. И я не хочу помнить ничего другого.

Эксперимент окончен. Джоанна успешно провела переговоры с правительством, начальством Дэвида, чтобы бывшим членам фракций разрешили остаться в городе, при условии, что они самодостаточны, будут подчинятся государственной власти, и позволят людям снаружи, прийти и присоединиться к ним, делая Чикаго просто другой столичной областью, как Милуоки. Бюро, отвечавшее за эксперимент, теперь будет следить за порядком в городских пределах Чикаго.

Это будет единственная столичная область в стране управляемая людьми, которые не верят в генетическую поврежденность. Своего рода рай. Мэттью говорил нам, что он надеется, что люди из периферии понемногу переберутся и заполнять пустое пространство, и найдут здесь более обеспеченную жизнь нежели та которая у них была.

Все, чего я хочу это стать кем-то новым. В данном случае, Тобиасом Джонсоном, сыном Эвелин Джонсон. Тобиас Джонсон может прожить скучную и пустую жизнь, но он по-

крайней мере полноценная личность, не этот фрагмент человека коим являюсь я, слишком поврежденный болью, чтобы стать кем-то полезным.

- Мэттью сказал мне, что ты украл немного сыворотки памяти и грузовик, произносит голос в конце коридора. Это Кристина.

- Должна сказать, что не поверила ему на самом деле.

Я должно быть не слышал, как она зашла в дом. Даже ее голос звучит будто исходит сквозь воду до моих ушей, и мне нужно несколько секунд понять то, о чем она говорит.

Когда я осознал, то поворачиваюсь к ней и говорю.

- Тогда почему ты пришла, если не поверила ему?

- На всякий случай, отвечает она, начиная приближаться ко мне.

- Кроме того, я хотела еще раз увидеть город, прежде чем все изменится. Дай мне флакон, Тобиас.

- Нет, я сжимаю его пальцами, чтобы защитить от нее.

- Это мое решение, не твое.

Ее темные глаза расширяются, а ее лицо светится на солнце. Что заставляет каждый ее тонкий, темный волосок излучать оранжевый свет будто в огне.

- Это не твое решение, говорит она. - Это решение труса, в тебе много чего намешано, Четыре, но ты не трус. Никогда им не был.

- Возможно, сейчас я и есть трус, отвечаю я пассивно. - Все меняется. Меня все устраивает.

- Нет, ты не трус.

Я чувствую себя таким истощенным, что единственное, что я делаю, это закатываю глаза.

- Ты не можешь стать тем кого бы она ненавидела, говорит Кристина, на этот раз спокойно. - И она бы точно возненавидела.

Внутри меня начала нарастать ярость, мощная и живая, и приглушенное ощущение вокруг моих ушей ушло, позволяя даже этой тихой улице Отречения звучать громко. Меня трясет от всего этого.

- Замолчи! Я кричу. - Замолчи! Ты понятия не имеешь чтобы она возненавидела, ты ее не знала, ты....

- Я знаю достаточно! говорит она неожиданно. - Я знаю она бы не хотела, чтобы ты стирал ее из своих воспоминаний, словно она вообще не существовала для тебя!

Я бросаюсь на нее, пришпиливая ее плечи к стене и наклоняюсь ближе к ее лицу.

- Если ты снова осмелишься советовать мне, говорю я, - То я.....

- То ты что?, Кристина жестко отталкивает меня. - Причинишь мне боль? Ты знаешь, есть такое слово, для больших и сильных мужчин нападающих на женщин, и это слово трус.

Я помню крики моего отца заполняющие дом, и его руку вокруг горла мамы, швыряющего ее в стены и двери. Я помню, как наблюдал из-за своей двери, моя рука обвивалась вокруг дверного проема. И я помню как слышал тихие всхлипывания через дверь ее спальни, как она закрывала ее чтобы я не вошел.

Я отхожу назад и бросаюсь на стену, позволяя телу удариться об нее.

- Я сожалею, говорю я.

- Я знаю, отвечает она.

Мы стоим не подвижно несколько секунд, просто смотрим друг на друга. Я помню, как ненавидел ее, когда увидел впервые, потому, что она была Искренней, потому, что слова просто вытекали из ее рта, неудержимо, беспечно. Но со временем она продемонстрировала ту, кем является на самом деле, умеющим прощать другом, преданной правде, достаточно храброй чтобы действовать. Ничего не могу поделать, но сейчас она мне нравиться, не могу не заметить того, что в ней видела Трис.

- Я знаю каково это, хотеть все забыть, говорит она. - Я также знаю каково это чувствовать, как тот кого ты любишь, убит без всякой причины, и хотеть обменять все свои воспоминания о нем на всего лишь миг умиротворения.

Она обвивает рукой мою руку в которой заключен флакон.

- Я не знала Уилла достаточно долго, говорит она, - но он изменил мою жизнь. Он изменил меня. И я знаю, что Трис изменила тебя еще больше.

Жесткое выражение, которое было на ее лице исчезло, и она слегка коснулась моих плечей.

- Человек, которым ты стал рядом с ней, достоин жить, говорит она. - Если ты выпьешь сыворотку, ты никогда не сможешь найти путь к нему.

Слезы снова подступили, словно я вижу тело Трис, и в этот раз, боль пришедшая с ней, интенсивная и острая в моей груди. Я сжимаю флакон в руке, отчаянно желая облегчения, что предлагает сыворотка, защиты от боли от каждого воспоминания царапающего меня внутри, словно животное.

Кристина обнимает меня за плечи и ее объятие делает боль только хуже, потому, что это напоминает мне о каждом разе когда тонкие руки Трис скользили вокруг меня, в начале неуверенно, а затем сильнее, увереннее, делая более уверенной ее и меня. Это напоминает мне, что любое объятие больше не будет таким, потому что никто и никогда не будет похож на нее, потому что она умерла.

Она ушла, и плача я чувствую себя так бесполезно, так глупо, но это все, что я могу сделать. Кристина держит меня в вертикальном положении и не сказала ни слова в течение долгого времени.

В конце концов я отстранился, но ее руки остались на моих плечах, теплые и шероховатые и с мозолями. Может быть, также, как и кожа на руке становится грубой после повторения усилий, с человеком происходит тоже самое. Но я не хочу, становиться бесчувственным.

Есть и другие люди в этом мире. Есть и такие как Трис, которые, после страданий и предательства, еще могли найти достаточно любви, чтобы заплатить своей жизнью вместо жизни брата. Или такие, как Кара, которые все еще могли простить человека, который стрелял в голову ее брата. Или Кристина, которая теряла друга за другом, но все-таки решила остаться открытой, чтобы найти новых. Передо мной появился другой выбор, более обнадеживающий и стабильный, чем тот, которым одарил себя я сам.