Андрей Валентинов - Капитан Филибер

— Командир, — подсказал я, пытаясь не улыбнуться. — Вот что, товарищ командир, ведите людей вниз, к оврагу. Там мой отряд…

В его взгляде мелькнула радость, и мне пришлось уточнить.

— Отряд маленький — группа военных специалистов. У оврага остановимся, я должен буду их предупредить. А по дороге расскажете про батальон и про… «таньку». Так кажется?

Товарищ Жук кивнул, хотел что-то ответить. Не успел.

— Каких-таких специалистов? Ахвицеров, что ль? Не надо нам… Ты, ваще, кто таков будешь?! Знаем мы такую контру!.. Товарищи, не слухайте его, кадет он, сразу видно!..

Мы были на склоне не одни. Битая гвардия поселка Лихачевка собралась почти вся, даже здоровяки с пулеметом протиснулись в первый ряд. Я узнал «Кольт-Браунинг» и вполне одобрил их выбор.

Все остальное понравилось куда меньше. Парни, как и их командир, оказались самыми обычными, совершенно штатского вида, несмотря на грозный боевой запас (винтовки, бомбы у пояса, у двоих даже револьверы). Но они были напуганы, растеряны, их только что побила неведомая «контра». Тут и самому товарищу Троцкому не поздоровилось бы. Если этот Жук не вмешается…

— Тыхо! Тихо, вам кажу!.. Цыть! Побазлалы — й будя. Тыхо!..

Вмешался, но не он. Дедок — седоусый, в коротком старом полушубке и смушковой шапке. Подшитые валенки, красная повязка, немецкий карабин.

— Развоювалыся, пивныки! Так развоювалыся, що аж сюды добиглы. Ахвицеры не подобаются? А ти ироды, що нашу Лихачеву зараз грабуют та гвалтують, выходыть, кращи? Гэрои-разгэрои! Здоров будь, товарышу! Шульга я, Петро Мосиевич. Партийная ячейка.

Я подбросил руку к кожаному козырьку и наконец-то улыбнулся. «Партийная ячейка» был всем хорош — особенно тем, что после его залпа «пивныки» дружно проглотили языки.

— Кайгородов. Рад знакомству!

Ладонь Петра Мосиевича оказалась истинно пролетарской — каменной. Но это был не камень старого монумента. Дедок сосвсем не торопился стать барельефом.

— Трое нас в ячейки було, тильки двоих як раз сегодни й положылы: командира товарища Федько и товарища Сергеевича з Юзовки. От я одын й лышывся, а хлопци вид жаху вси подурили…

— Мы мне от страха!.. — попытался вмешаться командир Жук, но Петр Мосиевич лишь дернул усом.

— А ты мовчи, пока доросли размовляють. Краще собери усих та построй, як годится. Перед товарищем военинструктором соромно!

Максим Жук обвел невеселым взглядом битое воинство, неуверенно попробовал голос:

— Ребята… То есть, товарищи. Вы это…

— Строиться! — гаркнул я. — По росту, по росту, кто повыше — направо, остальные налево, бодро, весело, хорошо!..

Дедок покосился на меня весьма одобрительно. Подмигнул.

— От я и говорю.

Я вдруг понял, что мне очень хочется курить.

— Тэ-экс! — удовлетворенно протянул штабс-капитан Згривец. — Вопрос с «танькой» можно считать урегулированным, господа. Бронеплатформа, капонирное орудие Норденфельда и три пулемета. Может быть, вспомните, какие именно, гражданин та-ва-рисч?

Командир Жук понурился и даже не стал отвечать. Я мысленно пожалел красногвардейца: получасовой допрос, учиненной фольклористом, определенно не придал ему уверенности. Штабс-капитан не кричал, не ругался, просто спрашивал: обстоятельно, не спеша, ровным, невыразительным голосом. Затем переспрашивал, все так же вежливо. Но даже мне было не слишком уютно. Стоило зазевавшемуся командиру выговорить вместо «ствол» — «дуло» (пытаясь описать помянутые пулеметы), Згривец невозмутимо осведомлялся: откуда именно и не лучше ли прикрыть форточку.

Костры мы все-таки развели — рискнули. Авиации у супостатов в Лихачевке не имелось, а склоны оврага надежно скрывали от любопытных глаз. Нами, впрочем, никто не интересовался: возле домов с красными крышами было пусто. Стихла и стрельба.

Красную гвардию я отправил подальше, в глухой угол, к уже виденному старому кострищу, запретив любопытным юнкерам совать туда носы. Разъяснять ничего не стал. Пусть потренируются в дедукции и индукции, а заодно в искусстве разведения костра из щепок, сухих кустов и мелкого древесного мусора. Еще один костер мы разожгли сами, конфисковав старую бесхозную шпалу, найденную возле насыпи.

На моих часах — не золотых, самых обычных, простеньких, с тонкой серебряной цепочкой — начало третьего. Скоро начнет темнеть, а мы все еще продолжали разбираться. Главное, впрочем, уже понятно.

— Разъяснили «таньку», — повторил штабс-капитан и повернулся к Хивинскому. — Как там у вас, поручик?

Тот не стал отвечать, лишь поднял руку. Згривец кивнул, не стал мешать. Хивинский и вправду был занят — вместе с Шульгой-«партячейкой» пытался нарисовать план станции и прилегающего к ней поселка. Ввиду отсутствия ватмана и туши, работа велась с помощью угольков прямо на куске полотна, изъятого у одного из парней. Хозяйственный красногвардеец завернул в него сайку и пару бубликов. Работа шла успешно: простецкий с виду дед много лет прослужил замерщиком — помощником маркшейдера.

Они были шахтерами — почти все, если не считать фельдшера и мальчишки-буфетчика. Маленькая станция, маленький поселок возле шахты, дома под красными крышами. Забойщики, крепильщики, проходчики, плитовые, стволовые, коногоны… Партийный товарищ Шульга, отбегавший свое по штрекам и лавам, последний год числился ламповым — выдавал товарищам карбидные лампы перед спуском в черную преисподнюю.

Само собой, именно они установили в Лихачевке советскую власть. Еще в октябре, чуть ли не раньше, чем в Петрограде. Красную гвардию организовали в конце августа, готовясь воевать с Корниловым. Юзовский Совет подбросил оружия, прислал служилого товарища Федько, фронтовика-фельдфебеля. Вместе с ним и собирались дать бой врагам трудового народа: корниловцам, калединцам и прочим «кадетам».

Ударение в слове «кадет» упрямо втыкалось в букву «а». Следовало привыкать.

В последние дни в Лихачевке только и разговоров было о страшном «кадете» есауле Чернецове, присланном самим атаманом Калединым на пролетарскую погибель. Кровожадный есаул ненавидел шахтеров особо лютой ненавистью — по достоверным известиям за то, что на Макеевских рудниках, где он комендантствовал, некий забойщик отбил у казака чернявую дивчину…

Беду ждали с юга, откуда наступал Чернецов и очень обрадовались, когда сам товарищ Антонов сообщил по телеграфу, что шлет в помощь цельный революционный батальон. Не один, а с «танькой»-бронеплощадкой и двумя «трехдюймовками»…

Юнкеров я застал за важным и серьезным делом — ребята пришивали погоны. Именно пришивали — английские булавки популярностью не пользовались. Нитки с иголками нашлись, разумеется, вкупе с самими погонами. Работали старательно, не спеша, молча, всем своим видом словно говоря: «Больше не снимем!».