Ольга Славникова - Легкая голова

Когда он очнулся, стояла глубокая ночь. Москва за окнами шумела глухо, будто неспокойное море. Онемевшая нога, полная мурашек, была словно только что открытая бутылка газировки, измятое лицо висело колючим мешком. Что-то произошло перед тем, как Максим Т. Ермаков отрубился. Позвонил Кравцов Сергей Евгеньевич, сообщил что-то хорошее и важное.

Что?

Насчет завещания и богатого наследства? Нет, херня. Какое наследство, какие такие материальные ценности, если без Люси все ветшает не по дням, а по часам? Вон картина напротив кушетки, вчера на ней был портрет рахитичного вельможи с женскими бедрами и в паричке, а теперь краска потрескалась, вельможа в крупной чешуе похож на карпа. Максим Т. Ермаков с трудом поднялся, прошел, припадая на зыбкую ногу, вдоль унаследованных полотен. Конечно, так и есть: не картины, а какие-то горелые противни, золоченые рамы и те облезли дочерна. Вот и охотничий буфет, за гранеными мутными стеклами руины посуды. Максим Т. Ермаков взялся за ручку-кольцо, чтобы взглянуть на хваленую нумизматику, но ручка выпала из сопревшего дерева, будто стариковский зуб. Значит, нечего и лезть: небось, ровно в эту минуту монеты в слипшихся кляссерах превращаются в черную коросту. Надо думать, и сама квартира, пока головастики ищут настоящий Объект Альфа, успеет взлететь на воздух стараниями какого-нибудь обдолбанного террориста. Ну и пускай, не жалко ничуть.

Что еще говорил главный головастик страны? Что Максим Т. Ермаков никакой не Объект, а обыкновенный человек. Значит, отвяжутся, наконец, не будут таскаться следом и лепить везде свои видеокамеры. Тоже мне счастье. Много чести для спецкомитета, чтобы Максим Т. Ермаков был благодарен и рад. А кроме того, социальные прогнозисты никуда не денутся, только отодвинутся немного в сторону, но Максим Т. Ермаков, имея опыт, все равно будет их ощущать. Будет видеть на улицах ржавые машины с форсированными движками, выхватывать взглядом в толпе скуластые каменные морды. Никуда не денешься, местность заражена.

Так что же было такое, спасительное и верное, способное просто отменить завтрашний невозможный, немыслимый день похорон?

Пистолет.

Надо немедленно найти.

Максим Т. Ермаков, стуча зубами, заметался по гостиной. Куда же Люся его положила? И ведь не спросишь, пока не найдешь и не сделаешь то, что нужно. Замкнутый круг, смешно. На минуту Максиму Т. Ермакову показалось, что пистолет они с Люсей забыли в Просто-Наташиной квартире, абсолютно стершейся из памяти вместе со всем, что ее наполняло. Нет, такого быть не может, иначе головастики быстро доставили бы ПММ и передали, что называется, из рук в руки. Стало быть, оружие где-то дома, надо присесть и подумать. Вдруг Максим Т. Ермаков с резкой ясностью увидел, как Люся, в домашней растянутой майке, разгружает синие сумки, перекладывает в ящик комода стопки линялой одежды, и на шее у нее, на гладком, будто галька, позвонке, плоской ниткой горит золотая цепочка. Господи, как больно, после этой боли ничего не страшно.

И вот он, комод. Такой же резной пафосный монстр, как и охотничий буфет. Медные накладки позеленели за несколько часов. Максим Т. Ермаков прикинул, не придется ли выламывать глубокие ящики при помощи какого-нибудь, в свою очередь, полуразрушенного орудия, но тут, от первого пробного толчка, передние стенки мебельного старца просто выпали и развалились у ног Максима Т. Ермакова на трухлявые куски. Задержав дыхание, Максим Т. Ермаков запустил руки в разверстое нутро. Ему показалось, будто он шарит в остывшей печи, среди золы и углей. Не дай же боже, ПММ окажется просто ржавой железякой, ни на что не способной.

