Сладкий апокалипсис. Ты моя (СИ) - Сумеречная грёза

— Ты вечно всё запрещаешь, — скуксилось раскрасневшееся личико Милы, — Никуда нельзя ходить. Ничего нельзя делать. Первую неделю мы даже не покидали своих комнат. А у него есть приставка, и паззлы, и комиксы, и проектор на потолок, и ещё много чего.

— Я вовсе не запрещаю, — смягчилась я, — Но до того, как придут вести из Квартейла, нужно проявлять осторожность.

— Здесь хорошо. Это ты вечно всего боишься. Дэн живёт у озера, там плавают такие красивые форели. Все уже сходили посмотреть, а ты нет. Потому что Курт там живёт, — уперлась Мила.

Кровь прилила к моим щекам. Я действительно не хотела с ним сталкиваться. Просто делала вид, что мне не интересен этот пруд. Я могла бы спросить ещё раз его о вестях, но после того, как он указал мне определённое направление, всё чаще хотелось расцарапать ему лицо. Как человек может быть таким раздражающим? Он всё делал для того, чтобы его не любили.

— Да, я боюсь за тебя, потому что ты ещё совсем маленькая, и многого не понимаешь, — ответила я Миле.

— Нет, я не маленькая! — громко возразила Мила, звякнув дном пустой кружки о стол, — Мы вместе играем в приставку, нам весело! Это ты скучная!

И когда она успела стать такой дерзкой? Я нахмурилась.

— Я запрещаю ходить к тебе к Дэну без моего разрешения, — строго ответила я, недовольная ее ответом. Побыла хорошей, и хватит. Это для ее же блага.

— Почему? — воскликнула Мила, скривив в обиде лицо.

— Я уже сказала, почему. До вестей из Квартейла будешь мне отчитываться о каждом своем шаге.

— Ты мне не мать! — вдруг взвинтилась Мила, слёзы показались на её щеках, — Я буду делать, что хочу! Ты не имеешь права мне всё запрещать!

Она выбежала из кухни, утирая слёзы. А я стояла посреди пахнущей хвойным деревом кухоньки, удивлённая и обескураженная.

— Что с ней происходит? — удивлённо прошептала я, — Раньше она такой не была.

— Раньше она была ребёнком, — подошла ко мне Софи, положив руку на мое плечо, — Она не будет вечно тихой и молчаливой. Детство закончилось. У нас намечается трудный подростковый период.

— Как это всё не вовремя, — уронила я лицо в ладони, глубоко вздохнув.

— Вчера Теон просил меня показать задницу, а я показала ему средний палец. Он посмеялся и ушёл. Только и всего. Ты слишком напряжена, Анна. Может, действительно не всё так плохо.

— Ты думаешь?

— Конечно. Это просто поселок, в котором дожидаются пропуска в Квартейл. Не стоит везде искать врагов. Мужчины не звери, это просто люди, как мы с тобой. Не стоит придумывать то, чего нет.

— Вы все так думаете? — спросила я, почувствовав взгляд девочек на себе.

Мне показалось что они считают, у меня поехала крыша. За пять лет трудно скрыть личные секреты, особенно если секретов ты из них не делаешь. Девочки просто решили, что личный опыт заставляет видеть то, чего нет. Даже София, которая всегда соглашалась со мной… Моя ненависть к мужчинам превращалась в паранойю. Может, они и правы…

— Я что, действительно скучная? — спросила я Софи, сложив руки на груди.

— Ну… в последней время ты слишком напряжена.

— Зато живая, — сказала я, вздохнув.

— Тебе просто нужно расслабиться, — участливо ответила София, слегка сжав мое плечо ладонью.

— И как же мне это сделать?

— Например, посмотреть на форелей.

Ничего в этом мире не делается просто так… но они не смеют перечить приказам штаба. Что-то тут не сходилось. Никто нас не тронул, хотя Курт говорил о соблюдении договоренностей. Но никаких договоренностей я от него так и не дождалась… если только он не знает что-то, о чем предпочитает умолчать. Голова раскалывается думать обо всем этом. Девочки правы, я слишком напряжена. Так хочется, чтобы все были в безопасности…

Расслабься, Анна. Мила уже сказала, что ты скучная, так недалеко и до мании преследования. Сняв кроссовки, я оголила пяточки, чтобы расслабиться.

