Анна Коростелева - Цветы корицы, аромат сливы

В парке Цянь Си люди жарят мясо, кошки воруют.

По улицам ездит машина, на ней репродуктор, орёт рекламную песню, а на самой машине платформа с куклами, куклы крутятся, кошмар. Куклы — китайские герои легенд, Гуань Юй, Чжан Фэй, Хуа Мулань и прочее, а реклама — совсем к ним не относящееся.

На рынке все орут. "Огромная распродажа!" "Большое землетрясение — большая скидка"; "Распродажа-самоубийство"; "Цена спрыгнула с высока!" "Не промахнитесь". Такой был рынок 300 лет назад, сейчас немножко изменялся, застеклили это всё.

Ещё грузовики привозят свежие овощи и хлеб в магазины и рестораны.

Идёт пожилой господин с огромной кистью для каллиграфии, похоже на швабру. Туда я шел — он пристраивался писать на плитках в парке, назад я иду — уже готов написал полный абзац из Чжуан Цзы.

Сокол спикировал на клетку с канарейками в зоомагазине. Как штурмовик A-10. Откуда взялся? С неба. И не хотел отцепляться. Отцепили. Хозяин Цзи Шэн прибежал, отцеплял, сокол кусался и был очень злой.

Потом с горы Бай-Юнь я спускаюсь на висячей электричке в город, в район Тянь Хэ. Район Тянь Хэ — лавочки, кантонская кухня, езжу подрабатывать летом. Всё залито множеством разноцветных цветов и разновидных дерев. С грустью вижу в просвете между крыш место, где можно пить вкусные коктейли и смотреть поверх Института Океанологии Южнокитайского моря на воду залива.

Люблю, с ума схожу умираю от этого всего вдали.

Посещение Музея изобразительных искусств должно было оказаться чем-то вроде лакмусовой бумажки для Сюэли. Обычно бешеная японка и Ся Цзинцзин находились в отношениях дополнительного распределения, никогда не пересекаясь. С Китами Саюри он был в одной группе на русском, с Цзинцзин сталкивался только на специальности. В ГЗ они жили в трех разных секторах. Но для похода в Пушкинский музей подгребли и слили вместе четвертую, и пятую, и шестую группу, где была Цзинцзин, и, таким образом, его молчаливые, но любопытные друзья рассчитывали увидеть, как выглядит Сюэли в компании их обеих сразу. Цунами-сан запросто могло вдруг захотеться повиснуть на нем «крабиком», и он со смехом принимал это. Еще он временами цинично поправлял ей штанишки — они заминались иногда. Рядом с Ся Цзинцзин он был как потомок какого-нибудь хорошего дома, гибнущий от желания близости, но притом сопровождающий девушку высокого статуса на прогулке по саду с павлинами с соблюдением всех церемоний. Он был с ними абсолютно разный. Непонятно было, как можно это просочетать.

Для экскурсии в холле на первом этаже со стороны сектора Б собралась уже небольшая толпа. Наконец появился и Сюэли в клетчатой ковбойке, обвел всех взглядом, скептически оглядел Саюри — с небольшой температурой, с высыпавшим на щеках лихорадочным румянцем.

— Послушай, Хиросима, любовь моя, — сказал он жестко, — ты никуда сегодня не пойдешь. Останешься дома. Пойдем, я накрою тебя этим… вышитым покрывалом, и будешь отдыхать.

Такое изящное решение проблемы достойно было самого Кун-мина.

В музее, когда разрешили задавать вопросы после экскурсии, Сюэли задал только один вопрос, но, как оказалось, это было как раз то, о чем давно уже хотелось спросить всем:

— Отчего все эти скульптуры в таком плохом состоянии?

Второй раз он раскрыл рот, чтобы вежливо объяснить экскурсоводу, почему он и его соотечественники с трудом воспринимают европейскую живопись:

— Когда мы рассматриваем древнюю китайскую картину, мы привыкли вести глазами справа налево — так, как раскатывается свиток. Европейскую картину нужно смотреть по-другому — вероятно, слева направо, но привычка непобедима. Видя все это справа налево, мы испытываем понятный дискомфорт. И если мне будет позволено добавить, это слишком похоже на фотографию, очень яркие краски и очень много ненужных мелких деталей. Моё мнение.

Всё жаркое пыльное московское лето Сюэли, освободившись от занятий, просидел в архиве ЦГАТД. Саюри вернулась на лето в Японию и нырнула там в океан, почти все разъехались, — оставался, впрочем, Ди, — до конца пройден был шестой том учебника русского языка "Умом Россию не понять". Правда, Сюэли совершенно не смог постичь концепцию христианского Бога, но он механически запомнил ряд фактов: что Христос — это не фамилия, что святой Петр — это не другое наименование Петра Великого, а совершенно отдельный человек, что святой хотя и близок очень к богу, но не в том смысле, что он в любой момент может в него превратиться, достигнув его уровня, что между апостолом, святым, ангелом, архангелом и богом есть неуловимая, но принципиальная для сведущих разница, поэтому эту тематику лучше не обсуждать. Итак, наконец Вэй Сюэли мог углубиться в расследование той страшной вещи, которая впервые долетела до него через видео из провинции Хунань, сказанная слабым голосом Ван Гоушэна.

Он обнаружил в архиве еще один, раньше незамеченный им отдел, называемый Чертог. В Чертог предпочитали без дела не заходить — там осыпалась кусками лепнина с потолка, — но это было огромное помещение.

— Там сквозь пол много чего проросло, разные березки, и среди них стоит танк, — рассказывал он аспиранту Ди. — Я думал сначала, что туда просто приехал на танке кто-то, кто хотел попасть в архив, но не мог выбить пропуск. Потом его уволокла милиция, а танк остался. Но оказалось, что этот танк прилагается к одному пыльному делу. Ну, не в этом cуть. На танке — маскировка. У меня нет нормального допуска в этот отдел, но, одолжив с танка маскировку, я прополз. Там есть потрясающие вещи. Например, пачка донесений от китайского осведомителя с китайской территории. Все с переводом на русский язык. Но китайская часть донесений всегда одинакова — он просто ставил печать, одну и ту же большую прямоугольную печать, много текста, — но русский перевод к ней все время разный! То там отступают, то наступают, разные войска… А по-китайски меняется только цвет туши — то красным он ее шлепал, то зеленым. Бухгалтерская такая печать, большая — приход, расход… смета…

Когда Сюэли пришел забирать починенные сандалии, киоск стоял прямо посреди Красной площади.

— Это чтобы оторопели все от моей наглости, — откровенно сказал башмачник Ли Дапэн.

Сюэли пришлось еще сесть скрестив ноги на брусчатку и подождать, пока Дапэн успокоит двух вульгарного вида теток, недовольных черепашьей скоростью работы.

— Я заказывал с Урала эти ваши малахитовые вставки на отвороте. Ко мне запчасти шли три месяца. Пеняйте на вашу родину — она у вас большая и советская, — внушал им Ли Дапэн. А поскольку объемистые тетки продолжали дребезжать, он вдруг странным голосом заговорщически добавил: — У вас дома в горшке с геранью выросли грибы-поганки. Сильный галлюциноген.