Сергей Калашников - Аборигены Прерии

Материк Прерии, южное полушарие

Плесецк. План города

Зыбкий полусвет зарождающегося утра за окном — пора вставать. Ярн прекрасно выспался. В последние годы ему достаточно пяти часов, чтобы не клевать носом и чувствовать себя бодрым. Правда, покемарить часок после обеда — это тоже вошло в привычку, возраст, однако, даёт о себе знать.

Полежал минутку-другую, чувствуя, как сердце помаленьку разгоняет по жилам кровушку — ну не любит он резко вскакивать — а заодно перебрал в голове заботы грядущего дня. Неплохие перспективы, ничего скучного. А, главное, Яга должна заглянуть, завезти продуктов.

Всё, теперь его долговязое костлявое тело готово к подъёму. Спокойно опустил ноги в мягкие пластиковые тапочки и сделал шаг вперёд к окну. Спальня в его вагончике крошечная — топчан да широкий подоконник, заменяющий стол, и длинные полки по всему периметру стен под самым потолком. Не так уж много предметов требуется одинокому мужчине для жизни, большая часть которой прошла в палатках лагерей геологических экспедиций. Балок, поставленный в самом широком месте обширного разветвлённого каньона с избытком вмещает всё, что ему требуется.

Щелкнул выключателем чайника и, пока он грелся, достал последнюю булочку и пластиковое корытце плавленого сыра, уже наполовину пустое. Из крошечного холодильника, размещённого под топчаном, извлёк разовую упаковку сливок — тоже последнюю. Ложку растворимого кофе и пару кусочков прессованного сахара залил кипятком, размешал и подбелил для вкуса. Булочка разрезана вдоль и намазана остатками содержимого последней же упаковки богатого белками и жирами тягучего вещества, на этикетке которого голубыми буквами выведено «Волна. Сыр плавленый». Всё, продуктовые запасы на этом были исчерпаны.

Заправившись сам, Ярн заправил постель, убрал пустые упаковки и вытер подоконник. Утренний долг перед организмом исполнен, а обедать он будет уже продуктами, что привезёт сегодня Яга. Через тамбур вышел наружу — пластмассовый умывальник на дереве и полотенце на сучке, рядом в развилке торчит стаканчик с зубной щёткой и тюбиком пасты, а ниже — брусок мыла цепляется магнитом за вбитый прямо в ствол гвоздь. Чтобы вода при умывании не лилась на ноги, он приладил вертикально лист пластика, и ковшик по соседству подвесил, чтобы было чем зачерпнуть из родника, что прямо за спиной струится из-под земли в устроенную для этого земляную чашу всего в одном шаге от умывальника.

Солнце уже взошло над равниной, но сюда, в каньон, его лучи проникнут только через два с половиной часа, а пока в тени крутых склонов на зелёной траве лежит обильная роса и прохлада приятно щекочет тело, одетое только в тапочки. Умылся, поплескал на себя ковшиком студёной водицы, растерся, как следует. Вот теперь можно и за косилку браться. Коптер Яги как раз расшвыряет плотными воздушными струями труху в которую превратит сваленную траву его косилка, так что не одна будет польза от визита подруги, а несколько.

Спецовка, сапоги, триммер — вот и вся экипировка. Электродвигатель почти не слышен, только свист лески и летящие во все стороны искрошенные стебли и листья. Как раз к приходу солнышка управился. Выпил чая, присев на крылечко и подставив лучам солнца и без того загорелое лицо. А тут и Яга заявилась — её старенький коптер прилетел с юга, завис над дном долины и опустился прямо на прокосиво, подняв короткую зелёную вьюгу.

— Ты жив ещё, старый медведь? — двигатели остановлены, а винты, вращаясь по инерции, уже не заглушают человеческий голос. Яга — баба в самом соку и даже через ткань мешковатого комбинезона её женские прелести выглядят очень привлекательно. А вот дальше у вас пошел нечитаемый, голимый бред. Времени не теряют — сразу забираются в вагончик и — на топчан. Они — давние любовники. Ярн никогда не спрашивал, есть ли у этой женщины кто-нибудь кроме него там, в большом мире, но почему-то кажется, что нет. Не то, чтобы он хорошо знал женщин или располагал какой-то информацией, но просто по тому, насколько она всегда рада их встречам, и по тому, как торопится каждый раз… У них действительно всегда мало времени, и она очень любит запах свежескошенной травы, которым сейчас пропиталось его исхлёстанное зеленью тело. А от неё пахнет машинным маслом. Кажется — нотки циатима на этот раз угадываются. Ему нравится.

— Ярн, а ведь я нынче к тебе с сюрпризом.

— Уж не рожать ли от меня собралась, — хотя голос «старого» бобыля не выдал никаких эмоций, но чувствовалось, что где-то там, внутри, он очень даже не против.

— Уймись, охальник, — Яга, кажется, слегка порозовела. Добрый признак, может быть, есть ещё надежда? — Хватит, отрожала я своё, внуков теперь стану дожидаться. А тебе вообще готовую внучку привезла. Сидит в кабине, ждёт пока я тебя к этой новости «подготовлю». Ну, не могла же я ей объяснить, почему ей не надо пока сюда идти.

— Откуда бы взяться у меня внучке? — Ярн ещё не принял новость всерьёз и предполагает, что это просто недоразумение, потому что разыгрывать его это женщина не станет.

— Ты лучше с ней сам потолкуй, бирюк. Смотрел бы хотя бы изредка сообщения, всё бы уже давно знал. Ну да ладно, это потом. Елки! А как мы прощаться будем? Она же наверняка повсюду станет крутиться!

Точно. Нет у Яги никого, кроме Ярна, потому она и озабочена так делом честным. Раньше-то кроме них двоих тут никого не бывало, и ни о каких приличиях заботиться нужды не возникало. А тут — явно привезла кого-то. Надо разбираться.

— Давай, долдон, иди знакомься со своей внучкой.

Внучка безучастно сидела в кабине, опустив на глаза визоры. Что-то смотрела в записи — сетки-то в этой долине нет. Вернее, тарелку, что хватает стационар, Ярн держит выключенной, а низкие орбитальники за крутыми стенами каньона видны редко и ненадолго. То есть связь возможна только случайно, да и то неустойчивая. Это, понятно, если пользоваться обычной бытовой аппаратурой, не глядя по сторонам, что среди нынешней молодёжи обычно и происходит. Они принимают удобства большого мира как данность и пользуются ими так, что завидки берут.

После открытия двери кабины девушка… или девочка повернула голову и посмотрела на Ярна ничего не выражающим взглядом. — Хотя… скорее, это презрение, но не яркое, а привычное. Так смотрят на оплошавшую прислугу. На вид ей было лет двенадцать, худосочная и не особенно симпатичная. Удлинённое лицо, невыразительные, чуть водянистые глаза. Не вырастет из неё красавицы.