Кожу ласкала тёплая вода форелевого пруда. Он был таким прозрачным, что казалось дно можно достать руками. Сочная зелень росла на пологом берегу, яркие водоросли — красные, зелёные и коричневые спокойно колыхались в толще воды. Из-под земли бил источник, не давая воде застаиваться. Понятия не имею, как в горах оказались подземные воды. Надо будет спросить у кого-нибудь… только не у Курта. Игристые солнечные зайчики плескались по волнам, иногда слепя до слёз. От этого хотелось улыбаться. Толстые форели лениво рассекали дно, некоторые отдыхали в водорослях. Те, что помоложе, шустро плавали у самой поверхности воды. Я вытянула ноги, чтобы поплескаться. Интересно, если какая-нибудь укусит меня за палец на ноге, приняв её за червячка, будет сильно больно? Я глухо хихикнула про себя. Всё-таки как здесь хорошо…

— Если кто-то смеётся без веской на то причины, это серьёзный повод задуматься, — послышался за спиной знакомый голос. — И часто ты ведёшь диалоги в своей голове?

— Ты скучный, — впервые за две недели мне было легко, я не собиралась сдаваться.

— …О… Вот оно как, — обескураженно ответил Курт. — А я думал, ты оценила мое чувство юмора.

— На нас неслась туча, мы перепугались до смерти. Думаешь, это веские поводы приходить в восторг от чьих-то плохих шуток?

— Почему плохих?

— Я не считаю сарказм юмором. От него смешно только тебе.

Поэтому я и не ходила сюда. Окна его дома выглядывали прямо на пруд, а мою рыжую голову ни с кем не спутать. Что-то мне подсказывало, что он не упустит провод ещё раз указать мне направление.

Курт подошёл, сев рядом со мной на корточки. На нём чернела мятая футболка. Такая жара, как он ещё не испёкся?

— Но от этого сарказма хоть кому-то смешно, значит, я уже не скучный.

И чего я к нему прицепилась? Всё дело в Миле. Её слова меня задели. Я не хочу, чтобы она видела во мне врага. Если слишком долго давить в себе эмоции, всё внутри натягивается, и когда-нибудь точно лопнет. Спрятав свои эмоции, я стала для неё строгой надзирательницей. Утешало только то, что это было неизбежно. Надеюсь, это всего лишь переходный возраст. И я не была уверена, что этот переходный возраст касается только Милы. Со мной творилось нечто похожее.

— Интересно, если та рыбина схватит меня за палец, я смогу вытащить её на берег?

— Из пальцев получаются хорошие приманки. Но у них есть недостаток. Использовать их можно только один раз.

Я посмотрела на Курта вопросительным взглядом.

— Как это — только один раз? — я поплескалась пяточками пару раз о поверхность воды, чтобы отпугнуть больших рыбин. Сразу почувствовала неладное.

— В прошлом году Альберт прохлаждался также, он любитель засунуть ноги до самого дна. Форель цапнула его за палец, откусив под корень. Разве не заметно, что он немного косолапит? Это потому, что у него нет большого пальца. Но не волнуйся, в этот же день мы поймали эту форель и отомстили. Она была вкусная.

Я резко выдернула ноги из воды, вскочив с места. Курт громко захохотал. Отвратительные шутки! Он делает всё, чтобы его не любили.

— Ты же соврал мне, — я упёрла руки в бока, снова став похожий на строгую надзирательницу, — У Альберта все пальцы на месте, так ведь? Он косолапит потому, что у него кривые ноги.

— Он не любит это обсуждать, — Курт перестал хохотать. — Не следует упомнать кривые ноги в его присутствии.

— Зато он не гнушается упоминать наши части тела, как видит кого-нибудь из девчонок на улице. Думаю, если я похвалю его кривые ноги, смогу хорошо отблагодарить за комплименты своей попе.

— Думаю, не стоит, — вдруг посерьёзнел Курт.

— Ты собираешься с этим что-то делать?

— С чем именно?

— Твои люди плохо себя ведут.

— Если я буду отчитывать их за каждую ерунду, это будет выглядеть нелепо.

— Разве это ерунда?

— Ерунда, — лицо Курта помрачнело. — Я не нянька, чтобы бегать за своими людьми каждый раз, когда они отвешивают плоские армейские шуточки. Видимо, ты представления не имеешь, что такое армия. Зашла бы в казармы, побежала бы жаловаться уже через полчаса.