Андрей Русанов - Главы Апокалипсиса. Начало

Кажется, все выжившие стягивались в центр города и никто из них не мог ответить на вопросы, мучавшие меня. В хмурых взглядах, изредка провожавших мой бредущий силуэт, читались, скорее, мысли и вопросы, нежели понимание происходящего, и еще что‑то другое, чего я не мог понять и описать – какое‑то новое, тревожное чувство…

Мост над плотиной с водопадом был разрушен и теперь лежал ниже в воде в виде обломков. Со следующим мне повезло больше – хоть он и был разрушен, но обрушился не весь и по нему можно было перебраться на другую сторону. Что я тут же и сделал – кряхтя, на четвереньках переполз на другую сторону. Не буду рассказывать, как добрался по горке к скинутому с постамента танку, перебрался через лесоповал, а точнее сказать, через древоповал, бывший недавно Паниковкой, и добрался до Октябрьской площади. «Мавзолей» — чудо белорусской архитектуры – лежал в руинах, музей Великой Отечественной Войны и прочие здания тоже не уцелели…

Повсюду лежали, сидели, стояли или бесцельно бродили хмурые люди. Кто‑то молчал, кто‑то стонал, кто‑то кричал и взывал о помощи. Везде царили хаос, смятение, боль и смерть.

Поняв, что ничего путного тут не найду, я направился в сторону стадиона «Динамо», — пора серьезно задуматься о выживании. Раз общества в привычном понимании теперь нет – каждый сам за себя и… сам по себе… А это значит, что в городе скоро станет очень опасно… Если, конечно, уже не стало…

В очередной раз мне крупно повезло. Возможно, я просто начал следовать тому, что говорили мне мои чувства, на которые раньше я не обращал никакого внимания.

Заночевав на руинах Института переквалификации кадров (из далеких детских воспоминаний всплывало другое название – Дом Учителя, но это не имеет никакого значения), что напротив ресторана пива, я, как мог, позаботился о своей безопасности: на уровне сантиметров двадцати над землей натянул проволоку, а когда она закончилась – веревку по всему периметру вокруг гамака. Когда‑то давно я читал о такой методике: вокруг места ночевки натягивали веревки и на них вешали консервные банки или, еще раньше, когда банок не было, колокольчики. Враг, кравшийся ночью с не благой целью, если был неосторожен, задевал бечеву и тем самым давал о себе знать. На душе было очень неспокойно и стоило перестраховаться.

Превентивная мера оправдала себя сполна. Рано утром я проснулся от громкого мата. Ко мне подбирались два человека лет сорока с явным желанием поживиться содержимым моих сумки и карманов. Один из них, споткнувшись о веревку, неудачно упал и, напоровшись на торчащий из груды кирпичей прут арматуры, начал судорожно дергаться в конвульсиях и громко хрипеть. Спрыгнув с гамака и моментально получив приток адреналина от страха за свою жизнь, я со всего размаху или, как говорят в народе, «со всей дури», не думая, рубанул из‑за плеча трубой, словно битой, в сторону темного силуэта. Рванувшийся в мою сторону второй неудачник встретил свою смерть быстро, возможно, даже мгновенно – во–первых, металл оказался прочнее черепа, а во–вторых, его голова встретилась с тяжелым изгибом не легкой и не короткой трубы в самой удачной точке ее, трубы, траектории, когда она уже издавала гудящее–свистящий звук, что говорило о вполне достойной скорости.

Все казалось мне вечностью, однако, как я впоследствии понял, длилось мгновенья. Интересный эффект, но совсем для меня не новый. Первый раз я почувствовал, как замедляется время, после школы. К тому времени я уже примерно два с половиной года занимался восточными единоборствами – сначала ушу у тренера, которого в Минске пренебрежительно называли «балеруном», поскольку он давал только технику, потом полтора года – смеси боевых приемов и уличных техник у тренера, на тот момент заменившего мне родителей. Руслан преподносил все без философии на соусе вавинам–виет–во–дао, что создавало больше вопросов, чем ответов. Тренер сыграл не последнюю роль в моей жизни: благодаря ему я начал ценить свой труд, узнал цену деньгам, научился работать, понял, что ответы на интересующие меня вопросы могу дать себе только я сам. В общем, я поверил в свои силы и прочее. Можно было бы еще долго перечислять, что я сделал, благодаря ему, но это было бы чистейшей ложью – всему я научился сам и благодаря помощи моего единственного друга Макса. Все остальные лишь создавали обстановку и задавали направления для изучения и саморазвития. Что касается самосовершенствования, о котором я все время упоминал, то с ним все было плохо – я всегда был ленивым и, получив новые знания, не изучал их до конца, а как бы замораживал в памяти до лучших времен…

Простите, отвлекся.

