Захар Оскотский - Последняя башня Трои

– Вот так здрасьте! А кто же я?

– Мы проверяли вашу родословную, – с брезгливой гримасой ответил президент. – Вас воспитал дед – еврей по отцу, вашему прадеду, и татарин по матери, вашей прабабке.

– Да мой дед был самым русским человеком из всех, кого я знал!

– Вы не можете об этом судить, – загремел президент, багровея, – потому что в вас течет его кровь! Есть генетическая память, есть особенности каждого этноса, которые только с кровью передаются и ничем не выводятся! Еврей, хоть в четвертом поколении, всё равно останется евреем! Он никогда не сделается патриотом и будет государственность вокруг себя разрушать! Да и татары, ваша вторая генетическая линия, тоже хороши. Величие России им всегда было чуждо. Их гены собственного величия требуют, всё о Золотой Орде тоскуют!

Он подошел к столу, быстро налил и выпил рюмку водки. Отдышался, не закусывая:

– Хотя евреи, конечно, хуже всех! Много преступлений совершили они перед русским народом, но самое страшное их преступление – то, что они, в конце концов, в России исчезли. Уехали, растворились, черт знает куда подевались! Это у вас мы случайно еврейский корешок выкопали, да ведь всех не перепроверишь по архи-

вам. И где те архивы?… Вот уж действительно еврейская штучка, тут они сами себя превзошли: взяли и пропали! Бросили нас! Русский народ отходчив, он всё мог бы евреям простить, кроме этой последней подлости!!

Я слушал его уже не с изумлением, а с возвратившейся решимостью отчаяния. Вот и грянул последний, предчувствованный бой. Единственный мой шанс заключался в том, чтоб промолчать. Отказаться от попыток сохранить себя. Принять поражение…

– Это бред! – сказал я.

Президент застыл, возвышаясь надо мной во весь рост, а я продолжал сидеть. Мне хотелось говорить громко, но моей воли хватало уже только на то, чтоб находить слова, а дальше – голос подводил меня, звучал хрипло и тихо:

– Эгоизм – это энтропия и смерть, а эгоизм национальный, который вы проповедуете, – худшая его разновидность. Бессмертие могут создавать только две стихии – альтруизм и творчество. Впрочем, это одно и то же, потому что настоящее творчество и есть альтруизм. И Россия, с ее наукой, с ее литературой, действительно могла бы стать первой страной, достойной бессмертия. Она бы весь мир вытянула за собой к бессмертию, если бы эту творческую Россию не уничтожили фашисты вроде вас. Я – патриот не вашей химерической России, а той, настоящей, вами уничтоженной!

Настала неземная, вакуумная тишина, словно из помещения выкачали воздух. Я ожидал взрыва. Но президент постоял надо мной еще немного, сперва неподвижно, потом в раздумье покачиваясь с носков на пятки, и вдруг сказал со спокойной ехидцей:

– Раз так, не смею задерживать! – Вынул «карманник», бросил в него небрежно: – Проводите гостя! – повернулся и, мягко ступая, ушел.

Я понимал, что подписал собственный приговор. Казалось, из потайных дверей немедленно ворвутся разъяренные гэбэшники в форме, схватят меня, поволокут. Однако время шло, а я по-прежнему сидел в одиночестве за роскошным столом. Наверное, пауза длилась всего минут пять или семь, но мне она показалась бесконечной. Напряжение было настолько нестерпимым, что я, уже

чисто рефлекторно, налил себе рюмку водки„ выпил, взял бутерброд с балыком, стал жевать, не чувствуя вкуса. И тут внезапно обнаружил, что передо мной стоит, словно возникший из воздуха, человек в штатском невзрачной внешности. Я застыл с набитым ртом.

– Ешьте, ешьте, – безразлично сказал человек. – Подожду.

Он действительно с сонной физиономией подождал, пока я проглотил последний кусок, потом повернулся и неторопливо зашагал в сторону лифта, как видно, не сомневаясь, что я покорно за ним последую.

Мы слетели в лифте вниз и вышли в подземной автостоянке. Сейчас в ее просторном зале было множество людей, въезжали и выезжали ослепительные лимузины. На нас никто не обращал внимания. Мой провожатый остановился в закутке у неприметного серенького «Япе-та», казавшегося уродцем на фоне окружающих великолепных машин.

– А где моя «Церера»?! – почти вскрикнул я.

– Сейчас к ней поедем, – вялым голосом ответил человек, усаживаясь за руль «Япета». – Располагайтесь где хотите.

Я выбрал заднее сиденье.

Мы выехали вверх, на улицу. За стеклами понеслись московские здания, засверкали рекламы. Точно видеозапись раскручивалась в обратную сторону: Лубянка, Садовое кольцо, Белорусский вокзал. Может быть, у них не принято арестовывать людей в президентских апартаментах и меня везут на какую-то загородную базу МГБ? Но почему тогда со мной отправили всего одного сопровождающего, да еще такого квелого? А впрочем, куда я от них денусь…

Москва осталась позади. Судя по дорожным указателям, мы мчались по Петроградскому шоссе. По сторонам мелькали черные зимние перелески, домики дачных поселков. И вдруг я действительно увидел впереди мою «Цереру»! Она стояла на обочине, у самого ограждения, направленная в сторону Петрограда. Наверное, меня потому и увели от президентского стола с задержкой, что в это время кто-то спешно выехал на ней вперед. Но зачем? Зачем ее отогнали так далеко?

Мой спутник притормозил возле «Цереры» и, не оборачиваясь, нажатием кнопки распахнул заднюю дверцу «Япета» с той стороны, где я сидел. В первое мгновение я даже не понял, что меня отпускают.

– Ну, выходите! – сказал человек.

– Я свободен?

Он равнодушно пожал плечами.

Едва я выбрался наружу, «Япет» сорвался с места, на развязке впереди развернулся и стремительно пронесся назад, в Москву.

Я подошел к брошенной «Церере» осторожно, интуиция улавливала исходившие от нее токи опасности. Да и без всякой интуиции я теперь ни за что бы не поверил в благородство президента и его команды. Не могли они так просто меня отпустить! Мелькнула даже мысль, что машину заминировали: как только потяну дверцу (она была приоткрыта) – грянет взрыв.

От волнения перехватывало дыхание. Я рывком распахнул дверцу – ничего не случилось. Сел за руль, захлопнул дверцу – всё в порядке. Осмотрелся вокруг, машинально заглянул в бардачок: даже нелепый «наган» и патроны, заброшенные туда гэбэшником после обыска, лежали на месте. Можно ехать?

Я позвал:

– Антон!

Мой автонавигатор не откликнулся.

Я включил его вручную и повторил речевой вызов:

– Антон! Антоша!!

Безжизненное молчание. Лишь осветился пустой экран.

Я попытался запустить тестовую программу – никакого ответа.

И только тогда я понял, наконец, что произошло: эти негодяи убили Антона! Уничтожили моего друга, стерли его память, превратили в мертвый ком металлопластика!…