Delicate Wind - Очень простые мы

Она кладет их обратно, уничтожив мою мысль употребить их сейчас, и тянется к сигаретам, а я думаю, что, если верить слухам, под ними все ощущения увеличиваются в сто раз. Не совсем хорошее и здоровое желание, конечно. Она курит, а я смотрю в буйное небо и на нее, почему-то такую далекую сейчас, в момент никотиновой затяжки.

«Я тут еще про какой-то кактус слышал, из него вещество добывают. На М что-то». «Да, я тут читала книгу про это, не помню, как писателя зовут. Он там исследовал сознание под этими кактусами. Книга, правда, мутная, почти все время описывает, как он рассматривает какие-то складки на брюках и — Как этот кактус делает возможным осознавать все вокруг. Ум впадает в состояние опознавания, ты замечаешь всякие мелочи и видишь в них смысл. Видишь все, ничего не опускаешь. Но скучно». «Да, знаешь, почему скучно»? Оживился я. «Это как те люди в театре. Как ты про складки. Надо быть в том состоянии, состоянии того кто употребляет и создает, чтобы это было интересным. В состоянии осознавания, и ты поймешь. Увидишь. Б-ы-т-ь в состоянии артиста и автора. А если не в нем, то тебе и скучно. И Тома с Колей сидят с каменными лицами. Потом все говорят, что все эти творения ерунда серая, но если подняться на уровень автора-творца».

«Да, но все равно про складки скучно, все это слишком сложно». «Может просто форма литературная неподходящая? А вообще, представь, вот Будда и его состояние, оно описывается кем-то, оно в тебе даже есть, но ты ему, даже если и замечаешь, не придаешь значения. Оно для тебя ничего не значит, таки муть. Но потому, что тебе так кажется, это не значит, что это муть». «Может быть», задумчиво шепчет ОНА и гасит сигарету в луже под своей остроносой туфлей.

«Конечно, у автора наверно было настоящее состояние, плохо, что извлекалось наркотиком». «Ну. Ладно. Удастся — попробуем. Если захотим. Там все и узнаем».

От этих мыслей неожиданно стало плохо и мерзко. Все-таки наркотик этот слабость, слабость. Попытка легким путем убежать от серости, вместо работы над собой и открытия истинного счастья. Но тогда полгорода жестких быдланов, сидящих, как сказала одна подруга, почти каждый третий на амфетуре, вовсе не сильных, а слабых? Хм? Я помню ее изумленное лицо, когда я сказал, что не употребляю! Такие для нее были нонсенсом! Но ладно, проехали!

Мы замерзли на парковой скамейке, вино совсем не греет, а сигарета оставляет во рту неприятный сухой привкус низкосортного табака. Кругом никого. «Пойдем ЛА, я совсем окоченела. Купим хотя бы по кофе в палатке».

