Сергей Эс - Процесс без срока давности

- Ну зачем, - заговорил гость опустив голову и снова обхватив ее, - зачем я разменивался на мелочи, зачем тратил время на всякие вздорные обвинения? Зачем я поддался этой инерции – этой игре: "взрывал – не взрывал, убивал – не убивал, шпионил – не шпионил"? Надо было прямо сказать суду и обвинителю, что не это главное. Ясно, четко, как гвоздем, сказать, что главное то, что если вы не дадите мне разложить по полочкам хронологию перерождения, оно в будущем может проявиться вновь, в более опасном варианте…

Гость замолчал, а я, сраженный его словами, поджал губы и просидел некоторое время молча.

- Сталин… - вдруг пришло мне в голову подкрепиться несомненным авторитетом той  эпохи. – Сталин попытался защитить вас, отделив от троцкистов – от действительных преступников… Он предлагал заменить казнь ссылкой…

У меня с языка слетело то, что однажды я слышал, что называется, краем уха, и даже не знал, правда ли это…

 Гость вздрогнул.

- Сталин! – тихо произнес он и задумался.

Из стенограммы.

Последнее слово Бухарина (продолжение).Мне случайно из тюремной библиотеки попала книжка Фейхтвангера, в которой речь шла относительно процессов троцкистов. Она на меня произвела большое впечатление. Но я должен сказать, что Фейхтвангер не дошел до самой сути дела, он остановился на полдороге, для него не все ясно, а на самом деле все ясно. Мировая история есть мировое судилище. Ряд групп, лидеров троцкизма обанкротился и брошен в яму. Это правильно. Но нельзя делать так, как делает Фейхтвангер в отношении, в частности, Троцкого, когда он ставит его на одну доску со Сталиным. Здесь у него рассуждения совершенно неверные. Ибо в действительности за Сталиным стоит вся страна, надежда мира, он творец. Наполеон однажды заметил - судьба это политика. Судьба Троцкого - контрреволюционная политика.

- В этом вопросе Сталин не всесилен, - продолжил гость понуро. - Я уже сказал, что после смерти Ленина я думал, что у меня развязались руки. Но тут в лидеры партии вышел даже не выпускник провинциального университета, а вообще слушатель духовной семинарии.

В глазах моего гостя опять что-то блеснуло.

- Ленин говорил, - произнес он спустя некоторое время, - что я никогда не учился диалектике. А когда ее изучал Сталин? Надо ли ее специально изучать, чтобы с таким успехом строить социализм, так безошибочно выдерживать курс? Да и у самого Ленина чисто теоретических работ было немного. Его диалектику надо выцеживать из огромного количества статей сугубо практического плана, написанных каждый раз на злобу дня. Его диалектика растворена в его практической деятельности. Быть может, так она и постигается – через практику. Она не сочиняется в голове, она рождается в муках реальных противоречий практики. Я же стал чистым теоретиком и отсюда моя схоластика, когда ты adbere se litteris (зарываешься в книги – авт.), когда ты вынужден работать с омертвленными схемами, когда за этим теряется связь с живой жизнью. Иная – по-настоящему ленинская стезя досталась Сталину. Мы как бы и дружили. Вместе со всеми я славословил ему, но гигантские успехи страны я никогда не относил на его счет. Да он талантлив, он самородок, но страна бурно развивалась, благодаря не ему, а общему импульсу, заданному Октябрем. Что же касается представлений о его всесилии, то отчасти мы сами изваяли из него божество. Была в этом конкретно-историческая необходимость. Если вы помните, он пришел к руководству партией, когда среди партийцев самые сильные позиции были у Троцкого. Последний был на несколько голов выше Сталина и со временем просто раздавил бы его. Сталину потребовалась наша поддержка. В пику Троцкому мы стали создавать вокруг Кобы ореол мудрого руководителя – преемника Ленина. Это было очень сложно сделать, поскольку Коба – не теоретик. Более того, у него как у грузина, порой возникали даже языковые проблемы. Русский язык для него ведь не родной. Его замедленная растянутая речь часто прикрывает тот факт, что он порой с трудом подбирает нужные слова. Поэтому, боясь восхождения Троцкого, мы старались изо всех сил, возвеличивая Сталина. С таким же успехом мы могли бы создать образ мудрого руководителя, отца всех народов из куклы. Со временем наше окружение вокруг Сталина распалось, я со своими теориями отошел в сторону и встал ему в оппозицию, но успехи социалистического строительства стали настолько ощутимы в народе, что связанная с ними машина возвеличивания Сталина начала набрать обороты сама. Ее маховик уже раскручивал сам народ. В итоге мы имеем два Сталина – его как такового и его образ вождя. Реальный Сталин – не гений, не всесильный, не жесткий и беспощадный, да, он очень умен и талантлив, он прост, незаносчив, стеснителен, и – не поверите – очень мягок. Если вы заметили, я нигде не называю прямо Сталина мудрым. Я говорю о мудрости его руководства. А это разные вещи. Руководство – очень широкое понятие. Мудрой является сама ситуация, мудрость заложена в самом процессе строительства социализма, запущенном действительным гением человечества – Лениным. Сталин лишь обеспечивает руководство этого процесса, ему хватает таланта не мешать, ему хватает выдержки не менять взятый Октябрем курс. Он не лезет с разными заумными псевдотеориями. В этом проявила себя мудрость Судьбы, которая такое тонкое дело дала в руки неамбициозному и неглупому политику.

А помиловать или приговаривать меня решает коллегия. Ее вердикт и определил мою судьбу. И уж коли так встал вопрос, назову вам ее членов поименно: Микоян, Берия, Ежов, Крупская, Ульянова, Хрущев.

Услышав от гостя эти фамилии, я сник. Для Крупской и Ульяновой Сталин – не такой уж большой авторитет, а Бухарину вряд ли они могли простить заносчивое поведение и выпад против Ленина в 1918-м году. Не случайно, наверное, обвинитель так упорно нажимал на малоправдоподобную версию о намерении Бухарина убить Ленина. Видимо, рассчитывал повлиять на эмоции этих двух женщин. Хрущев и Ежов – свою приверженность революции измеряли количеством репрессированных. Ежов позднее будет расстрелян именно за сотни тысяч загубленных жизней, а Хрущев – один из самых активных организаторов репрессий на местах, Сталину даже приходилось умерять его пыл. Микоян показал себя в истории, просто как пустышка. Берия… Вот Берия, сменив в тридцать восьмом году Ежова, остановит разгул репрессий, как соратник Сталина, он мог прислушаться к мнению вождя… однако в этой коллегии он был только один, кто мог бы возразить против смертной казни…

Из стенограммы.