Сергей Кузнецов - Затворник. Почти реальная история

После этого выслушал новую порцию гадостей от тещи, но, видимо, смирение, с которым он внимал ей, ее отрезвило. Они ни до чего не договорились, и теща укатила на родину весьма озадаченной: оказывается, все происходило, мягко говоря, не совсем так, как живописала обожаемая дочь.

А Костя на все лето уехал на дачу. Это был первый год, когда он ничего не достраивал и не ремонтировал на своей половине. Два месяца, практически без перерывов, он пил, лежа в комнате с плотно занавешенными днем и ночью окнами. Ни мать, ни двоюродная сестра, ни состарившийся, но все еще бодрый и крепкий дядя Гриша ничего не могли поделать. Он ненадолго выныривал из своего хмельного болота лишь тогда, когда приезжали мы с Санчо.

Тогда он отмокал в душе, приходил в себя, и мы шли в лес или на озера. Купались, загорали, пытались ухаживать за симпатичными девушками. У всех троих это получалось скверно: мы с Санчо были женаты, потому вели себя немного ненатурально, а Костя... он не верил. Чувство неверия в этот мир окутывало его, как облако. Костя существовал в этом облаке, и, кажется, ему было в нем по-своему комфортно. И не притворялся, точнее, не считал нужным. А женщины – существа проницательные.

Мы не могли стеречь его постоянно: заканчивались выходные, и мы возвращались в Москву. Думаю, он выпивал первый стакан прежде, чем машина Санчо покидала территорию дачного поселка. Наведываясь через неделю (чаще через две-три), мы заставали прежний натюрморт: зашторенная наглухо комната, вонь перегара, остатков пищи и нестиранного белья и наш храпящий друг – хорошо, если на постели, а не на полу.

Тетя Лена стремительно сдавала. «Ребята, сделайте что-нибудь! – взмолилась она однажды. – Я не переживу, но это ладно... Он сгинет, сопьется. Это неправильно. Ни одна любовь этого не стоит». Я тогда подумал, что вряд ли он до сих пор так убивается по Маше. Скорее, его давит ощущение собственной несостоятельности, которое вбила ему в голову теща в свой последний приезд.

Четыре часа спустя чисто выбритый, но худой и с нехорошо блестящими глазами, Костя осторожно вошел в нагретую воду озера и поплыл. Мы, лежа на берегу, не спускали с него глаз.

«Санчо, – сказал я. – Давай что-то делать». Саня лениво жевал травинку и молчал. «Нет, – сказал я, – теперь тебе отмолчаться не удастся. Я ведь знаю, ты что-то затеял». «Откуда? – спросил он, выплюнув травинку. – Я не говорил». – «Ты почти проговорился в прошлые выходные на дне рождения Леки».

Лека была нашей одноклассницей когда-то. Го д назад, на отдыхе в Анталии, Санчо столкнулся с ней нос к носу. Оказывается, оба они, каждый со своей семьей, жили в одном отеле уже три дня, но ни разу не встретились. Лека похорошела. У нее было двое детей (что почти не отразилось на ее фигуре) и муж – чиновник мэрии, сутками пропадавший на работе. Весь последующий год Санчо регулярно, дважды в неделю, днем в будни, наезжал к Леке – в миру Александре, Сашеньке – и славно проводил время. А две недели назад она пригласила Санчо на день рождения и очень просила, чтобы пришел «этот придурок Лекс Померанцев, который однажды в шестом классе после урока физкультуры заглянул в женскую раздевалку, когда я переодевала трусики». Странно: я этого случая совершенно не помнил. «Ты видел ее голой и, как джентльмен, обязан был жениться», – сказал Санчо, передавая приглашение. Увидев Леку, я понял, почему минимум дважды в неделю Санчо с великим трудом вырывается с работы и мчится к ней, рискуя, что кто-то узнает, либо внезапно нагрянет муж... А этаж-то одиннадцатый. Лично я с удовольствием бы снова посмотрел, как она переодевает трусики. Но это так, к слову. А на дне рождения своей любовницы Санчо, выпив, бил себя в грудь и вещал что-то о благих намерениях (дескать, «не корысти ради», а спасения погибающего друга для) и собственных титанических усилиях в этом направлении.

«Ну да, – неохотно признался Санчо. – Я работаю над этим». – «Получается?» – «Понимаешь, не терплю болтунов, поэтому и сам не хочу им выглядеть... – Он посмотрел на меня и поморщился: – Мне кажется, что да, получается! В любом случае, лето – не сезон для кадровых решений. Дождемся осени. Но очень нужно, чтобы Костян не растворил в водке свои гениальные мозги».

Наверное, далеко в этот момент заплывший и не имевший возможности нас слышать Костя все-таки услышал. Или ангел ему конспективно нашептал. Но две недели спустя все изменилось. Не кардинально, конечно. Егоров был под хмельком, но он сам вышел нас встречать! Его комната была полна солнца и чистого воздуха, прибрана. «Волшебники, – прошептала нам тетя Лена и смахнула слезу. – Руки буду целовать...»

Окончивший Финансовую Академию, аналитик с пытливым умом («счетовод Вотроба», как называл его Костя «во дни сомнений и тягостных раздумий»), наш друг Санчо в тридцать два года был самым молодым зампредом не очень крупного, но твердо стоящего на ногах банка, одним из первых в России впрягшегося в решение сложнейшей проблемы ипотечного жилья. Руководитель хозяйственного управления банка был, по словам Санчо, «склочным дикобразом», дело свое понимал плохо, держался трепом и оговорами, но приятельствовал с первым зампредом, оттого было его пока не сдвинуть.

Банк перелез через дефолт без тяжелых потерь. Часть персонала отправили в неоплачиваемые отпуска, которые, предполагалось, затянутся на полгода, но всех вернули уже через три месяца. Банк зализывал раны, благо умных голов хватало, а Санчо начал работу над проектом, носившим черновое название «Изгнание из рая». «Я его выдавлю, – говорил он мне в конце августа, имея в виду начальника хозуправления. – Я с весны этим занимаюсь. Если чего-то очень хочешь, рано или поздно это случится. Читал «Метафизику желаний» Гасслера?» «Нет», – отвечал я. «Ну да, конечно, – как бы спохватывался он, – я и забыл, тебе такую литературу еще рано. Буквы сперва доучи». – «А в бубен?» – «Нельзя. Сразу за ним у меня мозг, а мозгом я думаю. Словом, я эту дикобразину выдавлю и быстро рокирну на Костю. Они даже не успеют сказать «кушать подано»...»

Мне кажется, Саня провернул какую-то зловредную каверзу; да, он был финансистом с будущим, а в банке стал к тому же хитрецом и интриганом. Словом, в ноябре 1999 года начальник Хозяйственного управления уволился, и Костю пригласили на собеседование. Саня потом сказал, что даже не вылезал из своего кабинета, боясь сглазить, а Костик...

Истосковавшийся по работе, профессионал и умница, Егоров так всех очаровал, включая начальницу кадровой службы («тоже змея очковая», по словам Панченко), что его оформили за две недели – небывалый рекорд! «Вы слишком долго размышляли над вопросами на тестах, – сказала «очковая» кадровичка, бесстрастно глядя сквозь Егорова. Помолчала и добавила: – Но такой классный хозяйственник у нас впервые, а я тут с основания, восемь лет. Не разочаруйте!»