Заходим в дешевую забегаловку, через дорогу от парка, и садимся за качающийся пластмассовый столик, покрытый фиолетовой скатертью. Она очень старая и ветхая и на ней разноцветные пятна от сотен блюд, когда-то ставившихся на нее. «Слушай, у меня всего семьдесят ре». «Может лучше не тратить»? «Но я хочу согреться, ЛА», отвечает ОНА через минуту молчания, и, взяв меня за руку, заглядывает в мои глаза. «Знаешь, ты еще не говорил мне сегодня». «Что»? «Ты знаешь», еще тише говорит она, губы ее вздрагивают. «Котенок, ну ты же знаешь. Я люблю тебя, невзирая ни на какую усталость». «Я тебя люблю», и она целует меня. И вот, стена некоторой отстраненности покрывается трещинами и рушится. Я с нежностью сжимаю ее плечо. «Да, мы такие бедные. Может все-таки духовность иногда лучше на пуховых перинах? По-моему, мы переборщили в жизни с испытаниями. Они, конечно, развивают нас, но моя работа забирает меня. А твоя общага тебя. Ты там все время нервничаешь. И у нас нет денег, чтобы снять квартиру. А если бросить к черту эти панели и уйти снова в бар, пиво разбавлять? Блин, хочу денег». «Ну, делай, как знаешь», произносит она холодно и нам приносят «кофе». «Официантка» в грубом, пожелтевшем от времени соплевике-переднике, упирает руки в бока и хриплым голосом спрашивает, «Что еще будете милки-помелки»? «Ничего». «А», вспоминает Оля, «Я тебе еще не рассказала про общагу. Представляешь, меня сегодня оттуда выкинули и снова вселили». «В смысле»? «Да так, выставили вещи, а потом обратно заселили, но только вдогонку привесили двух самых отстойных дур, которых я всегда не любила. Ксюшку и Ольгу. Они конченые идиотки, смеются без повода и всех обсирают. Всех, кого не лень. У них весь мир — говно и отстой! Все девушки всем дают, а они святые, конечно. Ксюшка, это вообще колхоз, помню, приехал мой брат, так она в халате рваном на постели развалилась и хохотала как истеричка. Он как-то вскользь сказал что-то про то, что жену ищет, так она сказала, «Неээ-давалку ищешь, тут все дааа-валки»».

Потом он вино принес, она вышла, и он разлил там на четверых, она вошла и так бесцеремонно взяла мой стакан и выпила». «Успокойся котенок», глажу я ее по волосам, «У нас все будет хорошо. Обещаю». «Ну, если бы. Черт, кофе здесь отвратительное. Слушай, я есть хочу, пойдем, возьмем что-нибудь».

Вышли, сразу сжались от холода, и тут же скрылись в соседнем маге, где мы на все оставшиеся деньги купили сигарет, местный грузинский лаваш, и четыре «сосиски» по 38 ре за кило. Дрожа от холода, уселись на бетонном парапете позади магазина и стали уплетать эту нехитрую снедь. «Мм, ЛАССЬЬКА вкусно», довольно промычала Оля, пережевывая сосиску с явным вкусом крахмала. «Да, черт. Смотри это же гвоздь», заорал я, чуть не сломав зуб об ржавый металлический предмет, оказавшийся в куске, который я с таким аппетитом пережевывал. Выронив сосиски, мы согнулись пополам от смеха. «Черт», сквозь смех пробормотал я, «Но я сейчас устрою скандал владельцам этого магазина. Понимаю, не они пекли лаваш сей. Но пусть поменяют».

«Не надо Лакс», схватила меня за руку Оля. «Ни к чему». Но я возмутился. «Правда? Ты всегда так делаешь. Как с этими дурами в общаге. Они знают твой мягкий характер и потому и ведут себя так нагло. Ты все всем прощаешь. Правильно! Но иногда некоторых надо аккуратно ставить на место». «Ну, Лась. Лучше поцелуй меня», пробормотала она, глупо хлопая глазами. Через минуту, оторвавшись от моих обветренных губ, она сказала: «Что, лаваш, доедать будешь»? «Да нет, спасибо. Как-то не хочется». Мы идем к остановке и снова прощание, ощущение такое странное, контрасты города, людей, события дня — играют во мне какофоническим амбиентом и……

Я окончательно объединяюсь с ней. Наконец-то, правда для этого понадобился целый вечер, и это случилось тогда, когда до расставания остались считанные минуты. В голову ко мне приходит мысль, что верно очень просто любить друг друга в тепле, когда ты не устал и полон горячей влаги чая. За окном воет вьюга, а ее голова лежит на коленях. Так все могут. А вот этак? Убрать проскальзывающее во мне желание поскорее добраться к себе домой, к горячей ванне, к ужину, ведь в принципе мы все равно голодны. Позабыть о холоде и думать только о ней, об искорках света в ее темных глазах…(Труднее). Пытаюсь делать это и немного, получается, значит не все так плохо. Грею ее своим телом. И вот расставание, грустная нота в мелодии наших душ, но я знаю, что она временная.