Так вот… Однажды отправились мы с Максом к Коляну, нашему школьному другу. Зачем? В те юные годы предлог был один – погулять. Колян долго упирался, но в конце–концов сдался при условии, если мы поможем отнести книгу какой‑то незнакомой нам девушке в соседний подъезд. Естественно, мы согласились. Решено – сделано. Троица выходит во двор, во дворе стоит несколько скамеек, на скамейках сидит человек десять. Ярко светит солнышко, поют птички. Дворик у Коляна небольшой, все друг друга знают. В общем, как пишут в книгах, «ничто не предвещало опасности» даже тогда, когда один из сидящих парней подозвал нас. Стандартное «Эй ты, иди сюда!» не вызвало подозрений – ну, двор он и в Африке двор, тем более, свой двор и, поскольку Колян бодро направился к сидящей толпе, мы, с мыслью о том, что это его друзья, последовали за ним. Ничего плохого я не увидел и в том, что у меня попросили мои очки – померить. Я добрый, мне не жалко. Неладное почувствовалось, когда наш доблестный друг потребовал вернуть очки мне обратно. Тогда я немного насторожился, но все равно это не вызвало никакой настороженности.

На резкое «пошел на» и удар Коляну в лицо первым отреагировал Макс. Оно и понятно – на несколько лет больше тренировался. Отреагировал красиво – ударом в пах, после чего обидчик, как и следовало ожидать, сложился пополам. Дальше в один миг в нашу сторону одновременно слетели все, кто сидел на скамейке. (Проанализировав позже ситуацию, мы пришли к выводу, что столкнулись с хорошо сбитой, не раз побывавшей в крупных драках шайкой). Я принял эту волну на себя и на некоторое время выключился, сам не зная как, перешел в другое состояние – время замедлилось, движения передавались картинками, между которыми запросто можно было обдумать ситуацию и правильно принять решение. Вот я держу за руки парня, пытавшегося схватить меня сзади и зовущего на помощь второго. Отпускаю одну его руку, бью дважды назад локтем в область головы. Вновь беру его за эту же руку, использую беднягу как опору и со всей силы бью в пах подбегающему. Смотрю направо: Макс разбирается с троими, один из нападавших валяется в стороне; бросаюсь помочь. Разобравшись с этой троицей, видим в стороне Коляна – он так и продолжает обмениваться с первым парнем ударами. Вот оно, карате, — физуха есть, смысла нет… Перемещаемся сторону двух дерущихся. Дорогу пытается преградить один из не успевших разбежаться нападающих. Макс проходит сквозь него. Парень падает, скрючивается на земле в позе младенца, схватившись за живот. Ну право же, не оббегать же его и не перепрыгивать… С подпрыгом со всей силы бью беднягу пяткой по спине – таким ударом я раскалывал заледеневшие комы снега и ломал толстые доски. Чувствую под ногой сползающее в сторону тело. Заканчиваем красиво: в одну линию в стойках напротив зачинщика драки. У меня и у Коляна идет кровь, а Макс предлагает нафаршировать главному по полной. Добрый Колян отказывается, мне возвращают очки, а женщины со стороны нападавших просят не избивать их парней… Об ощущениях рассказать не получится, они были другими – в таком состоянии не было ничего лишнего: ни боли ни посторонних звуков. Видимо, сверхвозможности возникают в результате духовного и физического самосовершенствования или просто в тех патовых ситуациях, когда они нужны, когда мозг работает иначе. Позже я выяснил, что есть еще и другие ситуации, а также много узнал про разные состояния, но это не относится к данному повествованию, по крайней мере, сейчас.

…Больше спать я уже не мог. Я убил человека! А, если разобраться, то целых двух человек. Я маньяк–убийца. В ушах застучала кровь. Минуту или две со мной ничего не происходило, я ничего не ощущал. Меня охватило сильнейшее возбуждение. Медленно разжав правую руку, я начал осторожно развязывать узел веревки, державшей гамак. Трубу не стал выпускать из рук – сейчас я нуждался в любой защите, даже в такой мнимой, коей была моя, теперь именно МОЯ, труба. Узел не поддавался, проявилась рассеянность и мелкая дрожь в руках. Наверное, сказался сильнейший пережитый шок.

Прошло еще несколько секунд и я чуть не потерял контроль над сознанием. Еще через минуты две я полностью взял себя в руки. Минута – и мое дыхание стало ровным, биение сердца в ушах утихло. Я полностью контролировал себя.