Вот он! Максим Т. Ермаков вытащил из праха то, что искал. Новенький, крепкий, пахнет маслом и свежим железом. Ничего ему не сделалось. Сдать оружие? Ага, дырка вам от бублика. Максим Т. Ермаков победно усмехнулся. Сейчас, когда все определилось и стало неизбежным, этот ПММ — единственная в мире вещь, которая целиком и полностью принадлежит ему.

Люся наверняка не успела далеко уйти. Оболочка ее — старый порванный скафандр для жизни в этом мире — лежит, замороженная, в морге, а сама она где-то здесь, если не в квартире, то точно в Москве. Вроде бы умершие десять дней витают там, где жили прежде, а прошло максимум пять. На минуту Максиму Т. Ермакову показалось, что можно позвонить Люсе при помощи пистолета, вроде как по мобильнику. Ничего, сейчас он сделает все, как надо, догонит ее, и дальше они двинутся вместе. Все-таки хорошо, что он ненастоящий Объект Альфа. А то вышло бы, как хотели и добивались государственные уроды. Может, Максим Т. Ермаков и не смог бы себя заставить принести им на блюдечке такой подарок. А сейчас он свободен. Вот социальные прогнозисты удивятся! Ничего, им полезно получать пистоны в задний проход.

Надо проверить, как действует пистолет. Максим Т. Ермаков прошел в спальню, взял с кровати свою подушку, осторожно, так, чтобы не повредить на соседней дорогой отпечаток, уже едва заметный, с легкой тенью внутри. Подушку он установил повыше на кушетке, взбодрил ее кулаком, так что она ухмыльнулась, и прицелился с полным ощущением, будто стреляет в собственную голову. Пистолет заело, свело какой-то механической судорогой, он стал от этого вдвое тяжелей. Блин, в чем дело, что такое?! Ага, не снято с предохранителя. Теперь снято. У, е-мое! Руку рвануло до самого плеча, подушка фукнула фонтанчиком пуха и завалилась набок. Отлично, слона убить можно. Голова от выстрела сделалась пьяной, какой, наверное, бывает у людей после приема алкоголя. Ничего, даже приятно. Если после настоящего выстрела будет так же, Максим Т. Ермаков не против.

А теперь — некоторые приготовления.

Надо переодеться и побриться. Максим Т. Ермаков, шоркая ладонью подбородок, заглянул в забрызганное зеркало ванной. Да, Большая Лида была права: рожа — страшнее не бывает. Похожа на дохлого ежа. Вдруг Максим Т. Ермаков ощутил потусторонний трепет от заколебавшейся, заходившей толстыми волнами зеркальной глубины. Может, надо было, как положено по обычаю, занавесить все зеркала какими-нибудь тряпками? А зачем, собственно? Вдруг Люся может выглянуть оттуда, сделать знак. Но то, что Максим Т. Ермаков на секунду принял за милый призрак, было всего лишь висевшим на крючке, ссохшимся в жгут махровым полотенцем.

Ладно, к делу. Вдруг кто-то из соседей услышал выстрел и вызвал ментов: заявятся и не дадут спокойно собраться в путь. Максим Т. Ермаков облепил щетину комьями пены. Старый бритвенный станок дергал, буквально как старые грабли — и, наконец, порезал кожу в самом чувствительном месте. Пена окрасилась розовым, напоминая взбитые сливки с сиропом. Максим Т. Ермаков поспешно промокнул недобритую шею: порез под самой челюстью жирно кровил, выделял начинку Максима Т. Ермакова, словно Максим Т. Ермаков был надкушенный сладкий пирог. Алая струйка побежала по заходившему вверх-вниз волосатому кадыку, добралась до мокрого ворота майки, образовала нежное акварельное пятно. Внезапно вид собственной крови напустил на Максима Т. Ермакова судорожный животный ужас. Все происходит взаправду. Через несколько минут его не станет. Максим Т. Ермаков покачнулся, увидел над собой потолок в синяках какой-то давней протечки, толстую водопроводную трубу, вокруг которой — или у него в глазах — плясали мошки, похожие на завязанные бантиками черные нитки.